ого тома «Капитала» – «Так называемое первоначальное накопление» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 744–752).
Из больной подагрой старухи может получиться злая теща, отвратительная соседка в коммунальной квартире и Екатерина Медичи. Все зависит от условий.
Утверждение, что есть «основание считать – в наследственной природе человека заложено нечто такое, что вечно влечет его к справедливости, к подвигам, к самоотвержению» (стр. 194), очень приятно и заманчиво звучит, но при проверке ничего не дает, так как нет ни вечной, ни одинаково оцениваемой справедливости, подвигов и самоотверженности.
Нет, конечно, оснований утверждать, что «этические начала… порождены лишь воспитанием, религией, верой, убежденностью», но они действительно «являются особенностями, целиком приобретаемыми каждый раз наново под влиянием среды в ходе индивидуального развития, то есть ненаследственными» (стр. 195); и как же может быть иначе, если то, что одна микросреда, одна эпоха считает добром, другая микросреда, другая эпоха считает злом? Какие же и чьи «этические начала» переходили по наследству, как могут «совесть», «благородные, самоотверженные поступки» порождаться естественной эволюцией (см. стр. 199), если сами эти понятия для различных групп людей и в разное время имеют различный смысл, в них вкладывается различное содержание?..
Те же черты человека, которые дают основание для его положительной оценки, могут при определенных условиях являться основанием для его отрицательной моральной оценки. Среди немецких солдат во время войны 1941–1945 годов, среди «вервольфов» в конце войны безусловно были храбрые и искренние молодые немцы, жертвовавшие своей жизнью для спасения гитлеровского рейха, но кто же из нас даст им морально положительную оценку?
Человек не «продукт воспитания», он продукт той социальной среды, в которой живет. Верно, что воспитание не делает человека моральным, если под воспитанием понимать только слова «будь хорошим». Поведение человека определяется не тем, что ему говорят о плохом и хорошем, а тем, какое поведение он видит вокруг в своей микросреде, как оценивает различные поступки, различное поведение его микросреды, какие последствия (в широком смысле слова) в его среде эти поступки за собой влекут.
Конечно, «…полное благополучие в семье отнюдь не гарантирует этическую полноценность детей» (стр. 209), но ведь микросреда человека, в том числе и ребенка, не ограничивается семьей. Точно так же, как в хорошей семье, хоть и редко, может вырасти преступник, в плохой семье (хоть тоже редко) может вырасти порядочный человек. Из 200 проверенных в Ленинграде подростков, совершивших преступление и живших в семье, в 160 случаях оказалось, что отец или мать или оба родителя – алкоголики. Поговорка «яблоко от яблони недалеко падает» имеет под собой многовековой народный опыт.
Биологическая история человека не могла у него выработать моральных критериев, именно поэтому здесь действует социальный запрет, связанный с угрозой наказания, и социальное стимулирование (моральное, религиозное, правовое). Общество применяет социальные нормы там и только там, где не действуют законы биологические, ибо если действия человека вызваны его генетическими особенностями, то его за них нельзя ни хвалить, ни порицать. Это, однако, вовсе не исключает социально вырабатывавшихся на протяжении тысячелетий элементарных, общепринятых правил поведения, элементарных норм общежития.
В. Эфроимсон полагает, что «на половой инстинкт самой природой, именно наследственным инстинктом, наложено биологически чрезвычайно важное ограничение» (стр. 203), но это утверждение просто не соответствует действительности. По его мнению, межгрупповой отбор отметал племена с кровосмесительными браками и поддерживал племена, где эти браки запрещались, но ведь большую часть человеческой истории господствовали беспорядочные половые сношения и человечество не вымерло. Лишь через много тысяч лет наиболее умные люди в племени установили, что дети от кровосмесительных связей часто больные и слабые, а так как генетически ничто таким связям не противостояло, то были введены строжайшие религиозные запреты. Но ведь многие тысячелетия «излюбленной ортодоксальной формой брака являлся брак между братом и сестрой» (Л. Я. Штернберг. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии. Л. 1933, стр. 113). Как писал К. Маркс, «в первобытную эпоху сестра была женой – и это было нравственно» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21. стр. 42). Человечество, подобно другим животным, начало с беспорядочных половых сношений (см. Поль Лафарг. Очерки по истории культуры. М.-Л. 1926, стр. 241), и никакие гены этому не препятствовали. Утверждение, будто «влечение просто начисто отсутствует», еще в какой-то мере верно для настоящего времени и только для наиболее близких степеней родства (брат и сестра, родители и дети), но и здесь криминалистам и криминологам известно сверхдостаточное количество противоположных фактов (на них, как известно, построен комплекс Эдипа). Отсутствие полового влечения в большинстве подобных случаев вполне объяснимо близостью с детства и социальными запретами.
