. Многие века право не проводило принципиального различия между неотдачей долга и кражей, а убийство, телесные повреждения и изнасилование влекли за собой композиции. Неуплата композиций могла повлечь за собой воздействие на личность ответственного лица, но это было возможно и тогда, когда не уплачен долг. Поскольку для цели возмещения причиненного ущерба вина не имела значения, ответственность наступала при любом причинении вреда, а без причинения вреда не было и ответственности.
Когда перед ответственностью в целом ставилась задача удовлетворить потерпевшего и возместить ущерб, еще также не было разделения уголовного и гражданского видов ответственности. В этот период возникает состязательная форма процесса, а ответственность принимает либо форму композиций, т. е. материального возмещения, либо талиона, т. е. воздаяния равным за равное, что должно удовлетворять чувство мести потерпевшего, как правило, в тех случаях, когда материальное возмещение вреда невозможно. Еще отсутствует наказание за покушение, так как, если нет результата, нечего возмещать. В то же время не требуется вины, ибо потерпевший заинтересован лишь в возмещении своей потери, а психическое отношение и состояние причинителя общество не интересуют. В этот период ответственность в целом носит частноправовой характер и истцом по любому правонарушению выступал отдельный гражданин. Как пишет Кенни, «древние законодательства интересовались внешней, физической стороной человеческого поведения и обращали внимания на его психические причины, подвергали наказанию за причинение вреда даже в случаях, когда он был причинен совершенно случайно, и не обращали внимания на попытки совершить преступления, не доведенные до конца»[362].
Поскольку в этот период перед ответственностью ставилась цель возместить потерпевшему ущерб, Законы XII таблиц устанавливали за кражу (furtum) штраф в пользу потерпевшего в двойном, тройном, а затем по преторским эдиктам – ив четверном размере. Даже если при обыске у кого-либо только найдена чужая вещь, он привлекался к ответственности, хотя и не был во ром (если затем был установлен действительный вор, то последний должен возместить ущерб тому, кто уплатил штраф).
По мере изменения, разделения и осознания новых задач ответственности произошло разделение гражданского и уголовного права и соответствующих им процессов. Так, в Риме закон Суллы (lex Cornelia de injuris) установил наказания за наиболее тяжкие правонарушения (injuria), но потерпевший долгое время имел право выбора – возбудить уголовное дело или предъявить гражданский иск. В дальнейшем обострение классовых антагонизмов и рост преступности привели в преторском праве к усилению ответственности за грабеж и угрозы. Однако уголовная и гражданская ответственность и в древнем римском праве никогда не была разделена полностью. Во Франции лишь в XVI в. публичный иск от имени короля, направленный на наказание виновного, был отделен от гражданского иска о возмещении. Но если в Риме в эпоху XII таблиц ответственность за кражу состояла в возмещении ущерба и штрафе, то в Англии в XVIII в. за неуплаченные долги назначалось тюремное заключение. Так изменялись задачи и формы ответственности.
В капиталистическом обществе произошло резкое разделение отдельных отраслей права, однако в некоторых странах (главным образом там, где продолжает еще действовать английское common law) это разделение во многих случаях было проведено недостаточно четко. Так, например, Кенни считает, что «преступления и гражданские правонарушения различаются между собой не по природе самих противоправных деяний, а лишь по характеру процесса, одно и то же деяние может оказаться и гражданским, и уголовным правонарушением»[363].
Разделение видов ответственности вначале действительно проявлялось в первую очередь в характере процесса, в том, кто предъявляет иск – государство или гражданин. Котошихин писал о России времен царя Алексея Михайловича: «…а не будет в смертном деле челобитчика, и таким делом за мертвых людей бывает истец сам царь», а в Англии и сейчас в гражданских делах имеется иск «Smith against Smith», а в уголовных – иск «а Queen against the prisoner».
В тех случаях, когда цель ответственности состоит в предупреждении совершения правонарушений, она осуществляется посредством воздействия на личность нарушителя и заключается либо в физическом лишении виновного возможности совершать правонарушения в дальнейшем, либо в психическом воздействии на виновного и окружающих устрашением, а тогда одним из необходимых условий ответственности становится вина.
