Причинная связь
§ 1. Убытки как результат гражданского правонарушения
1
Проблема причинной связи имеет актуальное теоретическое и практическое значение не только для науки советского гражданского права. Она представляет также большой интерес и для других отраслей советской юридической науки. Особенно интенсивному исследованию эта проблема подвергается в науке уголовного права. Существует, однако, известная специфика в самой постановке вопроса о причинной связи в науке советского гражданского права, по сравнению с тем, как этот вопрос ставится в советской криминалистической науке.
В области уголовного права причинная связь составляет лишь один из возможных, но отнюдь не обязательных элементов объективной стороны состава преступления, так как уголовная ответственность наступает не только за законченное преступление, но также и за покушение или даже приготовление. Поэтому в целом ряде уголовных дел вопрос о причинной связи вообще не ставится. Так, Л. обвинялся в том, что совершил покушение на убийство М. и в этих целях связал ей веревками горло и руки (см. определение УСК Верховного Суда СССР по делу Л. от 17 октября 1951 г.); А. осуждена за то, что она систематически занималась скупкой и перепродажей растительного масла (см. определение УСК Верховного Суда СССР по делу А. от 21 мая 1952 г.); М. привлекался к ответственности за то, что, будучи председателем колхоза, он при составлении справки о состоянии животноводства колхоза, злоупотребляя своим служебным положением, указал количество скота на 63 головы больше, чем было в наличии (см. определение УСК Верховного Суда СССР по делу М. от 26 марта 1952 г.). Во всех этих и иных подобных делах у суда не было никакой необходимости обращаться к выяснению причинной связи, так как ответственность устанавливалась им за самые запрещенные законом действия, хотя бы они и не повлекли за собой каких-либо последствий.
В области гражданского права ответственность наступает, по общему правилу, лишь за причиненный результат и обычно выражается в форме его устранения, путем возмещения убытков. Даже в тех случаях, когда действующее гражданско-правовое законодательство и заключенные на его основе договоры предусматривают штрафную ответственность, для привлечения к которой достаточно доказать самый факт правонарушения, наступивший результат сохраняет практическое значение не только потому, что закон вводит штрафы, считаясь с возможностью отрицательных последствий (например, при просрочке исполнения или ненадлежащем исполнении), но еще и потому, что, доказав действительный объем этих последствий, потерпевший вправе взыскать также и возмещение убытков. Ввиду такого значения наступивших последствий для привлечения к гражданско-правовой ответственности, в учении о гражданском правонарушении нет надобности обращаться ни к понятию стадиальности, ни к категории приготовления и покушения. Вместо известной уголовному праву объективной стороны как одного из элементов состава преступления в составе гражданского правонарушения применяется несколько более узкая, но в то же время вполне завершенная категория – категория причинной связи.
Уже из самого понятия причинной связи следует, что она включает в себя как наступивший результат, так и вызвавшие его причины, а также причинно-следственную зависимость между ними. Мы начнем с характеристики результата, имеющего значение для гражданско-правовой ответственности, чтобы затем перейти к изучению вызывающих его причин и уже вслед за этим обратиться к анализу причинной связи непосредственно.
2
Последствия, вызываемые неправомерным поведением, именуются в действующем законодательстве убытками. «Строго говоря, – пишет Л. А. Лунц, – термин “причиненные убытки” является неточным, ибо неисправный должник (или правонарушитель) причиняет не убытки в их денежном выражении, а причиняет ущерб в натуральной форме», а под убытками Л. А. Лунц понимает «денежную оценку того ущерба, который причинен неисправным должником, делинквентом».[461] Но если согласиться с этой точкой зрения, то придется признать, что когда возникают убытки при отсутствии ущерба (например, неполучение плановой прибыли), они вообще не являются следствием поведения правонарушителя, который, по мнению Л. А. Лунца, причиняет убытки лишь постольку, поскольку он причиняет ущерб. Поэтому следует прийти к выводу, что, «строго говоря», правонарушитель причиняет именно убытки, которые иногда могут быть также и формой причиненного им ущерба.
В ст. 117 ГК убытки подразделяются на положительный ущерб в имуществе и упущенную выгоду. Учитывая терминологию, утвердившуюся в практике арбитражных органов применительно к отношениям между социалистическими организациями, а также исходя из природы доходов, извлекаемых советскими гражданами (см. ст. 10 Конституции СССР), упущенная выгода будет впредь нами именоваться соответственно неполученной плановой прибылью или утраченным трудовым доходом.
