[609]
Обозначенные в названии статьи проблемы издавна находились в поле зрения отечественных криминалистов. Так, Н. С. Таганцев в своем знаменитом Курсе лекций по русскому уголовному праву писал: «…если учиненное преступное деяние по законным условиям его состава таково, что оно предполагает наличность специального виновного, исключая возможность учинения его какими-либо другими лицами, то лицо, не обладающее этими свойствами, одинаково не может быть как непосредственным, так и посредственным его виновником. Понудивший служащего постановить неправосудное решение или отказать кому-либо в его законных требованиях может отвечать за принуждение, но не может быть признан посредственным виновником неправосудия или притеснения; воспользовавшийся душевной болезнью нотариуса или судебного следователя для составления ими подложного документа будет отвечать как виновник простого, а не служебного подлога».[610]
Теория уголовного права и судебная практика в целом признают возможность соучастия общих субъектов в преступлениях, исполнителями которых являются специальные субъекты. Особенностью соучастия со специальным субъектом, отмечали исследователи этого вопроса, является лишь то, что в соответствии с природой этих преступлений общие субъекты могут быть организаторами, подстрекателями и пособниками, но не исполнителями (соисполнителями) преступления.[611] Этот теоретический вывод получил в Уголовном кодексе РФ 1966 г. законодательное закрепление: «Лицо, не являющееся субъектом преступления, специально указанным в соответствующей статье Особенной части настоящего Кодекса, участвовавшее в совершении преступления, предусмотренного этой статьей, несет уголовную ответственность за данное преступление в качестве его организатора, подстрекателя либо пособника» (ч. 4 ст. 34 УК).[612]
Однако данное категоричное законодательное положение требует очень вдумчивого подхода при его применении и целого ряда оговорок, как минимум, с учетом особенностей некоторых специальных субъектов, а также при совершении преступлений группой лиц по предварительному сговору, организованной группой и преступным сообществом (преступной организацией).
В современной уголовно-правовой литературе при общепринятом понимании специального субъекта преступления как лица, обладающего наряду с общими признаками также дополнительными признаками, обязательными для данного состава преступления, нет единства в классификации признаков специального субъекта. Так, Г. Н. Борзенков подразделяет все признаки специального субъекта на три большие группы: 1) признаки, характеризующие социальную роль и правовое положение субъекта; 2) физические свойства субъекта; 3) взаимоотношение субъектов с потерпевшим, а затем выделяет в них ряд подгрупп.[613] А. В. Наумов классифицирует признаки специального субъекта по 1) гражданству, 2) полу, 3) возрасту, 4) семейно-родственным отношениям, 5) должностному положению, 6) отношению к воинской обязанности, 7) другим основаниям.[614] И. Я. Козаченко выделяет специальных субъектов по: а) признаку правового положения, б) демографическому признаку, в) профессиональному признаку[615] Имеются и другие классификации специальных субъектов преступления.[616]
Уголовно-правовая доктрина давно подчеркивала неодинаковое значение признаков, характеризующих исполнителя преступления, для ответственности других соучастников. Так, выдающийся ученый, один из основателей социологического направления в уголовном праве Франц фон Лист полагал, что «личные свойства или отношения, уменьшающие или увеличивающие наказуемость… имеют всегда значение по отношению к тем участникам, в лице которых они даны, но и только по отношению к ним», однако «если речь идет о личных свойствах и отношениях, которые превращают ненаказуемое само по себе содеяние в наказуемое, которые, следовательно, впервые обосновывают наказуемость, а не только увеличивают или уменьшают ее, то эти свойства и отношения, будучи налицо у виновника, всегда… имеют значение и по отношению к соучастникам (пособникам и подстрекателям) (но не наоборот)».[617]
Примерно такую же позицию занимали многие отечественные криминалисты. Например, Н. Д. Сергеевский отмечает, что субъективные обстоятельства, влияющие на размер ответственности, «то есть заключающиеся в личных свойствах и отношениях каждого отдельного соучастника – повторение, совокупность преступных действий, родственное отношение к жертве – имеют значение только для него».[618]
Более подробно рассуждал на эту тему Н. С. Таганцев. По его мнению, личные условия (обстоятельства), относящиеся к отдельным соучастникам, могут быть двух родов: «…или они находятся исключительно в свойствах личности виновного, или они заключаются в особенных отношениях виновного к жертве, или, говоря вообще, к объекту преступного посягательства». «Условия первой категории не представляют особых затруднений при решении данного вопроса, так как они, очевидно, не могут иметь влияния на ответственность других соучастников». Более затруднительными считал Н. С. Таганцев те случаи, когда изменение ответственности обусловливается особыми отношениями виновного к объекту посягательства, но и в таких случаях он полагал, что эти обстоятельства должны рассматриваться как имеющие чисто личный характер, а потому и не должны иметь значение для других соучастников. «Если мать посягает на жизнь своего незаконнорожденного младенца при самом его рождении, то закон относится снисходительно к ней на том основании, что, с одной стороны, мотивы, ею руководящие, – стыд, страх суда общественного мнения, боязнь за будущность младенца, а с другой – ненормальное психическое состояние, вызванное родильными муками, заставляют снисходительно отнестись к виновной, была ли она главной виновницей или пособницей, подстрекательницей или исполнительницей; но может ли закон уменьшить наказуемость ее соучастникам, применяя и к ним ту же презумпцию психической ненормальности.
