[548]. Некрофил лишен человечности как в естественном, природном, так и в духовном смысле.
Фромм отмечает, что абсолютно (полностью) некрофильские характеры встречаются сравнительно редко, представляя собой сугубо психопатологические феномены. Чаще всего встречаются случаи смешения биофильских и некрофильских наклонностей с доминированием последних[549]. Решающую роль в детерминирующем воздействии некрофильских наклонностей на поведение человека играет целый ряд психологических и социокультурных факторов.
Фромм пишет: «Вряд ли нужно особо напоминать, что патологически некрофильские личности представляют серьезную опасность для окружающих… Из их рядов выходят палачи и убийцы, террористы и заплечных дел мастера»[550].
К формам проявления злокачественной агрессии относится также садизм, одна из самых тяжелых разновидностей деструктивного поведения. Фромм видит его сущность в жажде неограниченной, абсолютной власти над живыми существами[551]. Цель садиста состоит в том, чтобы заставить это существо страдать, испытывать унижение, боль, муку, чтобы стать его повелителем, господином, богом, превратить его в подобие вещи, позволяющей делать с ней все, что угодно ее хозяину[552].
По мнению Фромма, садизм – это злокачественное образование внутри человеческой психики, которое калечит личность садиста, делает его моральным уродом и преступником. В обыденной жизни садисты, как правило, несостоятельные, духовно нищие, немощные, ничтожные люди. Однако через ощущение абсолютной власти над другим, еще более слабым существом их социальная ущербность заслоняется иллюзией всемогущества. Насилие над более слабыми дает им возможность компенсировать свою ничтожность.
Фромм утверждает, что существуют не только садистские личности, но и садистские общественные системы, для членов которых характерны супер-агрессивность, воинственный дух, жестокость, коварство, разрушительные наклонности. Такие деструктивные общества практикуют системное насилие и в массовом масштабе воспроизводят особо опасных преступников. «Среди нас, – пишет он, – живут тысячи Гиммлеров (речь идет о садистских личностях типа известного нацистского преступника Генриха Гиммлера. – Э. 77.)… Но когда силы разрушения и ненависти грозят поглотить все общество, такие люди становятся особо опасными. Ведь они всегда готовы быть для правительства орудием ужаса, пыток и убийств»[553].
Определенный интерес для исследователя проблем деструктивного агрессивного поведения представляют и взгляды Альфреда Адлера, одного из создателей своеобразного направления в психоанализе – так называемой индивидуальной психологии. Адлер обогатил психоанализ такими идеями, как «комплекс неполноценности», «компенсация и сверхкомпенсация», «воля к власти».
Комплекс неполноценности – это психопатологический синдром и одновременно особая форма мироощущения и поведения отдельных индивидов. Он заключается в стойкой уверенности человека в собственной неполноценности как личности. Формируемое еще в раннем детстве «чувство неполноценности» вызывается естественным для каждого ребенка переживанием ощущения своей недостаточности. Последнее возникает из-за различных неблагоприятных внешних условий и оказывает исключительное влияние на формирование и всю жизнедеятельность личности. Позднее это чувство вытесняется в бессознательное.
Для человека, страдающего от ощущения своей неполноценности, на начальных этапах жизни характерно неумение адаптироваться к окружающей обстановке. Такой человек социально неприспособлен, неуверен в себе, в своих действиях, склонен винить в своих неудачах других. По словам Адлера, «преступники, например, всегда винят других и при этом оправдывают себя»[554].
Парадоксальным является то обстоятельство, что комплекс неполноценности зачастую переходит в комплекс превосходства. Согласно Адлеру, основным фактором развития личности следует считать наличие конфликта между чувством неполноценности и порожденным им стремлением к превосходству, власти; чувство ущербности, с одной стороны, непременно ведет к поиску возможных путей компенсации, а с другой, препятствует достижению успеха и ослабляет уверенность в собственных силах. Стремление человека преодолеть чувство неполноценности часто приводит к неадекватным действиям с его стороны. Некоторых индивидов оно толкает на антисоциальные поступки и преступления, обусловленные чувством протеста, жаждой избавления от своего зависимого положения. Резкое противоестественное превращение одного комплекса в другой, особенно характерное для людей с порочными наклонностями, стимулирует проявление жестокости, злобы, агрессивности с их стороны («псевдокомпенсацию»). В ходе этого процесса «установки и цели, бывшие социальными, – по словам А. Адлера, – превращаются в антисоциальные». Социальная неприспособленность, неуверенность в себе сменяется искаженным стремлением самоутвердиться любой ценой. Инстинкт превосходства, стремление возвыситься над другими, подчинить их себе становится определяющей внутренней силой индивида, главным источником его поведенческой мотивации. Чем глубже было ощущение неполноценности в прошлом, чем больше индивид был подавлен и унижен, тем сильнее его протест, его озлобленность против людей и всего общества[555].