Разграничение двух названных видов убытков представляет практический интерес независимо от того, придерживаться ли мнения о целесообразности их полного возмещения либо настаивать на ограничении материальной ответственности лишь пределами положительного ущерба в имуществе. В первом случае приведенная классификация практически важна постольку, поскольку лишь при этом условии в рассмотрении каждого отдельного дела будут исключены ошибки, вследствие которых неполученная плановая прибыль иногда вообще не признается убытками. Так, например, Ленторг неоднократно возбуждал дела против Леноблпромсоюза о возмещении убытков, вызванных тем, что ответчик, подготовив снижение цен на выпускаемую им продукцию, буквально накануне открытия ее продажи по сниженным ценам в своих собственных магазинах сдавал значительную часть этой продукции истцу по старым ценам. Вследствие этого Ленторг, также, естественно, снижавший розничную цену на полученные им товары, лишался части запланированной для него прибыли. Ленинградский городской арбитраж, рассматривавший эти дела, неизменно отклонял иски Ленторга, считая, что последний никаких убытков не понес, поскольку и сниженная розничная цена была достаточной для покрытия произведенных им расходов по закупке и реализации продукции промысловой кооперации. Между тем неполученная часть прибыли тоже относится к разряду убытков и должна быть компенсирована, если придерживаться принципа полного возмещения убытков.
Если же, напротив, считать, что возмещению подлежит только положительный ущерб в имуществе, то выделение в особую классификационную рубрику неполученной плановой прибыли, а в подлежащих случаях утраченного трудового дохода, уже не только целесообразно, но и абсолютно необходимо, так как лишь при этом условии практически осуществимо ограничение объема ответственности теми узкими пределами, на которых настаивают некоторые авторы. Но четкое разграничение названных видов убытков иногда затрудняется вследствие тесной взаимосвязи, существующей между ними в целом ряде встречающихся в практике случаев.
Приведем лишь один пример. По единичным расценкам (т. е. расценкам на единицу измерения выполняемых работ), которые применяются в подрядных договорах, заключаемых Ленинградским строительным трестом № 3, предусматриваются накладные расходы по доставке кирпича на расстояние 7 км. Однако заказчики нередко вручают тресту фонды на получение кирпича из более отдаленных местностей, что приводит к увеличению накладных расходов и завышению стоимости строительных работ. К какому виду убытков эти последствия должны быть отнесены? Если их связывать только с увеличением накладных расходов, налицо положительный ущерб в имуществе. Но так как увеличение стоимости строительных работ ложится на подрядчика и поглощает часть запланированной для него прибыли по данной стройке, наступившие последствия могут быть отнесены и ко второму виду убытков, а именно – к неполученной плановой прибыли.
Что же представляют собой убытки, выступая в качестве положительного ущерба в имуществе, с одной стороны, и неполученной плановой прибыли или утраченного трудового дохода – с другой?
Оценить наступивший результат как убыток или как отдельную разновидность последнего возможно только под углом зрения общественных отношений, в сфере которых этот результат наступил. Расходы, производимые хозорганом в целях приобретения сырья, топлива, материалов, необходимых для нормального производственного процесса, не являются убытками: они представляют собой планомерное и правомерное авансирование денежных средств, которые будут окуплены в результате последующей производственной деятельности данного хозоргана. Но если перечисленные предметы не будут поставлены договорными контрагентами хозорганаполучателя, расходы, произведенные последним в порядке подготовки к принятию исполнения, превратятся в убытки. С чисто натуралистической точки зрения, в обоих случаях – перед нами произведенные расходы, в которых непосредственно не проявляется ни их целесообразность, ни их убыточность. Напротив, с точки зрения характера общественных отношений, с которыми производство соответствующих расходов связано, последние выражаются по-разному, в зависимости от того, были ли эти отношения осуществлены нормально или они подверглись нарушению.
Точно таким же образом обстоит дело и с отдельными видами убытков. Если положительный ущерб в имуществе еще и можно представить в виде естественно осязаемого результата, особенно в случаях его связи с уничтожением либо повреждением тех или иных ценностей, то неполучение плановой прибыли, рассуждая натуралистически, – это скорее ненаступивший результат, нежели реально возникшее последствие. Но тот же факт приобретает совершенно иное качество, если его рассматривать под углом зрения имущественных отношений, в сфере которых он наступил. Имущество в его широком понимании представляет собой совокупность не вещей, а прав и обязанностей, принадлежащих данному лицу, и, следовательно, выражает определенный комплекс общественных отношений, участником которых это лицо является. Нарушить общественные отношения – значит оказать отрицательное воздействие на их развитие либо путем снижения уже достигнутого уровня, либо путем создания препятствий на пути к его дальнейшему подъему. В этом именно и проявляется различие между двумя видами убытков, предусмотренными действующим законодательством.
