Уничтожение этих двух условий — дело черной длани против эволюции.
Ее инструменты: страх перед дорогой свободы, перед свободой (невежество) и глухота по отношению к духу (тупой материализм).
Поэтому любая новая ценность принимается людьми в штыки. С ней пытаются справиться насмешкой и клеветой. Человека, принесшего эту ценность, изобразят смешным и бесчестным. Ценность будет осмеяна, будет поругана.
Это ужас жизни.
Радость жизни — неудержимая постоянная победа новых ценностей.
Эта победа медленно прокладывает себе путь. Новая ценность очень медленно покоряет себе людей. Когда же в глазах многих она станет непреложной, тогда из неизбежной сегодня она станет препоной на пути в завтрашний день.
Превращение новой ценности (плода свободы) в окостеневшую форму (стену на пути свободы) — деяние черной длани.
Эволюция в целом, то есть внутреннее развитие и внешняя культура, — это перемещение преград.
Границы уничтожают свободу и, уничтожая ее, не дают услышать новые откровения духа.
Новые ценности, вытеснившие старые, постоянно преобразуются в препоны.
Очевидно, в основе своей важнейшее не новая ценность, а дух, выразивший себя в этой ценности. И далее — свобода необходима как свобода откровения.
По-видимому, абсолют следует искать не в форме (материализма).
Форма всегда обусловлена временем, то есть относительна и является не чем иным, как необходимым сегодня методом обнародования сегодняшнего откровения.
Итак, голос — душа формы, которая может обрести жизнь только благодаря ему и действует изнутри наружу.
Форма — внешнее выражение внутреннего содержания.
* * *
Поэтому не нужно обожествлять форму. И бороться за нее нужно до тех пор, пока она является средством выражения внутреннего звучания. Поэтому нельзя рассматривать одну форму как святыню.
Это утверждение должно быть правильно понято. Для каждого художника (то есть созидающего, а не «копииста» чужих ощущений) — его собственные выразительные средства (= форма) лучшие, так как посредством их он лучше всего передает то, что обязан воплотить. Часто отсюда делается ложный вывод — эти средства лучшие и для других или должны быть таковыми.
Так как форма всего лишь выражение содержания, а последнее у разных мастеров различно, то отсюда следует — одновременно может иметься множество различных форм, равно хороших.
Необходимость создает форму. Рыбы, обитающие на больших глубинах, лишены глаз. У слона есть хобот. Хамелеон меняет свою окраску и т. д.
Так дух отдельного художника находит свое отражение в форме. Она несет на себе отпечаток личности.
Но, конечно, личность не может рассматриваться как вневременная и внепространственная категория. До известной степени она подвластна времени (эпохе), пространству (народу).
Как каждый художник, так и каждый народ, следовательно, народ, которому принадлежит данный мастер, несут свое слово. Эта взаимосвязь находит отражение в форме и характеризуется как национальное в творчестве.
И, наконец, каждое время наделено специальной поставленной перед ним задачей, обусловленным последней откровением. Отражение этого временного в произведении познается как стиль.
Отпечаток всех этих трех элементов произведение искусства несет на себе неизбежно. Не только излишне, но даже и вредно заботиться об их наличии, так как и тут путем насилия можно добиться лишь симуляции, обмана.
С другой стороны, само собой разумеется, излишне и вредно выделять из трех элементов один как особо ценный. Как сегодня многие заботятся о национальном, так другие снова — о стиле, недавно же особое значение придавалось личности (индивидуальному).
Как было сказано вначале, абстрактный дух покоряет себе одного-единственного человека, затем покоряет себе все большее число людей. В настоящий момент ряд художников подчиняются духу времени, диктующему им родственные между собой формы и потому наделенные определенным внешним сходством.
Этот момент называют движением.
Оно абсолютно оправданно (как определенная форма для определенного художника) и неизбежно для группы художников.
И, как не следует искать святыню в одной форме одного художника, так и в групповой. Для любой из групп ее форма наилучшая, наилучшим образом она воплощает то, что она обязана сказать. Но отсюда не следует заключать, что данная форма лучшая из всех или должна быть таковой. И здесь должна господствовать полная свобода, каждую форму следует считать значимой, художественно оправданной, если она служит внешним выражением внутреннего содержания. Придерживаться иной точки зрения — служить не свободному (белоснежному лучу), а окостеневшей преграде (черной длани).
Итак, и в данном случае приходишь к тому же самому результату, констатированному выше: важнейшее не форма (материя), а содержание (дух).