Точно так же утверждения В. Эфроимсона, будто развитие человечества естественно вело к появлению генов моногамии, к прочным семейным инстинктам, к однолюбию, не соответствует ни историческим фактам, ни современному положению вещей. Автор считает, что, «по-видимому, в условиях частого голода, холода, нападения хищников и врагов женщина и мужчина, часто менявшие партнеров, разрушавшие свою семью, значительно реже доводили своих детей до половой зрелости и реже передавали свои гены потомству, чем мужчины и женщины с прочным влечением друг к другу, с прочными семейными инстинктами» (стр. 203). Но ведь большая часть истории человечества не знала и не знает ни моногамной семьи, ни запрещенного кровосмесительства, а для охраны потомства от диких зверей и врагов нужны были силы не моногамной семьи, а всего племени. Семья кровного родства, по взглядам Л. Г. Моргана и Ф. Энгельса, построена таким образом, что между представителями различных поколений половое сношение запрещено, но внутри одного и того же поколения оно существует без различия кровной близости, так что все братья родные и боковые без ограничения вместе сожительствуют со своими сестрами (см. Г. Кунов. О происхождении брака и семьи. М. 1923, стр. 21–22). В семье пуналуа, хотя половые отношения между некоторыми степенями родства социально запрещены, они коллективны и имеет место групповой брак. Изучение первобытной истории «показывает нам состояние, при котором мужья живут в многоженстве, а их жены одновременно – в многомужестве…» (Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 36). Ни при синдасмической семье, ни при патриархальной семье нет моногамии[1191]. Формальная стойкость брака в капиталистических странах, имевшая место ранее, не соответствовала и тогда фактической стойкости брака, так как он сопровождался внебрачными связями, обычно случайными и кратковременными. Вряд ли сейчас для современного общества можно серьезно говорить о реальном моногамном браке. Те, кто знаком с положением вещей в этом отношении у верхушки современного капиталистического общества, у хиппи, кто знает о развитии проституции и т. д., тот вряд ли будет утверждать, что позиции моногамии и однолюбия становятся более крепкими. Эмоции моногамной любви на всю жизнь не кажутся мне противоестественными (см. стр. 204), но имеют они место лишь у очень небольшого количества людей, а вот утверждение, что «тех, кто эти эмоции не способен был испытывать, естественный отбор отметал достаточно беспощадно, разумеется, не потому, что они сами гибли, а потому, что оставляли мало потомства, не оставляли его вовсе или оставляли потомство, зараженное внутриутробно либо в ходе родов» (стр. 204), вызывает серьезные возражения. Веками существовало и во многих местах существует и сейчас многоженство, в семьях с большим количеством жен (в том числе и семьях гаремных) вопреки мнению В. Эфроимсона потомство было многочисленным. Автор полагает, что «чадолюбивый крестьянин оставлял обычно больше детей, чем ловеласы, донжуаны, мессалины и Клеопатры» (стр. 204). Ничего не могу сказать об упомянутых лицах, сколько они оставили детей – не знаю, но гаремы и сейчас сохраняются в Турции, Иране, Афганистане, Северо-Западной Индии и в некоторых других странах и детей там совсем немало.
Противопоставление «комплексу Эдипа» Фрейда утверждения о генетическом запрете кровосмесительства столь же необоснованно, как и теория Фрейда. Запрет кровосмесительства возник после выявления его биологической вредности, но сам он человеку генетически не присущ. Об Индии С. А. Данге пишет: «Как и все первобытные люди, арии долгое время не замечали, к каким последствиям приводит промискуитет (беспорядочные половые сношения. – М. Ш.) или кровосмесительство… он еще не понимал нежелательности брачных отношений между сыном и матерью, между отцом и дочерью или между братом и сестрой. Поэтому такие отношения, считающиеся в настоящее время преступным кровосмесительством, не запрещались» (С. А. Данге. Индия от первобытного коммунизма до разложения рабовладельческого строя. М. 1950, стр. 89).
Отсутствие моногамии на протяжении большей части истории человечества и наличие группового брака подтверждается многими авторами в различных частях земли. Так, Л. Я. Штернберг писал о гиляках на Сахалине: «Все лица, связанные между собою званием an כej и pu (муж и жена), действительно имеют супружеские права друг на друга, т. е. не только имеют право вступать между собою в регулярные браки или иметь половое сношение до вступления в регулярный брак, но сохраняют права на половое общение и тогда, когда лица этих категорий состоят уже в индивидуальном браке» (Л. Я. Штернберг. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии, стр. 25). В Индии, по материалам С. А. Данге, «отношения самкальпы (исторически первая общественная форма половых сношений в Индии. –