Предположим, например, что убытки, причиненные автотранспортной организации несвоевременной поставкой ей запасных частей, складываются из выплаченной шоферам заработной платы за время простоя автомашин, накладных расходов по содержанию горючего и амортизационных отчислений, а также прибыли, не полученной вследствие простоя.[462] В деньгах, действительно израсходованных автотранспортной организацией, представлен уже вложенный ею ранее труд, который, однако, утратил качество общественно необходимого труда, так как его результаты оказались направленными на удовлетворение нужд, возникших единственно вследствие правонарушения. Здесь наблюдается, следовательно, снижение уже достигнутого уровня развития данной совокупности общественных отношений. Напротив, в плановой прибыли, не полученной потерпевшим, представлен не израсходованный труд, а то рабочее время, которое было хозорганом утрачено вследствие правонарушения и в продолжение которого могли бы быть произведены новые затраты общественно необходимого труда с достижением определенного производственного эффекта. Здесь уже имеет место создание известных препятствий в деле дальнейшего развития и подъема общественных отношений, в области которых правонарушение было совершено.
Таким образом, убытки как необходимый элемент гражданского правонарушения отражаются на общественных отношениях, закрепленных и урегулированных в нормах советского гражданского права. Если причиненные убытки вызывают снижение уже достигнутого уровня развития этих отношений, выражаясь либо в непроизводительных затратах, либо в уничтожении или повреждении имущественных ценностей, – они называются положительным ущербом в имуществе. Неполученной плановой прибылью или утраченным трудовым доходом убытки именуются в тех случаях, когда они заключают в себе препятствие на пути к достижению нового, более высокого уровня развития данных общественных отношений, что получает свое выражение в стабильном, неизменном состоянии имущества, принадлежащего потерпевшему.
Если убытки действительно причиняются вследствие нарушения гражданско-правовой обязанности договорного или недоговорного характера, они чаще всего заключают в себе одновременно обе формы убытков, предусмотренных ст. 117 ГК. При этом судебно-арбитражные органы, удовлетворяя иски о возмещении убытков, нередко обходятся без обсуждения вопроса о том, из каких разновидностей последние складываются. Подобный вопрос не возникал, в частности, перед Ленинградским городским арбитражем при рассмотрении дела об оплате подрядной организации части строительных работ, выполненных в 1951 г. для больницы им. Свердлова и не принятых заказчиком ввиду последовавшего изменения технической документации. Решением арбитража больница им. Свердлова обязывалась оплатить подрядчику стоимость работ в сумме 9300 руб. в соответствии со сметными расценками и только. Однако анализ составных частей, входящих в эту сумму, не оставляет никаких сомнений в том, что ею компенсируются как затраты, произведенные подрядчиком, так и прибыль, которая приходится на выполненную часть работ.
И все же в разграничении двух видов убытков, предусмотренных ст. 117 ГК, нет практической необходимости при рассмотрении лишь таких дел, по которым истцы добиваются оплаты выполненных работ, оказанных ими услуг, поставленных товаров и т. п., поскольку при калькуляции цен на соответствующие виды деятельности или готовую продукцию учитывается и себестоимость и прибыль. Напротив, как только предъявляется иск о возмещении убытков, вызванных неисполнением или ненадлежащим исполнением договора, либо причинением вреда, – разграничение положительного ущерба в имуществе и всех прочих убытков составляет необходимое условие правильного разрешения дела по существу.
В ряде дел, встречающихся в арбитражной практике, предъявляются иски о возмещении только положительного ущерба в имуществе. Вопрос же о возмещении плановой прибыли в делах этого рода не ставится потому, что либо у истца нет необходимых данных для определения ее размера, либо, выполнив план по всем его показателям, несмотря на неисправность его контрагентов, истец извлекает запланированную прибыль, хотя ему и не удается полностью компенсировать положительный ущерб, вызванный правонарушением. Такие иски неизменно удовлетворяются арбитражными органами в их действительно доказанных размерах.
