Необходимость законодательного закрепления института соучастия и особенностей его конструкции определяется желанием законодателя точно ограничить в законе круг ответственных лиц и размер их ответственности, ибо в противном случае можно было бы эти вопросы передать на рассмотрение суда.[1058]
Соучастие в нашем праве не является квалифицирующим или отягчающим обстоятельством.[1059] В статьях Особенной части и в п. 2 ст. 34 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (п. «в» ст. 47 УК РСФСР) мы имеем дело не с соучастием. В этих случаях просто квалифицирующим или отягчающим обстоятельством является совершение при определенных условиях преступления несколькими лицами, и к ст. 17 Основ эти случаи никакого отношения не имеют. Утверждение, что «институт соучастия в советском уголовном праве появился в связи с потребностями борьбы против наиболее тяжких посягательств на советский строй и правопорядок», отражает только тот факт, что исторически соучастники в советском уголовном праве упоминаются в связи с наиболее тяжкими посягательствами, но значение института соучастия в советском уголовном праве не в этом. Институт соучастия – это институт Общей части уголовного права, задача которого заключается не в усилении или ослаблении ответственности отдельных лиц, его роль значительно шире. Институт соучастия определяет круг лиц, ответственных за совершение преступного деяния, – в этом и только в этом его смысл и значение.
В тех случаях, когда в действиях каждого из лиц, совершивших совместно преступление, имеется состав, предусмотренный статьей Особенной части, для квалификации их деяний в институте соучастия нет надобности. Вопрос о соучастии возникает лишь в тех случаях, когда преступное деяние, предусмотренное законом, совершается совокупной деятельностью двух или нескольких лиц или когда преступный результат причиняется совокупной деятельностью, а также в тех случаях, когда общественная опасность и преступность виновной деятельности субъекта (соучастника) определяется причинно связанной с ней преступной деятельностью другого лица (исполнителя). Следует поэтому согласиться с утверждением И. П. Малахова, что «соучастие есть один из видов преступной деятельности субъекта, и степень общественной опасности этой деятельности, те или иные качественные признаки ее, точно так же, как и преступной деятельности индивидуально действующего субъекта, зависят от того, на что эта деятельность направлена, какой преступный результат она причиняет».[1060]
Однако И. П. Малахов недоучитывает того, что подстрекатель и пособник сами преступного результата, предусмотренного в диспозиции уголовного закона, не причиняют, и индивидуальная деятельность соучастника характеризуется поэтому тем, чему он содействует – в этом объективные предпосылки института соучастия.
Утверждение почти всех наших авторов, занимающихся изучением этого вопроса, что «соучастие признается более опасной формой преступной деятельности, чем совершение преступления индивидуально одним лицом»,[1061] что «соучастие как особая форма преступной деятельности характеризуется рядом объективных и субъективных признаков, совокупность которых определяет повышенную общественную опасность преступлений, совершенных при соучастии нескольких лиц»,[1062] неточно и приводит к неправильным выводам. Не следует, конечно, упускать из вида, что, как правило, совершение умышленного преступления совместно несколькими лицами связано с повышенной общественной опасностью. Это объясняется тем, что а) наиболее опасные и сложные преступления один человек часто не может совершить, и их совершает группа лиц; б) преступление, которое в равной мере может быть совершено как одним лицом, так и несколькими лицами, при совершении его несколькими лицами уже по этой причине часто становится более объективно опасным (групповое хищение, групповое хулиганство, неповиновение группы военнослужащих и т. д.). Однако это не имеет никакого отношения к институту соучастия, ибо в советском праве сам по себе институт соучастия как институт Общей части, предусмотренный ст. 17 Основ и соответствующими статьями УК союзных республик, на повышение или смягчение наказуемости соучастников никак не влияет. В законе говорится лишь, что «степень и характер участия каждого из соучастников в совершении преступления должны быть учтены судом при назначении наказания».
В тех случаях, когда законодатель желает, чтобы обстоятельства, относящиеся к совершению преступления несколькими лицами, влияли на усиление или смягчение наказуемости деяния, он это регулирует либо в диспозиции и санкции статей Особенной части уголовного законодательства (например, ст. 14. 15, 16 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления и ч. 2 ст. 2, п. «б» ст. 4 и др. Закона об уголовной ответственности за воинские преступления, ст. 732, 62 УК РСФСР и т. д.), либо предусматривает это как смягчающее или отягчающее обстоятельство вне нормы о соучастии (п. 2, 6 ст. 34 Основ).