Итак, форма может казаться приятной или неприятной, прекрасной или некрасивой, гармоничной, дисгармоничной, искусной, неумелой, изысканной, грубой и т. д., и т. д. И тем не менее ее должно принимать или отвергать не за качества, считающиеся позитивными или воспринимающиеся в качестве негативных. Все эти понятия относительны, что с первого взгляда обнаруживаешь в бесконечной смене уже существовавших форм.
Так же относительна и сама по себе форма. Так же обстоит с ее оценкой и постижением. Нужно так занять свое место по отношению к произведению, чтобы на душу воздействовала форма. И через форму — содержание (дух, внутреннее звучание). В противном случае относительное поднимется до абсолюта.
В практической жизни вряд ли можно встретить человека, который, пожелав отправиться в Берлин, покинет поезд в Регенсбурге. В сфере духовного такая остановка в Регенсбурге достаточно распространена. Частенько даже машинист не хочет вести дальше локомотив и пассажиры выходят из поезда в Регенсбурге. Такое происшествие — обычное дело в сфере духовной жизни. Как много людей, искавших Бога, в конечном счете останавливаются перед резной фигурой? Как много людей, искавших искусство, остаются приверженцами одной формы, использованной в своих целях одним художником, будь то Джотто, Рафаэль или Ван-Гог!
Итак, в заключение нужно констатировать: важнейшее не то, что форма личностна, национальна, выполнена в определенном стиле, не то, что она соответствует или не соответствует основному пути современников, состоит ли она в родстве с многими или немногими другими формами, пребывает или не пребывает в одиночестве и т. д., и т. д. Важнейшее, выросла ли она или нет из внутренней необходимости[498].
* * *
Пребывание форм во времени и пространстве также объясняется внутренней необходимостью.
Поэтому в конце концов будет возможно вычленить и схематически представить особенности времени и народа.
И чем значительнее эпоха, то есть чем значительнее (количественно и качественно) стремление к духовному, тем, с одной стороны, будут численно разнообразнее формы и тем крупнее наблюдаемые направления (групповые движения), что само по себе понятно.
Эти отличительные особенности великой духовной эпохи (она была провозвещена и сегодня обнаруживает себя на одной из первых начальных своих стадий) видим мы в современном искусстве. А именно:
1. Большая свобода, которая кажется многим безграничной и которая
2. делает дух слышимым, дух, который
3. мы с необычайной интенсивностью обнаруживаем в предметах, с интенсивностью, которая
4. постепенно будет использовать в качестве инструмента и уже использует все сферы духовного, на основании чего
5. данный инструмент в любой сфере духовного, а также в сфере пластического искусства (специально живописи) дает множество выразительных средств, стоящих особняком и включающих целые группы,
6. в их распоряжении весь арсенал, то есть в качестве элемента формы может быть использована любая материя, от «самой» жесткой до живущей лишь в двух измерениях (абстрактной).
ad. 1. Что касается свободы, то она находит выражение в стремлении к освобождению от форм, выполнивших свою функцию, то есть от старых форм, в стремлении к созданию новых, бесконечно разнообразных форм.
ad. 2. В настоящий момент осознанный поиск широчайших границ для выразительных средств (личности, народа, эпохи) с другой стороны есть подчинение, по-видимости, необузданной свободе, которую определяет дух времени, и уточнение направления поиска. Жучок, ползающий под стаканом, полагает, что впереди безграничная свобода. На определенном расстоянии он натыкается на стекло, он видит то, что находится за пределами стекла, но идти дальше не может. Перестановка стакана даст ему возможность пробежать следующий кусок. Направляющее движение руки будет определять его основное движение. Так и наша полагающая себя совершенно свободной эпоха будет натыкаться на определенные границы, которые «завтра будут отодвинуты».
ad. 3. Эта кажущаяся необузданной свобода и вторжение духа — результат того, что мы начинаем ощущать в любом предмете дух, внутреннее его звучание. Одновременно эта способность, которой положено начало, становится более зрелым плодом кажущейся необузданной свободы и вторгающегося духа.
ad. 4. Мы не можем попытаться тут уточнить названные воздействия во всех прочих духовных сферах. Но каждому должно быть само собой понятно, что взаимодействие свободы и духа рано или поздно должно найти свое повсеместное отражение[499].
ad. 5. В изобразительном искусстве (особенно в живописи) сегодня мы встречаемся с необычайным богатством форм, отчасти возникающим как формы стоящей особняком крупной личности, отчасти и как формы, увлекающие в абсолютно точно нацеленный поток целые группы художников.
Однако большее разнообразие форм позволяет с легкостью распознать общность устремлений. И именно в массовом движении легко обнаруживается сегодня всеобъемлющий дух формы. Достаточно, что говорят: все дозволено. Но нельзя перешагнуть через дозволенное раньше срока. Запрещенное сегодня стоит несокрушимо.