У славянских народов право убежища в церкви устанавливал, в частности, Закон судный людям. По древне-чешскому обычаю преступник мог укрыться от мести и преследования лишь в трех местах: у гроба св. Вячеслава, во дворце у короля и дома у своей жены. Можно полагать, что с древне-славянской хатой было, следовательно, связано право убежища[1164].
В последующие века часто здания посольств, а ранее и целые «иностранные кварталы» служили местом убежища[1165]. Однако уже объяснительная записка к русскому Уголовному Уложению 1903 г. отрицала такое право и утверждала, что «здание посольства не может служить людям убежищем». Все же и сейчас отдельные такие случаи имеют место. Так, после оккупации гитлеровцами Венгрии в марте 1944 г. турецкое посольство в Будапеште предоставило убежище бывшему венгерскому премьеру Каллаи; бывший председатель совета министров Румынии Радеску в 1945 г. укрылся на территории английского посольства в Бухаресте.
Однако, «согласно преобладающим доктринам международного права, неприкосновенность помещений дипломатического представительства не может быть использована для предоставления в них убежища лицам, преследуемым или разыскиваемым местной властью»[1166].
В СССР в «Положении о дипломатических и консульских представительствах иностранных государств на территории СССР» говорится: «Однако неприкосновенность этих помещений не дает права… предоставлять в них убежища лицам, в отношении которых имеется постановление управомоченных на то органов Союза ССР и союзных республик об их аресте» (ст. 4)[1167].
Этого, однако, придерживаются не все государства. Договор по допросам уголовного права, заключенный в 1889 г. в Монтевидео семью государствами Латинской Америки, признает за дипломатическими представителями право предоставлять убежище политическим, но не уголовным преступникам. Такое же положение содержится в конвенции, заключенной на VI Панамериканской конференции в Гаванне 20 февраля 1928 г. между республиками Америки. В тех странах, где действует режим капитуляций, посольства и миссии являются местом убежища[1168].
Выдача преступников в современном праве имеет своим юридическим основанием конвенции, заключенные между отдельными странами, и законы, изданные в различных государствах. Вопрос о выдаче преступников является, таким образом, смежным для международного и уголовного права.
Отдельные законы о выдаче преступников на протяжении XIX и XX вв. были изданы почти во всех странах.
В конце XIX и в начале XX в. между большинством капиталистических стран были заключены специальные конвенции о выдаче преступников. Первый такой договор был заключен между Францией и Бельгией в 1834 г., причем в основу были положены принципы бельгийского закона 1833 г. Перед Октябрьской революцией Россия имела конвенции о выдаче преступников с Данией (1866), Голландией (1893), Италией (1871), Бельгией (1872 и 1881), с Швейцарией (1873), Испанией (1888), Португалией (1887), Люксембургом (1892), США (1887 и 1893), Японией (1911)ис другими странами.
Германия к 1933 г. имела договор с Бельгией, Бразилией, Болгарией и рядом других стран.
СССР специальных конвенций о выдаче преступников не заключал и специальных законов по этому вопросу не имеет.
Выдача преступников в современной практике имеет место лишь в отношении лиц, привлеченных к уголовной ответственности, или в отношении лиц, о которых имеется вступивший в силу приговор суда. Подлежат выдаче только лица, совершившие преступления, предусмотренные соответствующим договором. Из числа преступников, подлежащих выдаче, как правило (но не всегда), исключались и исключаются политические преступники. Вопрос о выдаче политических преступников всегда, как в практике, так и в теории, был очень спорным, что находит свое объяснение как в серьезности связанных с этим вопросом государственных интересов, так и в трудности дать общее определение политического преступления.
Невыдачу политических преступников юридически обычно объясняют принципом невмешательства во внутренние дела иностранного государства, а границы выдачи – «соображениями уголовной политики».
Однако нетрудно увидеть из истории этого вопроса, что проблема выдачи или невыдачи политических преступников непосредственно связана с интересами данного конкретного государства. Вопрос этот всегда возникал и решался в зависимости от политических и классовых задач, стоящих перед государством, к которому предъявлялось требование о выдаче.
Идея невыдачи политических преступников ведет свое начало от первой французской революции 1789 г. Art. 120 конституции 1793 г. содержал следующее постановление: «Французский народ предоставляет убежище иностранцам, бежавшим из отечества в результате борьбы за свободу, он отказывает в убежище тиранам»[1169].
