[279] и в принятии мер для предотвращения возможного преступления.
Основными методологическими предпосылками прогнозирования индивидуального антиобщественного поведения являются, на наш взгляд, следующие положения. Прежде всего, это детерминистическая концепция преступного поведения, исходящая, в частности, из того, что преступление – не результат злой воли субъекта, а необходимое следствие определенного детерминирующего комплекса, результат сложного взаимодействия личности со средой, в котором решающее значение имеют отрицательные социальные качества субъекта преступления, сложившиеся в силу действия неблагоприятных факторов нравственного формирования.[280] Весьма важным в связи с этим является положение марксистской диалектики, что возможность будущего коренится в настоящем, а развитие, становление какого-либо явления есть процесс превращения возможности в действительность. Прежде чем происходит какое-либо событие, имеется реальная возможность этого, которая при определенных условиях способна превратиться в действительность. Огромное значение имеет положение марксистской теории познания о принципиальной познаваемости любых явлений, в том числе и коренящихся в действительности возможностей. Возможность и вероятность как мера развитости возможности наступления какого-либо события – это не ступени нашего познания, а объективно существующие реальности.
В советской криминологической литературе все убедительнее и последовательнее высказывается мнение о возможности и практической необходимости прогнозирования преступного поведения как составного звена индивидуальной профилактической деятельности (Г. А. Аванесов, А. А. Герцензон, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, Г. М. Миньковский, А. Б. Сахаров, Ю. В. Солопанов, С. А. Тарарухин, М. Д. Шаргородский и др.). При этом признается возможность прогноза как рецидива, так в первого преступления.
С нашей точки зрения, прогноз индивидуального преступного поведения непосредственно связан с установлением антисоциальности личности. В опубликованных ранее работах мы выдвинули положение, что общественная опасность преступника заключается в наличии у него определенных отрицательных социальных качеств, которые явились причиной совершенного преступления и обосновывают развитую в той или иной степени реальную возможность совершения нового преступления. Это положение получило поддержку и дальнейшее развитие в работах ряда советских криминалистов и криминологов.[281] Так, А. Б. Сахаров пишет: «Общественная опасность личности связана с наличием сложившихся в конкретных условиях нравственного формирования социально отрицательных или неблагоприятных свойств и качеств, благодаря которым лицо способно при определенных объективных обстоятельствах (ситуации) избрать антиобщественный вариант поведения. Своими корнями подобная антисоциальность личности как бы уходит в прошлое – в условия нравственного формирования, предшествующие преступлению, а по своей сущности и значению обращена в будущее, определяя возможные перспективы поведения индивида. Иными словами, будучи объективно существующей реальностью, характеризующей социальную ценность индивида, антисоциальность личности является вместе с тем основанным на этой реальности предположительным прогнозом будущего поведения».[282]
На фоне исследований, связанных с теоретическим обоснованием возможности индивидуального прогнозирования и попытками практически разработать его методику, резким диссонансом прозвучала статья П. П. Осипова «О гуманистической сущности учета личности виновного при назначении наказания».[283] Автор обвиняет ученых, работающих над проблемами индивидуального прогнозирования и общественной опасности личности преступника, в антигуманизме, создании теорий, сходных с реакционными буржуазными концепциями, и т. п.
Разберемся в обоснованности этих обвинений. Прежде всего, безосновательным является утверждение, что развиваемые советскими юристами положения об общественной опасности личности преступника повторяют реакционные идеи буржуазной концепции «опасного состояния личности». Анализ полувековой истории советского уголовного законодательства показывает, что понятие общественной опасности преступника органически присуще социалистическому уголовному праву, не является простым заимствованием из учения буржуазной социологической школы и отнюдь не совпадает по своему содержанию и выводам с теорией «опасного состояния».
По нашему мнению, советский уголовный закон трактует общественную опасность преступника именно как возможность совершения им нового преступления. В частности, постановка перед наказанием задач исправления и перевоспитания осужденных и предупреждения новых преступлений с их стороны была бы беспредметной, если бы законодатель не исходил из возможности совершения виновными новых преступлений, иначе говоря, из идеи их общественной опасности.