…Если сын убивает отца, забывая узы крови, их связывающие, то мы имеем достаточные основания для усиления уголовной ответственности ввиду этих отношений, но нельзя отыскать этих оснований для исполнителя, действовавшего исключительно ради получения обещанной награды. При этом не представляется никаких оснований противополагать в этом отношении исполнителей – подстрекателям и пособникам. Если исполнитель был родственником жертвы, а прочие соучастники были посторонними, то они отвечают за простое преступное деяние; точно так же, если сын подстрекнул постороннего человека убить отца подстрекателя, то подстрекатель должен отвечать за отцеубийство, а исполнитель – за убийство простое; такое же толкование должно быть применено к пособникам».[619]
Данная проблема была предметом рассмотрения редакционной комиссии, готовившей проект Уголовного уложения 1903 г., которая задалась вопросом: «Какое значение для ответственности соучастников могут иметь обстоятельства, усиливающие или уменьшающие вину, а равно и такие особые отношения виновного к нарушенному закону, которые определяют саму преступность деяния?»[620] Комиссия пришла к выводу, что личные условия могут влиять на ответственность тех виновных к которым они относятся. Однако такими личными условиями комиссия посчитала не только те, которые заключаются в личности виновного (например, молодость, раскаяние, прежняя судимость и т. д.), но и те, которые зависят от отношения виновного к жертве или объекту преступления. «Поэтому, если один из соучастников убийства состоит с жертвой преступления в отношениях родства, то это условие не может иметь никакого значения для ответственности других соучастников: соучастники детоубийства, отцеубийства, служебного подлога и т. д…Если же подобные условия не только влияют на меру ответственности, но от их наличности зависит и сама преступность деяния, заключающегося именно в нарушении этих особых обязанностей, как, например, при большинстве преступных деяний по службе, то все остальные соучастники, не находящиеся в таких условиях, не могут быть признаны и ответственными за них».[621]
В подтверждение этого вывода редакционная комиссия приводила решение Государственного Совета по делу Янковского и Косарева от 4 ноября 1873 г., где, частности, утверждалось, что преступления и проступки по службе государственной и общественной распадаются на две главные группы: 1) преступления и проступки, заключающиеся в нарушении исключительно одних лишь служебных обязанностей, той или другой должностью на лицо возложенных, и 2) преступления и проступки, учинение которых заключает в себе, сверх нарушения обязанностей службы, еще и общее преступление, преследуемое само по себе, независимо от того, будет ли оно совершено должностным лицом или же частным. Участие частного лица в преступлении первой группы немыслимо, поскольку сама преступность и наказуемость этого рода обусловливается и вызывается единственно только нарушением принятых на себя служебных обязанностей. В преступлениях второй группы участие частного лица возможно, поскольку «обстоятельство службы или должности является не признаком, обусловливающим самую преступность деяния, а лишь простым обстоятельством, увеличивающим вину и меру наказания, в силу присоединения к общему преступлению еще и нарушения служебных обязанностей». При этом «участие частного лица в преступлении по должности должно быть рассматриваемо, как участие в том общем преступлении, которому соответствует данное преступление по должности».