Но, конечно же, дело было не в этом (со временем мне довелось дослужиться и до полковника милиции, а затем и «генерал-майора» – по линии прокуратуры). Не в чинах дело! Главное, что я получил во ВНИИ МВД, это доступ к совершенно закрытым тогда статистическим и аналитическим материалам о преступности. Проблема предстала предо мной во всей своей полноте и реальности. Ее предстояло основательно осмыслить.
Отдел криминологических исследований, в который я был определен на должность старшего научного сотрудника, возглавлял известный ученый-криминалист и замечательный человек – профессор Игорь Георгиевич Маландин (1925–1998). Я знал его немного раньше как проректора Саратовского юридического института. К сожалению, под его началом во ВНИИ я проработал всего несколько месяцев. Его перевели в Академию МВД СССР на должность ученого секретаря. На посту начальника отдела во ВНИИ его заменил тогда еще сравнительно молодой и энергичный человек – Константин Константинович Горяинов, специалист в области оперативно-розыскной деятельности (впоследствии – известный криминолог).
Сотрудники ВНИИ приняли меня доброжелательно. С уважением и теплотой я до сих пор вспоминаю имена моих тогдашних коллег: С. С. Овчинского, Л. Д. Гаухмана, А. С. Михлина, Б. В. Бойцова, А. И. Алексеева, М. П. Журавлева, И. П. Портнова, Л. В. Кондратюка, A. И. Сергеева, В. С. Кузьмичева, О. П. Мельниченко, А. Э. Жалинского, B. Е. Квашиса, В. Е. Эминова, А. Н. Игнатова, А. П. Дьяченко, А. В. Шамиса, И. И. Веремеенко, Б. Я. Петелина, В. А. Снеткова, И. В. Шмарова, А. И. Гурова, и др.
Повезло мне и с институтским руководством. Через несколько месяцев после моего перехода во ВНИИ профессор Ю. В. Солопанов был назначен начальником Московской Высшей школы МВД СССР и вскоре после этого министр внутренних дел Н. А. Щелоков представил коллективу ВНИИ нового начальника (до этого он был в институте заместителем начальника) – профессора Станислава Владимировича Бородина (1924–2004), моего старого и доброго знакомого, который всегда относился ко мне с пониманием и всячески меня поддерживал. Вскоре заместителем начальника ВНИИ был назначен генерал-майор внутренней службы, профессор Николай Алексеевич Стручков (1922–1989)[1441], с которым последующие почти 15 лет меня связывали самые добрые, дружеские отношения.
Мне не хотелось, чтобы у читателя сложилось мнение о моей якобы безоблачной жизни во ВНИИ МВД. Всего хватало! Работы было много, причем весьма разнообразной. К этому надо добавить командировки по стране. Помимо плановой работы постоянно приходилось выполнять срочные поручения Министерства. А я по природе – человек несколько медлительный, слишком скрупулезный, абсолютно и принципиально не признающий халтуру. Так что на диссертационные дела времени практически не оставалось, да и непосредственное начальство не было особенно заинтересовано в моем продвижении по каменистым тропам науки. Было не до этого, надо было дело делать!
И тем не менее за годы работы во ВНИИ (1974–1979) мне удалось подготовить и издать ряд работ по теме докторской диссертации, посвященной проблемам борьбы с тяжкими насильственными преступлениями. В их числе: «Криминологическая характеристика лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления» (1976) и две закрытые коллективные монографии – «Основные тенденции преступности в СССР» (1978) и «Рецидивная преступность в СССР» (1979).
В 1977 г. я был назначен на должность ведущего исследователя отдела криминологических исследований, а с конца 1978 г. стал исполнять обязанности начальника отдела по изучению личности правонарушителя.
Но меня сильно влекла преподавательская деятельность. Это, пожалуй, самое значимое, что я умею делать наиболее эффективно. Моя склонность к работе со слушательской аудиторией была известна С. В. Бородину (меня ведь неоднократно приглашали на работу в Академию МВД СССР, но он не отпускал, резонно считая, что переезд в Москву надо «отрабатывать»). Но когда в 1979 г. С. В. Бородина назначили начальником Академии (во ВНИИ начальником пришел И. И. Карпец), он в числе 10 сотрудников ВНИИ, которых ему разрешили «взять с собой», пригласил и меня.
Так я оказался в Академии МВД СССР, что на улице Зои и Шуры Космодемьянских, – на кафедре уголовной социологии. Основатель этой единственной в стране кафедры с таким названием профессор Лев Иванович Спиридонов (1929–1999) к тому времени уехал к месту своего постоянного жительства – в Ленинград. К моменту моего прихода на кафедру обязанности ее начальника исполнял профессор Петр Феоктистович Гришанин (1925–1999). Это был замечательный, добрейшей души человек, «влюбленный» тогда в социологическую проблематику (при этом он превосходно знал и догму уголовного права). Никогда больше (и раньше!) я не чувствовал себя так вольготно и раскованно, как под его руководством.