Сам П. П. Осипов особо ратует за цели исправления и перевоспитания преступников. Но, очевидно, когда речь идет о наказании преступников, то стоит задача не воспитания из «хороших» людей – «очень хороших», а задача перевоспитания людей с той или иной степенью социально-нравственной запущенности, чтобы предотвратить новые преступления с их стороны.
Действующее законодательство различает преступников по степени их общественной опасности, связывая с этим определенные правовые последствия (ст. 24 УК РСФСР – особо опасный рецидивист, ст. 52 УК РСФСР – преступник, не представляющий большой общественной опасности, ст. 50 УК РСФСР – преступник, утративший с течением времени опасность для общества в силу изменения обстановки или по другим причинам). Этот последний субъект может быть освобожден от уголовной ответственности и наказания, ибо предупреждать совершение им нового преступления нет надобности (реальной возможности этого преступления не существует). В подобных случаях закон прямо обязывает органы следствия и суд делать прогноз о возможном будущем поведении этого человека и предлагает некоторые критерии для прогноза – безупречное поведение и честное отношение к труду.
Прогностические заключения на основе определения степени общественной опасности субъекта о возможном будущем его поведении в связи с применением тех или иных мер воздействия производят судебно-следственные органы, принимая решение о прекращении уголовного дела с передачей его в товарищеский суд, комиссию по делам несовершеннолетних или передавая виновного на поруки (ст. 7, 8, 9 УПК РСФСР). А в ст. 89 УПК РСФСР прямо указывается, что меры пресечения могут применяться, в частности, «при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый… будет заниматься преступной деятельностью».
Действующее законодательство фактически признает, что общественная опасность преступников может сохраниться и после отбытия ими наказания, и регламентирует определенные принудительные меры в целях предупреждения преступлений. Такой вывод вытекает из Положения об административном надзоре от 26 июля 1966 г., согласно которому административный надзор, являющийся принудительной мерой, устанавливается органами милиции для наблюдения за поведением лиц, освобожденных из мест лишения свободы, предупреждения с их стороны преступлений и оказания на них воспитательного воздействия. Опять-таки, выбирая соответствующий контингент поднадзорных, органы милиции прогнозируют возможное преступное поведение и стремятся к его предотвращению.[284] При этом закон определяет круг лиц, в отношении которых применяется административный надзор, регламентирует условия и порядок его применения.
Исходя из положения марксистской диалектики, что действительность – это реализованная возможность, следует, вопреки критике со стороны П. П. Осипова, согласиться с мнением тех советских ученых, которые считают, что общественная опасность личности является предпосылкой преступления, т. е. существует до его совершения.[285] Этот тезис, казалось бы, напоминает учение социологической школы об «опасном состоянии личности». Но можно указать, как минимум, следующие принципиальные отличия.
Во-первых, многие буржуазные криминологи усматривают основание опасности личности в ее психофизиологических качествах, врожденных инстинктах, биологических особенностях и т. п. Советские ученые считают, что общественная опасность личности определяется ее отрицательными социальными качествами, приобретенными под воздействием неблагоприятных факторов нравственного формирования.
Во-вторых, философская основа теории опасного состояния личности – вульгарный материализм или механицизм. Сторонники этой теории практически не отличают возможность от действительности: то, что возможно, по их мнению, со временем обязательно станет действительным. Поэтому установление определенных биологических черт или социальных качеств рассматривается как доказательство «потенциального преступника», к которому следует применить превентивные репрессивные меры безопасности. Криминолог-марксист признает объективную возможность совершения преступления лицом с отрицательными социальными качествами. Однако это не неизбежность, а именно возможность, которая может стать действительностью только при определенных условиях, а может и вообще не стать таковой. Советские криминологи подчеркивают вероятностный характер прогноза антиобщественного поведения. К тому же этот прогноз всегда конкретен и прогностическая деятельность непрерывна. Вывод об опасности личности можно сделать только на определенный момент, но нельзя говорить о постоянной социальной опасности субъекта.
В-третьих, никто из современных советских авторов не рассматривает общественную опасность личности как основание для применения мер уголовной репрессии. Прогноз есть только прогноз, и даже при самой высокой степени вероятности совершения преступления он не может быть основанием уголовной ответственности.