Комплекс неполноценности, таким образом, порождает нравственную ущербность индивида, его антисоциальную направленность и устойчивость последней. В основе всего этого, по Адлеру, лежит жажда власти. Когда стремление к власти становится очень сильным, оно выливается в злобу и мстительность[556]. Такую патологию личности Адлер объяснял ее неспособностью к социальной кооперации, человеческому единению.
Итак, одни люди испытывают необходимость властвовать, навязывать свою волю, в то время как другие довольствуются тем, что подчиняются. Во взаимоотношениях подчиняющего и подчиненного отчетливо выявляются две тенденции, которые Адлер называет чертами характера агрессивной природы и чертами характера неагрессивной природы[557].
Среди черт характера агрессивной природы Адлер отмечает тщеславие, ревность, зависть, жадность, ненависть, вспыльчивость, мстительность. Все эти аспекты человеческой психологии замешаны преимущественно на чувстве враждебности к окружающим. Они подчиняются одной стратегии: неукоснительно поддерживать чувство превосходства.
Истоки такой ошибочной компенсации («псевдокомпенсации»), по Адлеру, обнаруживаются в детстве, в его неблагоприятных условиях. И здесь следует, прежде всего, остановиться на криминологически важном феномене – «пренебрегаемый, или отвергаемый ребенок». В последние годы повышенный интерес к этой проблеме проявляют видные отечественные криминологи (Ю. М. Антонян, Е. Г. Самовичев и др.).
Суть проблемы состоит в том, что некоторые родители, в первую очередь матери, не уделяют своим детям того внимания и душевного тепла, в которых дети так нуждаются. В результате они чувствуют себя отвергнутыми, нелюбимыми, незащищенными, постоянно переживают чувства вины и страха.
Пренебрегаемый ребенок никогда не знал, что такое любовь, душевная близость. Люди были холодны к нему. Он думает, и не без оснований, что они всегда будут холодны, что доверять никому нельзя. Сам он не способен к любви и дружбе. Он думает, что эти чувства вообще не существуют[558]. Психологическое отчуждение, таким образом, превращается в отчуждение социальное[559]. На этой основе возникает стойкая установка на деструктивное агрессивное поведение.
Как отмечает современный немецкий психоаналитик Петер Куттер, «предыстория делинквентного поведения… драматична: делинквентных людей не любили в детстве. По меньшей мере, на них не обращали внимания, их воспитание „запускали “, эти люди переживали экстремальное состояние „недостатка“, дефицита общения и внимания со стороны взрослых. Трагическое последствие этого – острый дефицит в душевных структурах»[560].
Положение усугубляется, если к этому, что бывает довольно часто, присоединяются дополнительные травматизации: с детьми жестоко обращаются, нередко применяя телесные наказания, или они воспитываются в условиях душевной жестокости и безразличия. Такая ситуация особенно характерна для жизни социальных «низов», стиль воспитания в которых тесно связан с наказанием. Это не может не иметь существенного криминогенного значения. «Ребенок, выросший в подобной среде, – продолжает П. Куттер, – вряд ли научится чему-то другому, кроме как знанию о наказаниях или жестоком обращении. Подобный опыт „жертвы“, пострадавшего, распространяется от него в дальнейшем на других людей. Происходит типичная „идентификация с агрессором“… когда насильник проделывает со своими жертвами все то, что проделывали над ним самим в его детстве»[561].
По наблюдениям Ю. М. Антоняна, у насильственных преступников в детстве складывалась такая ситуация: властная, строгая, неласковая мать и слабохарактерный, безвольный отец, к тому же постоянно пьющий[562]. Если человек с детских лет видит не ласку и заботу, а грубость и насилие, «он, во-первых, воспринимает последние в качестве вполне допустимых форм поведения; во-вторых, у него формируется установка на защиту от постоянно ощущаемой угрозы»