Двадцатый век.
1943
ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА
Средь ночи тронулась Ударная,
И танки движутся, бряцая,
А над плечом — звезда Полярная
Горит, колеблясь и мерцая.
Не весь металл, видать, расплавила,
Когда, сверканье в волны сея,
К отчизне долгожданной правила
Крылатый парус Одиссея.
С тех пор легенда перекроена:
Забыла прялку Пенелопа
И перевязывает воина
На дне глубокого окопа…
Средь ночи тронулась Ударная,
И, нас на битву посылая,
Взошла, взошла звезда Полярная,
Холодным пламенем пылая!
Своим лучом неиссякающим,
Как луч ацетилена — белым,
Она сопутствует шагающим
И покровительствует смелым.
1944
«Мимо дымных застав…»
Мимо дымных застав
Шел товарный состав
И ревел на последнем своем перегоне,
И, привыкший к боям,
Заливался баян
В полутемном, карболкой пропахшем вагоне.
Там под песни и свист
Спал усталый радист,
Разметав на соломе разутые ноги,
И ворочался он,
Сквозь томительный сон
Волоча за собой груз вчерашней тревоги.
Он под грохот колес
Околесицу нес
И твердил, выводя весь вагон из терпенья:
«Говорит Ленинград,
Назовите квадрат,
Назовите квадрат
Своего нахожденья!..»
Шел состав с ветерком,
Дым летел кувырком,
И щемило в груди от зеленой махорки.
Я молчал, как сурок,
И сырой ветерок
Пробивался за ворот моей гимнастерки.
А внизу скрежетал
Разогретый металл.
Было шумно в вагоне, и жарко, и тесно,
А потом — темнота,
И витала в ней та,
Что еще далека и совсем неизвестна.
То ли явь, то ли сон,
Звезды шли колесом,
И привык с той поры повторять каждый день я
«Говорит Ленинград,
Назовите квадрат,
Назовите квадрат своего нахожденья!..»
1944
ВЕСНА
Один сказал, что это бьет
Гвардейский миномет.
Другой — что рявкают опять
Калибры двести пять.
— Форты, наверно, говорят, —
Поправил я ребят.
А недобрившийся комбат
Сказал, что нас бомбят.
Потом на воздух всей гурьбой
Мы вышли вчетвером
И услыхали над собой
Чудесный майский гром.
1945
САД
Здесь каждая былинка и, сучок
Исполнены военного значенья:
Улитка тащит бронеколпачок;
Ползут кроты по ходу сообщенья;
Резиновым вращая хоботком,
Что мы в стихах отметим, как в приказе,
Кузнечик под коричневым грибком,
Как часовой, стоит в противогазе.
И если сын попросит: — Расскажи! —
Я расскажу, что вот — пока не сбиты, —
Как «юнкерсы», пикируют стрижи
И комары звенят, как «мессершмитты».
Что тянет провод желтый паучок,
Что, как связист, он не лишен сноровки
И что напрасно ночью светлячок
Не соблюдает светомаскировки.
1945
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ
«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…»
Косоприцельным огнем бил из дворца пулемет.
Мы, отступая последними, в пушкинском парке
Деву, под звяканье пуль, в землю успели, зарыть.
Время настанет — придем. И безмолвно под липой
столетней
Десять саперных лопат в рыхлую землю вонзим.
«Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой» —
Льется, смывая следы крови, костров и копыт.
1943
IIIПОСЛЕ ВОЙНЫ
Я вас хочу предостеречь
От громких слов, от шумных встреч,
Солдатам этого не надо.
Они поймут без слов, со взгляда, —
Снимать ли им котомку с плеч…
«Вы мне напомнили о том…»
И. Н. К.
Вы мне напомнили о том,
Что человеку нужен дом,
В котором ждут.
Я сто дорог исколесил.
Я молод был. И я спросил:
— Быть может, тут?..
Не поднимая головы,
— Быть может, тут, — сказали вы, —
Смеяться грех…
Война… И тяжкий ратный труд.
И кровь… Но дом, в котором ждут,
Он был у всех.
Я, как и все, в пути продрог.