Бывают, однако, случаи, когда правонарушение, вовсе не причиняя положительного ущерба в имуществе, вызывает, тем не менее, утрату плановой прибыли полностью или в определенной части. Подобные явления наиболее вероятны в отношениях по поставке продукции торгующим организациям. В 1951 г. выходная база Главтекстильсбыта, заключая с Ленторгом плановый договор на поставку китайского шелка, пыталась навязать получателю материал только одной, белой расцветки, и только этот материал действительно поставлялся ею в течение первых месяцев 1951 г., вплоть до разрешения спора об ассортименте в арбитраже. Так как в зимние месяцы спрос на китайский шелк белой расцветки невелик, он залеживался на складах получателя значительно дольше, нежели продолжительность периода оборота, установленного для торговой сети по товару данного вида. Никакого положительного ущерба в имуществе получатель не понес, однако на объем прибыли, извлеченной им в первом квартале 1951 г., это обстоятельство не могло не оказать отрицательного воздействия. Сталкиваясь с делами такого рода, арбитражные органы обязаны учитывать, что замедление оборота в области торговли в наших условиях, в условиях постоянно возрастающего спроса населения, может произойти в силу только одной причины – неудовлетворительного обслуживания интересов покупателя, затоваривания магазинов продукцией определенных видов в большем объеме, чем в них нуждается население, или направления в торговую сеть товаров, которые по своему качеству не отвечают потребностям граждан.
В настоящее время, когда ассортимент товаров, поступающих в торговую сеть, определяется на основе изучения спроса населения торговыми организациями, последние в первую очередь и должны нести ответственность за неправильное обслуживание потребителя. Но если ассортиментные запросы торгующих организаций не удовлетворяются хозорганами-производителями, ответственность за вызванное этим замедление торгового оборота должна быть возложена на них, в том числе и в тех случаях, когда торгующие организации обоснованно настаивают на возмещении неполученной плановой прибыли, не ставя вопроса о компенсации положительного ущерба в имуществе.
Изложенные соображения практического порядка убеждают в ошибочности взгляда тех, кто предлагал в свое время вообще исключить деление убытков на положительный ущерб в имуществе и упущенную выгоду на том основании, что такое деление якобы представляет собой некритическое заимствование из буржуазного права, где категория упущенной выгоды выступает прежде всего как чуждая советскому праву категория торгового оборота.[463]
В условиях капитализма упущенная выгода, будучи юридическим средством возмещения капиталистической прибыли, действительно является простой коммерческой надбавкой на авансированный капитал, независимо от производственного значения и производственного использования последнего. Но с упущенной выгодой такого рода прибыль, запланированная социалистическому хозоргану и не полученная им, не имеет ничего общего, так как она при всех условиях представляет собой нормальное следствие правильно осуществляемой хозяйственной деятельности, выражая в денежной форме реальное накопление материальных ценностей, которое не было обеспечено исключительно в результате совершенного правонарушения. Поэтому и деление убытков на два указанных вида, сообразуясь с природой социалистической экономики, должно быть сохранено в законодательстве как полностью отвечающее повседневным запросам практики хозяйственных отношений между социалистическими организациями.
3
Одновременно с уже охарактеризованной классификацией убытков последние зачастую подразделяются также на убытки прямые и косвенные.
Подвергая анализу эту классификацию, М. М. Агарков правильно исходит из того, что различие между прямыми и косвенными убытками определяется различием в характере причинной связи между противоправным поведением и наступившим результатом. Допускаемая им ошибка в общих выводах, относящихся к понятию прямых и косвенных убытков, обусловлена его ошибочной трактовкой причинной связи как типичной, когда причиняются прямые убытки, и нетипичной, когда возникают убытки косвенные.[464] Критика, которой Л. А. Лунц подвергает взгляды М. М. Агаркова по этой линии, является безусловно обоснованной и справедливой. Но неправ и сам Л. А. Лунц, когда он утверждает, что «ограничение ответственности лишь так называемыми прямыми убытками является по существу отступлением от общего принципа полного возмещения».[465]
Во-первых, этот вывод не обоснован практически, ибо возлагать на правонарушителя ответственность за косвенные убытки – значит по существу исходить из принципа не полного возмещения, а неограниченной ответственности. Идти по такому пути практика не может. Ленинградский областной арбитраж, например, отклонил иск Холодильника № 1–2 Ледхладопрома о взыскании с базы № 1 Главрыбсбыта за необеспечение своевременной выгрузки прибывшего в ее адрес вагона с рыбными изделиями всей суммы штрафов, взысканных с истца Управлением Октябрьской железной дороги за простой еще 32 вагонов, которые не могли быть поданы на разгрузочную площадку до тех пор, пока не была завершена разгрузка вагона, адресованного базе № 1. В решении арбитража правильно отмечалось, что если бы база должна была нести ответственность за всю цепь событий, развернувшихся в результате задержки ею под разгрузкой одного вагона, трудно было бы объяснить, почему надлежит остановиться только на 32-м вагоне, а не на всех вообще задержках на транспорте, косвенно связанных с этим обстоятельством.