Курс уголовной социологии, к чтению которого я приступил с сентября 1979 г. в довольно специфической аудитории (начальствующий состав МВД с большим опытом практической работы), покоился на трех методологических «китах», разработанных Л. И. Спиридоновым: социальная обусловленность правовых норм, механизм их действия, эффективность этих норм. К чтению курса привлекались виднейшие специалисты: А. Б. Сахаров, А. М. Яковлев, Б. С. Никифоров, Г. А. Злобин, В. М. Коган, И. Б. Михайловская и др. Хотя я в свое время читал подобный курс в Куйбышевском университете (правда, этот курс был скорее криминологическим, в духе известной монографии А. А. Герцензона «Уголовное право и социология»), пришлось основательно потрудиться. Но дело пошло…
В конце 1979 г. на кафедру был назначен новый начальник – профессор Генрих Михайлович Миньковский (1923–1998), выдающийся ученый, крупнейший знаток преступности несовершеннолетних (этой проблематике были посвящены его многочисленные фундаментальные труды и докторская диссертация)[1442]. Я знаком был с ним еще с середины 60-х гг. Поражала энциклопедичность его глубочайших познаний в различных отраслях науки. Если бы меня кто-нибудь попросил назвать имя правоведа-гения, я бы без всяких колебаний сказал, что это – Миньковский. Но характер у гения был достаточно сложным, и я скоро почувствовал его на себе. К тому же он поддавался внушению, чем недобросовестные люди, входившие в его круг, нередко пользовались. Так что работать под его началом оказалось непросто. Справедливости ради надо сказать, что он не таил на людей зла, был отходчив, главными для него были не личные амбиции, а интересы дела. При этом бескорыстно помогал людям.
При нем вскоре кафедра стала называться кафедрой уголовной политики и уголовного права. Я, к тому времени уже назначенный исполняющим обязанности профессора, читал курс уголовного права для слушателей, не имевших высшего юридического образования, и «дублировал» Генриха Михайловича по курсу уголовной политики во время его командировок.
Генрих Михайлович вскоре после прихода на кафедру поставил передо мной задачу скорейшего завершения докторской диссертации. К середине 80-х гг. в своей основе она была подготовлена, но необходимо было время для ее завершения, нужен был творческий отпуск. А вот здесь Генрих Михайлович был непоколебим: «Работа фактически готова и никакой отпуск не нужен». Как ни уговаривал его пойти мне на встречу любезнейший Константин Еремеевич Игошев (зам. начальника Академии по науке)[1443], переубедить его не удалось.
Сложности были и с публикацией монографии по теме диссертации. Академия тогда не имела права издавать монографии. Я обратился в Издательство Воронежского университета, помятуя об успехе книги, изданной в 1965 г. Но руководство юридического факультета холодно отнеслось к этой затее, хотя Академия гарантировала свое редактирование, оплату типографских работ и выкуп тиража. Пришлось монографию «Борьба с тяжкими насильственными преступлениями и роль органов внутренних дел в ее осуществлении (криминологический и уголовно-правовой аспекты)» публиковать в Академии в двух частях (5,5 и 5,25 п.л.). При публикации этих работ неоценимую помощь оказал мне мой старый товарищ по ВНИИ МВД, работавший в это время редактором в РИО Академии – Александр Иванович Латышев. Сейчас он тяжело болен, и я молю Бога о его исцелении.
Время шло… Как-то в конце 1987 г. ко мне в Академии подошел ученый секретарь, профессор И. Г. Маландин, поинтересовался моими диссертационными делами и неожиданно для меня предложил воспользоваться вариантом, предусмотренным Инструкцией ВАКа: защищать диссертацию по совокупности опубликованных работ. Подобных защит уже давно не было. На моей памяти докторскую диссертацию таким образом в начале 60-х гг. защитил заместитель директора Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР, генерал Г. И. Кочаров. Я был знаком с авторефератом его диссертации.
К моему удивлению, эту идею поддержали Г. М. Миньковский и руководство Академии в лице заместитель начальника Академии профессора К. Е. Игошева. Началась подготовка научного доклада, одновременно выполняющего и функции автореферата. Большую помощь на этом этапе своими советами и пожеланиями оказали близкие мне люди – С. В. Бородин, В. М. Коган, Я. И. Гилинский, Н. А. Стручков, И. Г. Маландин, М. М. Бабаев, И. Б. Михайловская. Я никогда не забуду их внимания и поддержки.
Подготовка доклада по совокупности идей и предложений, рассыпанных более чем в шести десятках опубликованных работ (у меня их тогда было около 80, но по разным причинам не все они указаны в автореферате), – дело непростое. Кто думает иначе, глубоко ошибается. Почитайте мой диссертационный доклад и убедитесь в этом! К тому же для претендента на получение докторской степени важен не столько доклад, сколько имя в науке (профессор С. И. Дементьев в своем отзыве на мой автореферат из Кубанского университета писал, что он и его коллеги не сомневались, что я уже давно доктор и профессор), количество, объем и качество опубликованных по теме диссертации работ, новизна и практическая значимость выдвинутых в них идей, их апробация.