ния и в первую очередь к руководителям и участникам крестьянских восстаний.
После подавления стрелецкого восстания Петр I казнил большую часть восставших (799 чел.). Гребцами на каторги было послано 269 стрельцов. После подавления Булавинского восстания в июле 1708 года были казнены 200 булавинцев. Сам Булавин был четвертован, и его голова, руки и ноги выставлены в г. Черкасске на кольях. В августе 1708 года после взятия городка Есаулово был казнен каждый десятый. Плоты с более чем 200 повешенных были пущены по Дону[429].
Вопреки мнению П. С. Ромашкина, что Воинские Артикулы к гражданским лицам не применялись[430], мы полагаем, что отдельные положения Воинского Артикула Петра I применялись и к гражданским лицам[431]. Доказательством этому может служить следующее:
1) Петр I, направляя Воинский Артикул сенату, писал: «понеже оной хотя основанием воинских людей, однако ж касается и до всех Правителей земских, как из оного сами усмотрите»[432].
2) А. Н. Радищев, лицо сугубо гражданское, был осужден: «по сим воинских 20-го, 127-го, 133-го, 137-го, 149-го артикулов и 101-го толкования»[433].
3) При составлении проектов нового Уголовного Уложения 1754 и 1766 годов их авторы многократно в обоснование предлагаемых ими статей общего уложения ссылаются на Воинский Артикул[434].
Общая система наказаний законодательства Петра I находила поддержку у прогрессивных авторов этой эпохи.
И. Т. Посошков (1652–1726 гг.) – представитель купечества в наиболее крупном своем сочинении «Книга о скудости и богатстве» (1724 г.) высказывает передовые для своего времени взгляды по экономическим и социальным вопросам. В области уголовного права Посошков придерживается утилитарных взглядов на наказание. Он высказывается за смертную казнь, за применение клеймения, как средства предупреждения рецидива, в ряде случаев рекомендует применять телесные наказания (батоги) и штрафы.
В то же время Посошков протестует против лишения свободы как меры наказания. Он пишет: «в старом Уложении напечатано еже сажать в некоторых делах за вину сажать в тюрьму годы на три и на четыре и болыни, и та статья мне возмнилася весьма непристойна. Но чем посадить в тюрьму да морить лет пять или шесть, то лучше приложить ему наказание или иного какова штрафования, а дней жития человеческого терять не надобно. Человек на воле будучи, иной подле себя и посторонних человек пять-шесть или и болыни может прокормить, а в тюрьме сидячи, и себя прокормить не можно, но вместо червя будет хлеб есть и в тлю претворять без прибытку»[435].
Оценивая взгляды современников Петра I и систему наказаний этой эпохи, можно сделать общий вывод, что законодательство Петра I, в том числе и уголовное, было прогрессивным по своим задачам и целям, по тем новым общественным отношениям, которые оно защищало. Но не следует забывать и того, что Петр I защищал новые общественные отношения «…не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»[436], а характер наказаний этим и определялся! Петр I был «деспотом и кровью заставлял расплачиваться тех, кто оказывал непослушание»[437].
Вплоть до XVIII века телесным наказаниям могли быть подвергнуты лица всех сословий. История знает даже такой факт, когда в царствование Елизаветы двух знатных придворных дам Лопухину и Бестужеву били публично кнутом, а затем вырезали им язык. Однако подавляющее большинство подвергавшихся телесным и членовредительским наказаниям были, конечно, простые крестьяне и лица, не принадлежавшие к «благородным» сословиям.
Телесные наказания, имевшие своей целью только причинение боли, в отличие от членовредительских, распределялись по степени болезненности следующим образом: кнут, плети, шпицрутены, батоги, палки и розги. Шестью-семью ударами кнута опытный палач мог засечь человека насмерть, одним ударом сломать позвоночный столб. Шпицрутены назначали сотнями и даже тысячами (до 12 тысяч). Розги назначали от 1000 до 5000 ударов. Характерно, что тех, кого отдавали в солдаты, били не кнутом, а плетью. Кнут так изувечивал, что воинская служба была уже невозможна.
Чрезвычайной жестокостью наказаний характеризовалось царствование Анны Иоанновны (1730–1740 гг.) и господство Бирона. В эти годы «смертная казнь, по взгляду правительства, считалась лучшим средством для достижения порядка и справедливости»[438], а среди целей наказания на первом месте было устрашение. Система наказаний в этот период включала в себя смертную казнь (отрубание головы, повешение, колесование, сажание на кол и сожжение)[439], политическую смерть, кнуты, плети, батоги, шпицрутены, ссылку на галеры, в. каторжные работы, ссылку на поселение в Сибирь и другие места.