Несомненно, однако, что правом убежища пользовались иногда и роялисты.
В международном праве идея невыдачи политических преступников впервые отмечается в трактате о выдаче, который США предполагали в 1792 г. заключить с Испанией, но в практику международных договоров она проникает только вслед за июльской революцией. Впервые этот принцип упоминается в договоре Франции со Швецией в 1831 г.
По вопросу о выдаче политических преступников неоднократно возникали серьезные дипломатические конфликты.
В буржуазной литературе делались попытки дать общее определение политического преступления. Однако все такие попытки оказывались несостоятельными.
Попытки дать определение политического преступления мы находим у Ульпиана, Стюарта Милля, Блюнчли, Гаусса, Филанджиери и у многих других авторов, но ни одна из них не может быть признана достаточной.
Понятие политического преступления в международных отношениях должно, конечно, при наличии договора о выдаче, базироваться на законодательстве обоих государств.
VI Международная конференция по вопросам уголовного права сделала попытку дать «определение политического преступления в международном масштабе». Согласно этому определению, «политическими преступлениями являются нарушения, направленные против государственного строя или против прав, вытекающих из этого строя для гражданина», а также «преступления общеуголовные, совершенные для выполнения политического преступления, или действия, совершенные для предоставления виновнику политического преступления возможности избежать применения уголовного закона» (§ 1 и 2). Не будут считаться политическими преступлениями те, «при совершении которых виновник руководствовался эгоистическими или низменными мотивами», а также террористические акты (§ 3 и 4).
Международные договоры знают понятие преступлений, «связанных» с политическими (delit connex), и преступлений, «совпадающих» с политическими (delit complex). По существующей практике выдача лиц, совершивших политические преступления, не допускается и тогда, когда совершенные деяния совпадают, вполне или частично, с теми общими преступлениями, по которым выдача вменяется в обязанность.
Понятие деликта, «связанного» с политическим, имело своей базой бельгийский закон 1833 г., а термин «связанность» (connexite) заимствован из французского уголовного процессуального кодекса (Art. 227), где он означает такое отношение двух или более деликтов, выполненных одним или многими лицами, которое, по соображениям удобства в рассмотрении и оценке судебного материала, требует совместного рассмотрения дел об этих преступлениях в одном суде.
Определения «связанных» политических преступлений разделились на две группы. По мнению Ламмаша, представителя субъективного направления, «во всех случаях, когда кто-либо, в намерении ли воспроизвести результат абсолютно политического деликта, или с целью подготовить абсолютно политический деликт, совершает общий деликт, его деяние представляет собой деликт относительно политический. То же самое в случае, если кто-либо, при выполнении абсолютно политического преступления, устраняет, посредством общего преступления, лежащие на пути препятствия или тем же способом защищает себя или других от преследования за политическое преступление»[1170].
Мартиц дает объективное определение: по его мнению, преступление, «связанное» с политическим, это преступление общее, как средство, путь или прикрытие политического»[1171]. Этого же мнения придерживался и Лист.
В практике также имеются две тенденции: швейцарская судебная практика шла по линии объективного, США – по линии субъективного понимания «связанного» политического преступления.
По швейцарской судебной практике обвиняемый не может быть преследуем или выдан ни за политическое преступление, ни за преступление, имеющее политический мотив или цель.
Французский закон 10 марта 1927 г. устанавливает, что «выдача не производится… если преступление или проступок имеют политический характер или если обстоятельства дела говорят за то, что требование предъявлено в политических целях. Что касается деяний, совершенных во время гражданской войны или восстаний той или другой из участвующих в этой борьбе сторон для защиты своих интересов, то за эти деяния выдача может быть произведена только в том случае, если эти деяния являются актами гнусного варварства или вандализма, запрещенными законами войны, и только по окончании войны» (ст. 5).
В 1856 г. в Бельгии в связи с делом Жакенов, положивших бомбу на линию железной дороги, по которой должен был проезжать Наполеон III, было признано, что посягательство на жизнь главы иностранного государства или членов его семьи не является политическим преступлением. Изменение, которое было внесено в бельгийское законодательство 22 марта 1856 г. (так называемая «оговорка о покушении»), разрешало выдачу подобных преступников. Это изменение было воспринято законодательством большинства капиталистических стран, за исключением Великобритан