Философы ГДР также утверждают: «Общеизвестно – это проверенный в социологии и социальной психологии факт, что функции цели и оценки сложных единств, социальных групп, классов и так далее и отдельных элементов, из которых они образуются, носят совершенно различный характер».[611]
Мотивы мести при применении наказания еще сильны даже в современном культурном человеке. Во время дискуссии, которая проходила несколько лет назад в печати, в частности, в «Литературной газете», было немало подобных высказываний, безусловно отражавших наличие в обществе таких взглядов. Так, например, А. Усов, доцент кафедры философии Московского авиационного института им. Г. К. Орджоникидзе, писал: «…по-моему, надо не бояться говорить в полный голос – да, наказание является и возмездием».[612] Подполковник милиции В. Чванов также утверждал: «Наказание? Это возмездие. Расплата».[613]
Когда публицист А. Шаров выступил с рядом статей, направленных против подобной позиции, он получил большое количество писем как солидаризирующихся с ним лиц, так и резко ему возражающих, а один из авторов в своем письме не о бандитах, а о детях-школьниках – распущенных, трудных, человек, судя по письму, начитанный, с яростью пишет: «Совершенно непостижимо, откуда взялась в нашей педагогике эта баптистская дрянь (речь идет о попытках воспитывать трудных ребят, а не гнать их в колонии с особым режимом. – М. Ш.) ведь… во всей воспитательно-пропагандистской работе мы отнюдь не придерживаемся даже Моисеева догмата – “Око за око, зуб за зуб”, а трактуем его примерно так – “Два ока за одно, всю нижнюю челюсть за один зуб”».[614]
Между тем все прогрессивные политики, философы и криминалисты уже давно опровергли подобные взгляды на наказание как нецелесообразные, не приводящие к тем последствиям и результатам, которых мы хотим достигнуть.[615]
Почти двести лет тому назад Чезаре Беккариа писал: «Всякое наказание, не вытекающее из абсолютной необходимости, является, как говорит великий Монтескье, тираническим. Это положение может быть выражено более общим образом: всякое проявление власти человека над человеком, не вытекающее из абсолютной необходимости, является тираническим. Таким образом, вот на чем основывается право суверена карать за преступления: на необходимости защищать хранилище общего блага от посягательств отдельных лиц. И чем больше свободы сохраняет суверен за подданными, тем справедливее наказание. Заглянем в сердце человеческое, – в нем мы найдем те начала, на которых зиждется истинное право суверена наказывать за преступления, так как моральная политика только тогда может принести длительную пользу, если она будет основана на неизменных чувствах человека. Всякий закон, уклоняющийся от этого, от этих начал, всегда натолкнется на противодействие, которое в конце концов и одержит над ним верх. Так, самая малая, но постоянно действующая в каком-либо теле сила преодолевает наибольшее движение, извне сообщенное этому телу».[616]
А. Н. Радищев исходил из того, что целью наказания является не мщение (оно всегда гнусно), а «исправление преступника или действие примера для воздержания от будущего преступления».[617]
Пережитки прошлого имеются не только в сознании тех, кто нарушает право, но и тех, кто ищет способы право обеспечивать и охранять. А. Усов и его единомышленники недовольны тем, что многие советские писатели и юристы уделяют большое внимание изучению и исследованию обстоятельств, вызывающих правонарушения, но следует со всей решительностью подчеркнуть, что для борьбы с преступностью надо изучать и устранять именно эти обстоятельства, без их устранения преступность только одной угрозой наказания и его применением уничтожить нельзя. Это доказано опытом человечества на протяжении тысячелетий и является общепризнанным в марксистской науке. В. И. Ленин писал: «В борьбе с преступлением неизмеримо большее значение, чем применение отдельных наказаний, имеет изменение общественных и политических учреждений».[618]
Эти авторы, очевидно, рассуждают так: мы изменили экономические отношения, произвели революционное преобразование общества, и если еще продолжают существовать преступления, то теперь это уже вина самих преступников. Между тем сам А. Усов писал, что бесспорна истина – «человек не родится ни добрым, ни злым, а таким его делает социальная среда, условия воспитания». Но за что же и для чего же тогда возмездие? Угроза наказанием, устрашение – один из элементов социальной среды, одно из необходимых еще пока условий воспитания. Наказание еще необходимо, но ранее всего надо исправлять социальную среду и условия воспитания.
