Виктору Хохлову, фронтовому
связисту, писателю
Связист прохрипел в трубку:
– Есть! Связь…
И вдруг умолк.
Недобрая весть,
Печальная весть
Взбудоражила полк.
А связь с дивизией —
Вот она! —
Работает как часы.
…Залпом нарушена тишина
У прибрежной косы;
В атаку брошен стрелковый полк,
Навстречу – шквал огня,
Но провод работает —
Не умолк! —
Словами команд звеня:
– Ожил у берега пулемёт —
Дайте ему «прикурить»!
– Подавите вражеский дот!
– Атаку огнём прикрыть!
«Катюши» ударили. Полк опять
Ринулся на врага.
– Цель: высота сто двадцать и пять,
И пустятся фрицы в бега!..
А когда завершился бой,
Победу неся с собой, —
Связисты по «нитке» своей пошли —
Парня того нашли.
Он – бездыханный – в поле лежал,
Провод зубами зажал.
…Память, храни имена парней,
Таких, что гранита и стали прочней!
Санинструктор
Андрею Кондратьевичу Годовых
Друг Кондратьич, присядем рядом,
Вспомним прежние времена,
Как прикладом и как снарядом
Нас испытывала война.
Не забыть тебе сорок первый,
Грозный Северо-Западный фронт…
У солдат словно струны нервы,
Грохот взрывов и чей-то стон.
И у смертушки на краю
Ты спасаешь солдат в бою.
Ранен был.
Оклемался малость,
Отоспался в палате всласть,
И прибыть тебе предписалось
В Верещагино, в нашу часть.
Мы на фронт уезжали снова.
К Сталинграду пришла беда.
Жаркий бой у балки Грачёвой
Не забудется никогда.
Не забудутся Пять курганов,
Высота сто двенадцать и пять…
Несть числа перевязанным ранам,
Но вперёд под огнём ураганным
Ты, Кондратьич, ползёшь опять,
Вновь у смертушки на краю
Ты спасаешь солдат в бою.
Не забудем и переправу.
Помнишь, друг мой, как на Днепре
Тёмной ночью —
Не ради славы —
Плыли в лодке мы в сентябре.
В небе вспыхивали ракеты,
Озаряя речную гладь.
Взрыв!
Солдатская лодка, где ты? —
На воде ничего не видать;
На воде лишь круги от воронки —
Был солдат
И – солдата нет.
Над рекой посвист пули тонкий
И удары весла в ответ.
Вот и берег, где враг укрылся.
Укрепления как броня!
На десантников навалился
Шквал неистового огня.
Мне осколок царапнул шею —
Я лечу, лечу в пустоту…
А Кондратьич спешит скорее
Перевязывать рану ту.
И – вперёд!
И вперёд к высотам.
Справа, слева гремит «ура!»…
Так был ночью десантом с ходу,
С боем взят «пятачок» Днепра…
До Победы – такие вести —
Мы с Кондратьичем были вместе.
И Победа в мае пришла —
По домам солдат развела,
Но в боях рождённое братство —
Несравненное наше богатство.
Годы шли.
Повстречались вдруг —
В День Победы.
Всё шире круг
Побратимов наших солдатских.
И смыкаются сотни рук,
И слышнее сердечный стук,
И спасибо, Кондратьич-друг,
Говорим мы тебе по-братски!
Баллада о мастере
Памяти Льва Кербеля, автора памятника военкору, установленного у Дома журналиста
Там, впереди, закипает бой,
Снаряды сыплются градом…
Блокнот – с собой, «лейка» – с собой,
Что журналисту и надо!
Туда военкор держит свой путь.
Иного нет на свете:
О юном герое сказать не забудь
В дивизионной газете.
И о комбате промолви словцо,
Поднявшем солдат под горою;
О комиссаре, прошитом свинцом, —
Вечная память Герою…
А впереди фашистский Берлин.
Мысль беспокойна: что там?
И вот военкор у рейхстага один
Склоняется над блокнотом.
Это Мастер сумел подсмотреть,
Пройдя сквозь огни и воды, —
И в бронзу сумел военкора одеть
На многие-многие годы.