Во-вторых, вывод Л. А. Лунца ошибочен в теоретическом отношении и находится в прямом противоречии с собственными взглядами автора на понятие причинности. Л. А. Лунц отвергает теорию типичной причинной связи и исходит в своем анализе из деления видов причинности на необходимую и случайную. Следовательно, с его точки зрения, прямые убытки необходимо связаны с неправомерным поведением, а косвенные убытки случайно связаны с ним. Почему же косвенные убытки должны возмещаться и почему отказ в их компенсации противоречил бы принципу полного возмещения? Видимо, только потому, что, отвергнув предложенный М. М. Агарковым критерий типичной и нетипичной причинности, Л. А. Лунц в определении прямых и косвенных убытков сам опирается на этот критерий. Но так как и нетипичная причинная связь, включающая в себя, по мнению Л. А. Лунца, косвенные убытки, может быть необходимой, то он и настаивает на возмещении косвенных убытков.
В действительности же проблема разграничения прямых и косвенных убытков ничем не отличается от общей проблемы причинной связи в гражданском праве: прямые убытки находятся в юридически значимой причинной связи с неправомерным поведением, которая отсутствует при наступлении косвенных убытков. Следовательно, в данном случае не существует двух проблем, которые можно было бы разрешить независимо друг от друга. Перед нами единая проблема – проблема причинной связи между противоправным поведением и наступившим результатом.
§ 2. Неправомерное поведение как причина убытков
1
Причинная связь рассматривается в юридической науке не общим образом, а лишь в качестве одного из необходимых условий привлечения к ответственности. Поэтому и юридическое значение приобретает не всякая вообще причина, а лишь поведение человека, если оно способствовало наступлению неправомерных последствий.[466] Необходимо со всей решительностью отвергнуть всякие попытки толковать те или иные нормы советского гражданского права в том смысле, что они якобы предполагают возложение ответственности за результат, причиненный не деятельностью человека, а силами природы или свойствами вещей. Повышенную опасность, в применении к которой обычно и высказывают подобные мнения, представляют, в смысле ст. 404 ГК, не силы природы или свойства вещей сами по себе, а, как уже указывалось (см. § 6 гл. 4), деятельность человека, связанная с упомянутыми объектами. Именно потому, что ответственность и здесь является результатом поведения человека, причинившего ущерб, она способна выполнить воспитательно-предупредительную, стимулирующую функцию, несмотря на то, что ее возложение закон не связывает с виною причинителя.
Поведение человека выражается, как известно, в двух формах – в форме действия и бездействия.
Причиняющая сила действия бесспорна и сомнений не вызывает. Действие представляет собой активную форму деятельности, при помощи которой человек, опираясь на познанные им объективные законы природы и общества, осуществляет активное вмешательство в окружающую его действительность.
«Для того чтобы присвоить вещество природы в известной форме, пригодной для его собственной жизни, – писал Маркс, – он (человек. – О. И.) приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в последней способности и подчиняет игру этих сил своей собственной власти».[467]
Человеческая деятельность и получает в нашей стране юридическое опосредствование в первую очередь для того, чтобы обеспечить должную активность советских людей, направленную на дальнейшее развитие производительных сил, дальнейшее развитие и укрепление социалистических общественных отношений, ибо, как указывал И. В. Сталин, основной источник нашего движения вперед – «это, прежде всего, активность и самоотверженность, энтузиазм и инициатива миллионных масс рабочих и колхозников…»[468]
Однако не всякая деятельность является общественно полезной. Определенным действиям придается юридическое значение для того, чтобы воспрепятствовать их совершению, поскольку они могут вызвать последствия, противные интересам социалистического общества, тормозящие его дальнейшее развитие. Такие действия являются противоправными, и против них советский закон ведет решительную борьбу всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
«Старые навыки и привычки, традиции и предрассудки, унаследованные от старого общества, являются опаснейшим врагом социализма».[469] Одна из основных задач советского государства – «борьба с этими традициями и навыками, обязательное их преодоление во всех сферах нашей работы…»[470]
Но если причиняющая сила неправомерных действий никем не отрицается, то вопрос о так называемой каузальности бездействия вызвал в последние годы весьма оживленную дискуссию на страницах юридической литературы. Высказанное впервые М. Д. Шаргородским мнение о том, что бездействие не причиняет и причинять не может,[471] получило поддержку у ряда авторов[472] и до сих пор еще не подверглось достаточно широкой критике со стороны тех, кто этого мнения не разделяет.
