Не говоря уже о золоте червонном
апельсиновых плантаций,
Насыщенного солнечною кровью и тонким
ароматом.
Все это правда, но, как ни странно,
Всегда ей мало восьми часов труда,
Чтоб заработать себе на хлеб, и каждое Сегодня
Она гнет спину сверхурочные часы, заботясь
лишь о том,
Как расплатиться за вчерашний каравай
существованья.
Молочники и бакалейщики — мелкотоварные
даватели кредита —
Стоят в дверях заката, у изголовья умирающего
дня,
Из книжки записной вычеркивая все
вчерашние грехи
Капусты, молока и хлеба, — без этого нет
завтрашнего дня,
Без этого уже сегодня моя страна не сможет
встать до первых петухов.
Моя страна — чернорабочий, простой
чернорабочий
Моя страна. Ей некогда учиться, по складам
Она читает азбуку труда, слагая, как
приготовишка,
Букву к букве звонкие слова: СВОБОДА, БРАТСТВО,
РАВЕНСТВО и ХЛЕБ.
Она трудолюбива, как муравей, упряма и
вынослива, как мул,
Она еще научится читать и понимать
прекрасные слова.
Но для того, чтоб это стало явью, ей надо
только спину разогнуть,
Подняться во весь рост, да так, чтоб разлетелось врассыпную
Чужих концернов злое воронье и труд чтоб
стал своим и для себя.
Вы знаете чернорабочих? — Я знаю их и верю в
них, и потому
Я верю в Родину мою. Она — чернорабочий.
Она еще заговорит.
О, этот разговор двух мускулистых рук — он
будет короток и ясен.
Всех сомневающихся я зову на этот разговор.
Бесплатно. Приходите!
1963
Перевод автора
СЕРДЦЕ В ПУТИ
Много дорог у ног —
одна дорога
у сердца.
Много у ног хороших дорог,
но
сердцу в одну лишь верится.
По ней суждено идти,
покуда
жизнь не рассеется.
Сердце в пути, сердце в пути —
кто остановит сердце?!
1964
Перевод автора
ЖИЗНЬ — РАДОСТЬ
Жизнь — какое слово! —
Огромная книга из одного
слога.
Бегут от него чернодумы
ветхие,
И льнут к нему люди,
влюбленные в светлое.
Из всех цветов и оттенков
радуги
Люблю цвет жизни,
расцветку Радости.
Ведь есть же, которые, на небо
глядя,
Видят лишь тучу в
безоблачной глади,
А я сквозь черную тучу любую
Вижу небес красу
голубую,
Вижу воздуха руки сильные,
Обнимающие море синее.
Веруя молодости и ясности,
Шатанья души свожу до
краткости.
Живу, творю, борюсь и
радуюсь
И в горе не отступаюсь от
радости.
Как солнца подсолнух
желтолучистый,
Люблю свет жизни, яркий и
чистый!
Борясь, к стене прижатый
спиною
(Высотой яростно упиваясь),
Перед врагом о пощаде не ною
И до последнего пробиваюсь.
И перед вражьей липкою
мордой
Стою с улыбкой чистой и
твердой.
Люблю познаванья тревогу
глазастую —
До корня все вызнать,
выпытать, высмотреть —
С великим тягаясь, не
завистью застланный,
А с жаждой догнать его хоть
бы и при смерти.
На старте отстану, но замысел
выношен —
Всей грудью рвануться к
победе на финише.
О жизнь, вчера, и сегодня, и
завтра
Цвела ты и будешь с зарею
всегда расти.
Любовь и Борьба — твоя
братья и авторы —
Тебе поклялись именами всех
радостей,
Хоть прежде была ты рабынею
проданной,
Но будешь ты вольной,
найдешь себе родину!
Мы бережно будем во чреве
вынашивать
Зародыш всего, что цветеньем
отмечено.
Земля и планеты надлунные
— наши ведь,
И пусть пресмыкается,
корчится, мечется
Отродье злобных, пустых,
изувеченных
Неверием в счастье пути
человечьего.
Слава, слава, слава!
Жизнь — какое слово!
Бегут от него чернодумы
ветхие,
И льнут к нему люди,
влюбленные в Светлое.