В 1742 году в судах возник вопрос о том, с какого возраста можно применять смертную казнь и кнут. Сенат предлагал установить 17-летний возраст, но против этого высказались представители церкви, заявив, что «раньше 17 лет человек может вступать в брак… и тако меньше 17 лет человеку довольный смысл иметь можно».
Представители церкви указывали также на то, что с 12 лет велено приводить к присяге. По их настоянию возраст, с которого допускалось применение смертной казни и кнута, был установлен в 12 лет.
Для характеристики системы наказаний, применявшихся к крепостным крестьянам, большое значение имеют инструкции вотчинным приказчикам, действовавшие в XVIII, а частично и в XIX веках. Таких инструкций сохранилось большое количество[440]. По ним можно видеть, что во владениях крупнейших русских феодалов Шереметевых, Строгановых, Татищевых, Волынских, Румянцевых, Орловых и других действовали свои своды законов, система наказаний которых была основана на телесных наказаниях и штрафах. За более важные преступления крепостные крестьяне передавались государственному суду. Так, по наказу Д. А. Шепелева приказчику сельца Глинки (Михайловского уезда) Ивану Балашеву (1718 г.) надлежало: «корчемникам чинить жестокое наказание, на мирском сходе бить кнутом на козле нещадно», а кто «буде без ведома приказчикова куды пойдет или поедет, а десятники повседневно не учнут их осматривать и о том объявлять и таким противником, как десятником, так и всем крестьянам и другим обывателям, чинить жестокое наказание на мирском сходе без всякого милосердия, бить батоги нещадно, да на них же править штраф», но если «кто-нибудь скажет за собою государево слово или дело, и таких ловить и, оковав руки и ноги, отсылать куда царского величества Указ повеливает, за крепким караулом со многими провожатыми, того часу и незамедленной самой скорости»[441]. За любые провинности крепостным крестьянам назначались плети и розги сотнями и тысячами. Так, по одной из вотчин в 1763–1765 годах устанавливалось: «Дворовым нашим людям, которые имеются в Москве отпущенные на оброк, что б конечно все по воскресным дням в нашем доме явились, а ежели который хотя один день явкою пропустит, таковых сечь розгами, давая за каждый пропуск по тысячи раз нещадно», при этом «ежели кто из наших людей высечетца плетьми на дровнях, дано будет сто ударов, а розгами по десяти тысяч; таковым более полунедели лежать не давать же; а кто сверх того пролежит более за те дни не давать им всего хлеба, столового запасу и указанного всего же»[442].
В XVIII веке царское правительство все более и более расширяет право помещиков наказывать крепостных. 13 декабря 1760 г. Елизавета Петровна издала Указ о праве помещиков ссылать крепостных крестьян в Сибирь. Этим Указом устанавливалось: «Кто из помещиков пожелает своих людей и крестьян, также и женск пол, которыя вместо должных по своим знаниям услуг, воровством, пьянством и прочими непристойными продерзностными поступками, многия вред, разорении, убытки и беспокойства приключают… таковых за оные непотребства, однако ж годных к крестьянской и другой работе, летами не старее 45 лет, отдавать к объявленному поселению, коих для помянутого отправления в Сибирь, принимать по заручным (по собственным. – М. Ш.) доношениям, от самих помещиков или от их поверенных…»[443]
Эту политику расширения «карательных прав помещиков» продолжала «либеральная» Екатерина II, издав 17 января 1765 г. «Указ о приеме Адмиралтейской Коллегией присылаемых от помещиков для смирения крепостных людей и об употреблении их в тяжкую работу».
Указ устанавливал, что «…буде кто из помещиков людей своих по продерзностному состоянию заслуживающих справедливое наказание, отдавать пожелает для лучшего воздержания в каторжную работу, таковых Адмиралтейской Коллегии принимать и употреблять в тяжкую работу на толикое время, на сколько помещики их похотят, и во всю ту оных людей в работе бытность довольствовать пищею и одеждою из казны равно с каторжными; когдаж помещики их пожелают обратно взять, то отдавать им бесприкословно, с тем только, если таковые по бытности своей в работе положенного платья и обуви срока не выносят, то оное от них отбирать в казну»[444].
Эти безграничные права помещиков – наказывать «своих» крестьян были закреплены Указом Екатерины II от 22 августа 1767 г. «О бытии помещичьим людям и крестьянам в повиновении и послушании у своих помещиков и о неподавании челобитен в собственныя ее величества руки», запрещавшим жаловаться на помещиков. В нем говорилось: «А буде и по обнародовании сего е. и. в. указа которые люди и крестьяне в должном у помещиков своих послушании не останутся, и в противность выше изображенного 2-й уложенной главы 13 пункта недозволенныя на помещиков своих челобитныя, а наипаче е. и. в. в собственные руки подавать отважаться: то как челобитчики, так и сочинители сих челобитен наказаны будут кнутом, и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск, с зачетом их помещикам в рекруты»