Знай, наворачивай,
Ежели времечко
горячее,
нервное.
Я по характеру –
ребенок дурачливый,
А насчет
головы –
дело верное.
Впрочем,
так каждый из нас,
голоштанников,
Затягиваясь махоркой в пивной,
Знает меру узды хулиганников,
Разве
лишку
дернет
иной.
Раз как-то мы
опустошали литры…
Ах, я и
забыл,
что начал:
про осень,
про листья,
про «виют витры», –
Вот
до чего я юн и несносен.
Уж, кажется,
довольно:
минуло 42,
Книг сочинил –
целая
поленница!
А я от проектов
держусь едва:
Все куда-то
бежать хочется,
ерепениться!
И во всем этом
виновата советская власть,
Раскудрявая
огневейными кольцами:
Такая вот
линия
у всех
повелась
Чувствовать
себя
комсомольцами.
Да оно
так
и выходит.
Например:
висят
и краснеют все
рябиной рыже-бурой.
Другому перевалило
через пятьдесят,
А он
с увлечением
занимается
физкультурой.
Или, например:
я не слышу отчества, –
«Васей»
все нарывают меня в труде.
Я вижу:
умирать
никому
не хочется, –
Всем
интересно,
что
дальше
будет!
Право же,
никогда
так здорово не жили.
Знай,
загибаем
строительства
балку.
Пожалуй,
прибавить мне
еще 40 лет ежели, –
Я и в 80
устрою свалку.
Жить – так жить!
Энергии – сколько надо.
Кому не хватает затей –
пришьем!
Жилы крепче
пенькового каната.
Недаром я ношусь
с охотничьим ружьем.
В день пробегаю
десятки верст.
Собака моя
устанет
и ляжет,
а я – ничуть.
Ночь, и ту не сплю,
подкладывая хворост
В костер,
сжигающий
ночную жуть.
Спать не люблю!
На черта сны слепые,
Которые лишь злят,
Жизнь воруя зря!
Мне дороги
Минуточки лихие,
Как сенокосный час
для косаря.
К тому же – осень:
Мне 43-й год,
А надо мной
червонные
рябины
и осины.
Да здравствует
охотничий поход
И запах
мокрой псины!
Волховстрою и ЗаГЭСу
Мы живем в дни развернувшейся прыти
Ощущенья космических свойств
Электродарни.
Это – первой железной спайки событии
Ряды солнцевеющих войск –
Пролетарни –
Осуществляют научный марксизм
Миростроя.
И нам, пестрым нациям, сизым
Потомкам испытанных рас,
Самое простое
И вольномудрое –
Устроиться раз
И навеки по общему плану
Организованных масс.
Ясно.
Величественно.
Достижимо.
Начинайте улыбаться Монблану:
Ради электрического режима
Решили на вершине Союза зажечь
Фонарь в 3 миллиона свеч.
На! свети, на окружность
Всего человечества.
Свети!
Человечь!
1917, 10 и 20
Пулями, снарядами революция
стучала.
Отец угнал
с винтовкой на седле…
Это и было начало,
Когда исполнилось ей
десять лет.
Только и помнит:
синий вечер,
Длинную улицу в Москве,
без огней,
А на улице
осенний ветер
И напуганные куклы
на окне.
Да.
Тогда она играла
в куклы-тряпки,
В окно смотрела
в мглу:
С ружьями люди,
будто в прятки,
Тоже играли
у ворот, на углу.
Двое из них упали
к ночи, –
Другие бросились
скорей подымать.
Унесли.
– «Это убиты наши рабочие –
В страхе шептала
бледная мать, –
Как бы отца не убили:
Отец на лошади
Ускакал.
нам выходить не веля.
Теперь он наверно
на площади, –
Где-нибудь с рабочими,
у Кремля».
Еще помнит:
дни и ночи
не спала с матерью.
Отца не было.
Стрельба…
Автомобили…
Да окном мостовая
кровавой скатертью
Лежала
в неведомой были.
Так отца
и не пришлось увидеть.
В памяти остались –
куклы на окне
И в щемящей,
несказанной обиде –
Застывший образ:
отец на вороном коне.
Теперь ей ровно
двадцать.
Прошлое
далекий срок скосил.
Не ведает, куда ей
от энергии деваться, –
Так густо
полнокровных сил.
Стройна.
Крепка.
И без умолку
Говорит и учится, –
купается в расцвете.