Из всех цветов и оттенков радуги
Люблю цвет жизни, расцветку
Радости!
1964
Перевод автора
ГАРЛЕМУ И МАМЕ ДЖЕЙМСА ПАУЭЛА
В Нью-Йорке вспыхнули волнения среди негритянского населения Гарлема и Бруклина, после того как полицейский Гиллиган всадил три пули в негритянского мальчика Джеймса Пауота, потому что «черномазый» вел себя, с его точки зрения, «дерзко».
Из газет
Вышел из черных берегов
Гарлем.
Как черная птица
взмахнула
крылом.
Старый труженик, мирный
Гарлем —
К нему,
королем
убийств,
Под пуль трещоточный твист
Ворвался
хулиган
Гиллиган.
Белый, чистый душою Гарлем,
Твой мальчик в руках палача
сгорел.
Под пулями черносердечного
Мэрфи
Плачут над Джеймсом доки и
верфи,
Плачут рабочие всех цветов,
Вышел Гарлем из берегов.
Это не «Хижина дяди Тома» —
Гарлем вздрогнул, как горы от
грома,
Гарлем расстрелянный,
старый Гарлем
Кровавой слезою
клокочет в
горле...
Матушка Пауэл!
Такое
не забывается
скоро.
Я сам в этой жизни,
рыдая, пел
Не раз про такие же
ужас и
горе.
Я знал каннибалов, на крови
помешанных,
Я видел в печах, на столбах
и
на реях
Сожженных, зарезанных и
повешенных
Тебя — негритянку,
меня —
еврея.
Я, многоименный, как ты,
не смею
Свою жестокую память
трогать:
Мы с ней умирали,
мы жили с
нею
На всех смертельных
фашистских дорогах!
Матушка Пауэл,
я
в Москве
Ставлю слова пред тобой
на
колени.
Я рядом с тобою в твоей тоске
И в гневе, трясущем трущобы
Гарлема.
Матушка Пауэл, мама
Джеймса!
Верь, из потока несчастий
разных
Выплывет в море восстаний и
действий
Черный Гарлем —
Гарлемом
красным! —
Горе и кровь хоть кого
закалят.
Эй, вы,
Гиллиганы-звери:
Закованный в броню
борьбы и
клятв,
Гарлем отвечает:
— Верю!..
Москва, 27 июля 1964 г.
Перевод автора
СОВРЕМЕННЫЙ ГАМЛЕТ
«Не быть?» — Не может быть!
Я должен быть и буду сущим
всюду,
Чтоб каждым стуком сердца
не забыть
Борьбы и жизни сути.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Взлететь я должен невесомой
массой,
С красавицей Офелией исшить
Глоток зари на Марсе.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Я проживаю год в теченье
часа,
Мне суждено из атома добыть
Большое слово Счастье.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Без глаз моих потухнут свет и
грозы.
Как идолов, пришла пора
разбить,
Шекспир, твои вопросы.
Не быть — не может быть!
1965
Перевод автора
ПАРИЖ И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО!(Думы странника)
Наивной шлюхою уходишь в
вечер,
Призывно глядя на снующий люд,
Огнем реклам подмигивая
встречным,
Идешь, Париж, на еженощный
блуд.
По тротуарам расстелив свой
ценник,
Твой сутенер, трущобный,
ржавый кот,
На ночь, на час, на несколько
мгновений
Твою любовь любому продает.
Столичный рынок плоти
похотливой
От Эйфелевой башни до лачуг!
Люблю тебя и ту, что торопливо
«Пойдем со мной», — мне
прошептала вдруг.
Люблю рассветы на твоих
бульварах:
Над парочками гаснут фонари,
Дрожит звезда в сетях каштанов
старых
И умирает в торжестве зари.
Люблю Монмартр, где телом
Афродиты
И духом Лувра дышит древний
«Дом»[27].
Седой художник, всеми
позабытый,
Рыдает над бессмысленным
холстом.
Я все люблю за этот день июля,
Когда, прервав свой долговечный
сон,
Для поколений новых развернули
Твои сыны полотнища времен.
За то, что в тучах копоти
рожденный,
Раскалываясь в воздухе твоем,
К оружию сзывая угнетенных,
Клич CGT[28] разносится как гром!