Он полон был таких тревог,
Он так был крут…
Стою с котомкой под окном.
Открой мне двери, милый дом,
В котором ждут.
1955
КОГДА-НИБУДЬ
В воскресный день
К воротам подъезжает
Вместительный лазоревый автобус,
Похожий на прогулочную яхту.
Такие ходят лишь по воскресеньям…
В него садятся женщины
В косынках
Из легкого, как ветер, крепдешина,
Мужчины в пиджаках и белых брюках,
Девчонки, голенастые как цапли,
И хорошо умытые подростки,
Солидные, с платочками в карманах…
Свершается воскресная прогулка
К местам боев.
Езды не больше часа.
Летят столбы,
И загородный гравий
Под шинами хрустит на поворотах…
Меня сегодня тоже приглашали.
Я отказался —
Вежливо и твердо.
Во мне укоренилось убежденье:
Места боев — не место для прогулок.
Пусть я не прав, —
Я не хочу увидеть
В траншее, где погиб комбат Поболин,
Консервный нож, пустую поллитровку
И этикетку «Беломорканала».
Пусть я не прав,
Но я сочту кощунством
Девичий смех в разрушенной землянке,
Где веером поставленные бревна
О многом говорят глазам солдата…
Я знаю, что со мною на прогулке
Здесь были бы трудящиеся люди,
Хлебнувшие в войну немало горя,
Товарищи, сограждане мои.
Но мне не нужно камерной певицы,
Воркующей с пластинки патефона,
И разговор о солнечной погоде
Я не смогу достойно поддержать…
Когда-нибудь я снова буду здесь.
Не через год,
Не через десять лет,
А лишь почуяв приближенье смерти.
Ни поезд,
Ни лазоревый автобус
Под Колпино меня не привезут.
Приду пешком
В метельный серый день
И на пути, ни разу не присяду.
Приду один.
Как некогда. В блокаду.
И дорогим могилам поклонюсь.
1952
БЫЛ ДО ВОЙНЫ У НАС АКТЕР
Был до войны у нас актер,
Играл на выходах.
Таких немало до сих пор
В различных городах.
Не всем же Щепкиными быть
И потрясать сердца.
Кому-то надо дверь открыть,
Письмо подать,
На стол накрыть,
Изобразить гонца.
Он был талантом не богат,
Звезд с неба не хватал.
Он сам пришел в военкомат,
Повестки он не ждал.
Войны
Железный реквизит
И угловат и тверд.
Военный люд.
Военный быт.
Массовка — первый сорт!
Под деревушкой Красный Бор
Фашисты бьют в упор.
Был до войны у нас актер
(Фашисты бьют в упор…),
Хоть не хватал он с неба звезд
(Фашисты бьют в упор…),
Но встал он первым в полный рост
(Фашисты бьют в упор…).
Таланты — это капитал,
Их отправляют в тыл,
А он героев не играл, —
Что ж делать, — он им был.
1958
ПОГИБШЕМУ ДРУГУ
Прости меня за то, что я живу.
Я тоже мог остаться в этом рву.
Я тоже был от смерти на вершок.
Тому свидетель — рваный мой мешок.
Прости меня за то, что я хожу.
Прости меня за то, что я гляжу.
За то, что ты лежишь, а я дышу,
Я у тебя прощения прошу…
О дружбе тысяч говорим мы вслух,
Но в дружбе тысяч есть и дружба двух.
Не мудрено, что в горький тот денек
И среди тысяч был я одинок.
Тайком я снял с твоей винтовки штык,
К моей винтовке он уже привык.
И верю я, что там, в далеком рву,
Меня простят за то, что я живу.
1946
«Мне солдатские снились котомки…»
Анатолию Чивилихину
Мне солдатские снились котомки,
И подшлемников серых кора,
И свистящие змеи поземки,
И гудящее пламя костра.
Пулемет утомительно гукал.
Где-то лошадь заржала в лесу.
Я тяжелую руку баюкал,
Как чужую, держал на весу.
Лес был тих, насторожен, заснежен.
Был закончен дневной переход.
На подстилках из колких валежин
Отдыхал измотавшийся взвод.
Кто-то шуткой ответил на шутку,