Все знают
Марусю-комсомолку
На медицинском факультете.
Она везде и всюду –
молодец – пример
В семье
социалистического дома.
И таких не мало,
вскормленных
Союзом ССР
На славу
пролетарского подъема.
Она – вся в будущем:
ей только двадцать, –
Впереди трудов –
необозримые границы.
Да ней не так
легко угнаться,
Как за полетом
быстрокрылой птицы.
И в эти дни
на улицах октябрьских, где уже
Десятилетняя
рать – смена зашагала,
Мы видим армию
великолепных девушек
В рдеющих косынках
советского закала.
Каждая из них
несет упругость воли,
Цветущих дел
раздольный круг.
На фабрике и в школе,
в городе и в поле
Она – работница
и полноправный друг.
Так в девическом
неисчислимом стане
Затерялась комсомолка
из медфака вуза.
Марусину судьбу
разве искать мы станем,
Когда она слилась
с судьбой всего Союза.
Непромокаемый поэт
Что мне скрывать –
дело идет к старости:
К полсотне подъезжаю
на судьбе-кобыле,
Но не перестанут
уста расти
И расцветать для песен
о советской были.
Все, что в жизни
звенело колокольчато,
Кучером на тройке
когда всласть гонял,
Этот тракт –
весь край непочатый –
Стоил моей удали
бешенства огня.
Эх, мась-яры, не дни,
а разлюли-малина
Осталась позади
на память о былом.
Я еще кричу:
еще моя, вали на!
До без берегов –
в бушующий пролом.
Ну, погоди, не застуй
и нраву не перечь,
На небе – не закат,
а рыжий апельсин.
Стихийным матом
клокочет во мне речь
О буйной старости,
вот, ярый сын.
Непромокаемый поэт –
неугасаемый Марат
По специальности
словесных ожерелий.
Вот этому, взъерошенному я
старикану рад,
И чтобы дальше
раздельности жирели.
Зачем унывать
на самом тухлом месте, –
Когда не ем, не пью
без соучастия друзей я,
А имя высится
в кругу созвездий
На небесах
литературного музея.
Словом, все в порядке, –
даже мой обряд
И принцип –
покруче как
Завернуть стихи
во имя Октября –
Стали перманентной
радостью попутчика.
И вообще я хоть куда!
Кокетства ради
Иль философии
о старике-углане
Говорю, а сам на крыше
устанавливаю радио
И вновь не прочь
гонять на аэроплане.
Говорю, а сам пишу
стихи, пьесы и романы.
Воюю с пошлостью,
со старичьём и старушьём.
Как солнце, разрезаю
приозерные туманы
На рыбацкой лодке или
ношусь с ружьем.
Сам себе командую:
еще я горы дам,
Еще ядреного искусства
вдрызг расскажем,
Скитаясь по деревням,
фабрикам и городам
С потертым
стихотворным саквояжем.
Я всюду гость
и рад аудиторности,
Встречающей мою
организованную мысль.
Все понимают:
легко ль задор нести
И крылья нацеплять для
коллективного подъема ввысь.
Я говорю о старости,
а вы ни за что не верьте, –
Мой стиль иронии
лукав и зудок:
Нет больше старости,
нет смерти, –
Есть только –
буржуазный предрассудок.
Да. Да. Не улыбайтесь –
я сам тому пример:
Не умер, а возвращаюсь
явно в юность, –
Таков – животворящий
Союз ССР,
Вливающий в нас
смысл и буйность.
Эй, юноши,
эй, девушки-подружки,
Друзья и граждане
весенних наших дней,
Мы все цветем
на солнечной верхушке,
И нам с горы
все прелести видней.
Жизнь превосходна! Сытна,
как каша с маслом,
И жизнь хмельна,
как брага на дрожжах.
К тому и говорю,
чтоб сила не погасла, –
Огневая сила
на волевых вожжах.
Держи свой каждый шаг
упорным ходом, –
Резвись по-моему,
до юной старости,
По каждый год
за наслоенным годом
Расти обширнее, –
пожалуйста расти.
Xxo-xo! Ужасный оптимист!
Я забыл о горе,
О неприятностях, еще о том,
что может быть холера…
Чорт с ней!
Все умеем вскоре
Забывать свой насморк,
как дама кавалера.
Кончаю славой, –
славлю цель я:
Желаю будни
праздником намазать.
Призываю: от эпидемии
всеобщего веселья
К лихорадке бодрости
до полного отказа.