Ведь, как признает и А. Усов, «молодой человек совершает преступление потому, что ему не привили высоких моральных принципов, и в этом несомненно повинны и семья, и школа, и другие воспитательные организации».[619]
Наказание не должно быть возмездием ранее всего потому, что возмездие бессмысленно. Месть и возмездие отвечают во многих случаях чувствам потерпевшего, а иногда определенных кругов общества, но как государственная политика борьбы с преступностью они уже давно проявили свою бесплодность и отвергнуты наукой.
Цель кары есть в конце концов не что иное, как более современная форма примитивной мести. Пока в наказании будет в какой-то форме содержаться мстительность, мы не будем рационально господствовать в области уголовной юстиции. Кара направлена в прошлое, и она в общественном отношении не имеет поэтому никакой ценности. Направленные в будущее теории, руководствующиеся осознанным процессом общественного развития, неминуемо должны отбросить кару как цель наказания.
С понятием возмездия связана отплата виновным обществу за причиненный вред. Однако наказание это не возмещение ущерба; возмещением ущерба занимаются гражданское право и гражданский процесс. Вред, причиненный моральному порядку, не имеет ничего общего с материальным вредом и не может быть восстановлен.
Такое выражение – это только литературная риторическая форма. «Преступник платится за свое преступление» – это и есть месть. И тут новые языковые формы применяются для выражения старых представлений и институтов.
Когда мы встречаем у ряда наших авторов-теоретиков – юристов, философов, социологов, юристов-практиков идею возмездия и кары, возникает вопрос, что скрывается за этими тенденциями? Авторов, придерживающихся этой точки зрения, можно разбить на две группы. Одна группа, рассматривая наказание как возмездие, стремится таким образом обосновать необходимость ужесточения, усиления наказания, полагая, что таким путем можно сократить преступность. Так, например, упомянутый уже выше А. Усов пишет: «Лично я присоединяю свой голос к тем советским людям, которые требуют строжайшего наказания тех, кто нарушает священные для нас нормы человечности, порядочности, закона в нашем обществе. Подобные наказания могут предостеречь морально неустойчивых людей против повторения тяжких преступлений».[620]
Другая группа авторов видит в наказании-возмездии справедливое воздаяние равным за равное, справедливое возмещение обществу нарушенного морального порядка. Но наказание ничего не возмещает, не имеет этой цели и по своей природе не может ничего возместить. Наказание не возмещает ничего ни обществу, ни потерпевшему. Ни смертная казнь, ни лишение свободы, ни штраф ничего не возмещают. Размер причиненного ущерба сам по себе в уголовно-правовом смысле безразличен. Уголовное право карает за покушение и за приготовление наравне с совершенным деянием. Уголовному праву известны не только материальные, но и формальные преступления; для уголовного права важно то, насколько субъект отдавал себе отчет в тяжести причиняемого им ущерба или могущего быть причиненным.
Наказание не имеет своей целью кару. Это видно из того, что наказание в советском праве никогда не применяется для причинения страдания. Если отпадает общественная опасность субъекта и деяния и наказание становится нецелесообразным, то его применение в социалистическом праве исключается. «Размер» страдания определяется не только деянием. Степень страдания, причиняемого наказанием, находится в зависимости не только от назначенного наказания, но и от конкретного субъекта, который это наказание отбывает.
Задача построения уголовного законодательства не на волюнтаристских, а на научно обоснованных рационалистических началах, на основе научного социологического анализа предполагает, что нам должна быть чужда цель кары, трансцендентная для общественной пользы. Мы должны подходить к наказанию только с точки зрения той пользы, которую оно приносит. Наказание имеет смысл лишь постольку, поскольку оно служит цели внесения порядка в общественную жизнь, единственное оправдание наказания – это его общественная польза.
Признание кары целью наказания или одной из целей делает исследование вопроса об эффективности наказания в этой части излишним, так как сам факт, что наказание объективно причиняет страдание, уже содержит достижение этой цели.
Наказание в советском уголовном праве, таким образом, не ставит перед собой цель причинения страдания. Однако нет наказания, которое не причиняло бы страдания, – такое наказание бессмысленно, да оно и не является наказанием.
В результате того, что наказание причиняет страдание, оно объективно и неизбежно психически воздействует на преступника и на окружающих, оказывая общее и специальное превентивное воздействие, так как ни преступник, ни другие лица не желают подвергаться тому страданию, которое наказание неизбежно влечет за собой и которое является самим содержанием наказания.