В условиях эксплуататорского общества господствующий класс стремится предупредить правонарушения путем исправления виновных при помощи религиозного и морального санкционирования юридических норм. Однако в антагонистическом обществе, когда по мере роста классовых противоречий все большее число преступлений порождается самими общественными условиями, в ответственности на первое место выступает ее государственно-принудительный, устрашающий характер.
За основу индивидуальной уголовной ответственное в современном капиталистическом обществе принимается, как правило, виновное деяние, так как перед уголовным правом ставится главная задача – предупредить совершение преступления.
Однако в эпоху империализма все чаще «на место субъективной ответственности, основанной на намерениях действовавшего лица, ставится ответственность, объективно основанная на материальном факте или на несомом риске»[364]. Уже Иерринг писал, что историю идеи вины можно резюмировать как непрерывное уничтожение. Эта тенденция проявляется и в области буржуазного уголовного права, где ответственность за совершенное преступление все в большей степени вытесняется ответственностью общественно опасной личности.
Наказание в русском дореволюционном уголовном праве[365][366]
Наказание в уголовном праве Древней феодальной Руси (IX–XV вв.)
Начало зарождения писаного уголовного права в Древней Руси – это период, когда обычай кровной мести уступает свое место наказанию, применяемому судом. Однако кровная месть еще долгое время продолжает существовать и даже занимает важное место в складывающейся системе наказаний. В условиях классового общества кровная месть приобретает характер наказания и становится орудием правящих классов в борьбе за сохранение своего господства.
Многие исследователи русского права пытались доказать, что институт кровной мести не славянский, а заимствованный. Причем, поскольку эти авторы всегда исходили из влияния норманского права на русское, считалось, что и кровная месть заимствована у скандинавов. Так, например, Погодин писал: «Кровная месть закон по преимуществу скандинавский»[367].
Такое мнение ни на чем не основано. Как мы видели выше, кровная месть встречается у всех известных нам народов. Не вызывает сомнений, что обычай кровной мести существовал и у древних шведов, норманов, варягов, англов и германцев, но независимо от них он существовал и у славянских народов.
На неосновательность подобных утверждений указывал еще С. Б. Десницкий: «Удивительное сих народов примечается сходство. По законам Ликурга не дозволялось воровать соседям у соседов; и если кто против сего закона отваживался сделать, тот должен был поступать в том столь проворно, чтоб никто его похищения не сведал. Г. Миллер и другие с ним писатели Камчатской истории объявляют, что подобное к сему закону наблюдается и в Камчатке, так что в Чутском девица не может и замуж выйти, пока не окажет такого удачливого искусства в воровстве. Суеверные любители древностей подумают, что камчатские народы переписывали когда-нибудь законы у Ликурга, хотя в ликурговые времена, может статься, люди столько же искусны были в рукописании, сколько и нынешние камчадалы.
Народные обыкновения везде бывают сходны, когда самые народы находятся в подобном между собой невежественном и варварском состоянии»[368].
Древне-русские летописи оставили нам большое количество примеров, свидетельствующих о применении на Руси кровной мести. Так, в летописи под 6483 (975) годом записано, что Олег умертвил Свенельдова сына, встретясь с ним на ловле. Это породило ненависть между братьями.
Свенельд требовал удовлетворения за кровь сына своего, и Ярополк, который не мог отказать в этом Свенельду, пошел войной на брата[369].
Летопись под 6579 (1071) годом рассказывает о мести за матерей и сестер. Княжий воевода Ян схватил ярославских волхвов на Белозере и со словами «мстите за своих» выдал их родственникам убитых и те убили волхвов[370].
В летописи под 6716 (1208) годом рассказывается, как галичане повесили князей Святослава, Романа и Ростислава Игоревичей за то, что они убили нескольких галицких бояр[371].
Встречается институт мести также и в договорах русских с греками. По договору Игоря с Византией устанавливается, что за всякое совершенное в отношении русского преступление, за которое грек по византийским законам подлежит смертной казни, он после суда (греческого) выдается родственникам убитого для мести. Так же наказывался и русский за убийство грека.
В период, к которому мы относим появление первых правовых памятников в России, неограниченное право кровной мести уже отсутствует. К этому времени месть ограничивается характером преступления (месть только за убийство и отчасти за телесные повреждения), а также кругом лиц, которые имеют право мстить. Первая статья «Русской Правды» устанавливает ограничительный список родственников, имеющих право кровной мести.