Памятник стал на веки веков —
Единый и многоликий…
А мы —
Обычай у нас таков! —
Несём военкору гвоздики.
А Мастер,
Прищурив левый глаз —
Не в облаках ли витает? —
Молча стоит около нас,
О чём-то своём мечтает.
– Спасибо, Мастер!
Так дерзай
В мире суровом и мглистом!
А нынче, пожалуйста, принимай
Поклон от нас, журналистов.
Комиссар
Фёдору Ивановичу Царёву
И когда захлебнулась атака,
И бойцы залегли по кустам,
И когда пулемёт не затакал, —
Комиссар появляется там,
Где решается замысел боя,
Где – «Вперёд!» иль «Ни шагу назад!»,
И, как водится, он за собою
Увлекает в атаку солдат.
И – «Ура!» над полями-лесами,
И – «За Родину, Сталина – в бой!»,
И, как водится, знамя над нами,
И, как водится, мы – за тобой.
Дрогнул враг.
Он поспешно отходит.
Он бежит по лесам, по полям…
Бой окончен.
Победа приходит
С горем, с радостью к нам пополам.
Бой есть бой…
И товарищей наших
Комиссар провожает, скорбя
Над могилой.
И пишет на павших
Наградные листы от себя.
И ему, потерявшему друга
В том бою, в том кромешном огне,
Надо в дальний посёлок Заструга
Сообщить о потере жене.
И сидит он в раздумьях тревожных
Над письмом, что ему отсылать…
Но утешить вдову невозможно,
Невозможно и не написать.
Вот и солнышко краешком встало,
И солдаты бригады в строю…
То письмо ему, друг мой, досталось
Тяжелей, чем атака в бою.
И ещё.
По горячему следу,
Чтобы истине торжествовать, —
Приказал комиссар за победу
Самых храбрых ему представлять
К награжденью.
Таких вот, как Мишин, —
Рядовой, а характером сталь…
И о подвигах ярко напишет:
Этих – к ордену, тех – на медаль.
…Годы мчатся.
И после Победы,
Выбирая дальнейший свой путь,
Комиссар, много в жизни изведав,
В журналисты решился шагнуть,
Чтобы словом горячим и делом
Обжигать молодые сердца,
Чтобы битву вести с беспределом
И за Правду стоять до конца.
И когда фронтовая поверка
Сводит нас за единым столом, —
Сила слов комиссара не меркнет
О сегодняшнем и о былом.
На Прохоровском поле тишина
Третье ратное поле России продается отечественному и зарубежному капиталу.
На Прохоровском поле тишина…
Здесь вечным сном сыны страны уснули.
В земле осколки, каски, фляжки, пули
Оставила минувшая война.
На Прохоровском поле тишина.
На Прохоровском поле тишина.
Здесь шли бои, здесь люди умирали.
Над павшими знамёна преклоняли,
Навек запоминая имена.
На Прохоровском поле тишина.
На Прохоровском поле тишина…
Солдаты спят, не ведая, что поле
По дьявольской, по сатанинской воле
Уж продано!
Уж пропито!
До дна!
Кто этот хищник, плюнувший туда?
Кто святотатство совершить тут мог?
Пускай его, о, покарает Бог! —
Такому нет прощенья никогда.
На Прохоровском поле тишина.
Она страшней,
Тревожней,
Чем война.
Баллада о пушке
Где лес у городка произрастал —
Орудие легло на пьедестал.
Оно врага разило наповал.
Снаряд фашистский пушку миновал.
Она прошла полсвета, полземли,
и вот цветы на пьедестал легли.
Гнездо синица в пушке той свила
И жизнь своим наследникам дала.
То не снаряды жаркие летят —
Синички-крохи из ствола глядят.
С таким стволом готов я мирно жить,
А коль война – он может послужить.
Баллада о сердце
Виктору Кожемяко, рыцарю пера
Сердцу жаркому стало больно…
Может, надо сказать:
– Довольно! —
Не горю, дескать,
И не волнуюсь,
И во всём врачам повинуюсь.
Только это не жизнь, а мука,
Только это не песнь, а скука, —
Тлеть,
Забившись в сырую нору…
Разве гордым такое впору?!
И тогда —
Знаю, и минуты