Таким образом, обсуждая проблему теоретического конструирования института соучастия, следует исходить только из того, какой круг лиц мы считаем необходимым карать как и исполнителей в рамках санкции статьи, предусматривающей соответствующее преступление, – насколько то или иное решение этого вопроса будет соответствовать общим принципам и системе советского уголовного права.
На протяжении многих лет одним из бесспорных положений теории советского уголовного права являлось утверждение, что наше законодательство отказалось от акцессорной теории соучастия.[1063] Однако сейчас мы встречаем мнение, согласно которому «советскому уголовному праву свойственно признание на деле акцессорной природы соучастия»[1064]. Мы полагаем, что с этим мнением согласиться нельзя. Если понимать под акцессорностью соучастия то положение, что действия соучастников (пособников и подстрекателей) находят свое выражение в преступном деянии, предусмотренном нормой Особенной части, лишь через волевое деяние исполнителя, то это положение не вызывает никаких сомнений и вряд ли может быть оспорено. Однако не оно само по себе создает юридический институт акцессорности, а лишь те выводы, которые из него делаются.
Этими выводами является то, что а) соучастник отвечает лишь при наличии наказуемого действия исполнителя и может быть привлечен к ответственности лишь, если исполнитель также привлечен к ответственности; б) наказуемость соучастника определяется той же статьей уголовного законодательства, которая предусматривает действия исполнителя.
В буржуазной теории уголовного права крайняя акцессорность требовала для наказуемости соучастника наказуемого деяния исполнителя. Это привело к пробелам в наказуемости, которые теория в дальнейшем восполнила учением о так называемом «посредственном исполнителе». Так как и это не разрешало всех возникающих в практике вопросов, было выдвинуто учение об ограниченной акцессорности, что, однако, вызвало трудности при отграничении пособника от «посредственного исполнителя». Современная широко распространенная буржуазная теория уголовного права требует для признания наличия соучастия умышленного противоправного деяния исполнителя (так, в частности, решается этот вопрос в проекте нового StGB ФРГ).
Даже те узкие рамки, в которых М. И. Ковалев характеризует принцип акцессорности, – «особые условия и формы ответственности соучастников возможны только в том случае, если исполнитель выполнил задуманный соучастниками состав преступления»[1065] (курсив наш. – М. Ш.), неприемлемы для действующего советского права, устанавливающего уголовную ответственность за приготовление и поэтому карающего «умышленное создание условий для совершения преступления» (ст. 15 Основ).[1066] Автор настоящей статьи придерживался и придерживается того мнения, что приготовление следует карать лишь в случаях, специально в законе указанных, что, как известно, Основы 1958 г. отвергли. Однако даже при ненаказуемости приготовления неудавшееся подстрекательство и пособничество следует карать, а тем более при его наказуемости. Если исполнитель привлекается к ответственности тогда, когда его деятельность еще находится в стадии приготовления, то неизвестно, сделал ли бы он в дальнейшем все от него зависящее для наступления результата. Подстрекатель и пособник в этих случаях уже сделали все от них зависящее, завершили свое деяние, полностью выполнили состав, предусмотренный ст. 17 Основ и соответствующей статьей Особенной части. Пособничество и подстрекательство, не приведшие к совершению исполнителем преступления и даже покушения на преступление (исполнитель умер, заболел, задержан при покушении на преступление и т. д.), могут, а в ряде случаев должны влечь за собой уголовную ответственность.
Ошибочность взгляда М. И. Ковалева заключается в том, что он полагает, что «если нет исполнителя – нет и преступления, следовательно, нет и состава».[1067] Этот его взгляд, конечно, непосредственно связан с утверждением об акцессорной природе соучастия.[1068] В случае, когда А. подстрекает Б. совершить преступление, думая, что он вменяем, Б. совершает это преступление, но на суде устанавливается, что он невменяем, А. должен отвечать за подстрекательство, а Б. не отвечает.
Основанием ответственности по действующему советскому уголовному законодательству является совершение преступления – общественно опасного действия, предусмотренного уголовным законом (ст. 3 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик), т. е. наличие состава преступления.