Имеется ли, однако, необходимость в такой критике? Не относится ли весь этот спор к разряду бесплодных дискуссий, неспособных оказать какой бы то ни было помощи практике? Ведь и противники каузальности бездействия отнюдь не исключают ответственности правонарушителя, а лишь полагают, что бездействующий отвечает не за причиненный, а за непредотвращенный им результат.
Правильное решение вопроса о каузальности бездействия имеет бесспорное практическое значение потому, что отрицание за бездействием причиняющей силы породило бы на практике путаницу, преодолеть которую не в состоянии и сами авторы, разделяющие эту концепцию. Так, в частности, один из этих авторов, Е. А. Флейшиц, отвергнув вначале возможность причинения бездействием, вслед за тем, правда, уже по другому поводу, подвергает анализу спор между Тбилисским складом и иждивенцами Алексаняна, который, находясь на территории склада, погиб вследствие обвала ворот, возводившихся трестом «Саккаромысла» по подрядному договору со складом. ГСК Верховного Суда СССР указала в определении по данному делу, что вопрос о субъекте ответственности должен быть решен в зависимости от того, находилась ли гибель Алексаняна в связи с выполнением им служебных обязанностей по трудовому договору. «Иначе говоря, – замечает по этому поводу Е. А. Флейшиц, – Судебная коллегия считала, что ответственность за гибель Алексаняна должна нести та организация, с действиями которой причинно-необходимо связан несчастный случай с Алексаняном».[473]
Предположим, что Алексанян, будучи работником склада, находился на территории склада в силу возложенных на него служебных обязанностей. В том, что администрация склада возложила на своего работника выполнение определенных служебных обязанностей, нет ничего ни виновного, ни противоправного. Противоправно-виновным может быть лишь бездействие администрации, не обеспечившей безопасность работы потерпевшего. Но ведь автор вообще отвергает возможность причинения бездействием! Почему же в данном случае он не только признает наличие причинной связи, но и идет дальше этого, объявляя последнюю объективно необходимой! Да потому, что здесь идет речь о правильном разрешении конкретного дела, немыслимом на почве разделяемой автором теории причинности, так как, следуя этой теории, надлежало бы признать, что если администрация склада, бездействуя, не причинила вреда, то его причинил кто-то другой, а именно – трест «Саккаромысла», на который, вопреки закону, пришлось бы возложить ответственность за результат.
Но дело не столько в непоследовательности того или иного автора, сколько в том, что последовательно проводить данную теорию на практике вообще невозможно. Предположим, что повреждение или уничтожение имущества при бездействии действительно причиняется внешними силами, не предотвращенными бездействовавшим лицом. Как, однако, быть с убытками при нарушении договорных обязательств, которые не связаны с возникновением каких-либо естественных последствий? Кто причиняет эти убытки, если в причинной связи с поведением бездействующего договорного контрагента они не состоят? Склад, арендованный для хранения сырья, пустовал в течение определенного времени потому, что сырье не было своевременно поставлено контрагентом. Арендная плата, внесенная за это время, и составляет понесенный нанимателем убыток. Что является его причиной? Если этот случай решать в соответствии с рассматриваемой теорией, то окажется, что наниматель «сам себя высек», ибо он сам причинил себе убытки, внося арендную плату, а его поставщик лишь не предотвратил этих убытков, поскольку он не поставил сырье своевременно.
Совершенно очевидная логическая несводимость теории, отрицающей причиняющую силу бездействия, влечет за собой и ее практическую неприемлемость. Ленкоопторг, организованный Ленинградским областным союзом потребительских обществ в целях реализации на комиссионных началах излишков сельскохозяйственной продукции колхозов, по вине Торготдела Ленгорисполкома вплоть до декабря 1953 г. не получил всех необходимых для ведения торговли складских помещений и торговых палаток на рынках города Ленинграда. Это обстоятельство повлекло за собой причинение Ленкоопторгу положительного ущерба в имуществе в виде расходов по выплате заработка оказавшимся фактически незанятыми работникам прилавка и утрату прибыли, которую в виде комиссионного вознаграждения получил бы Ленкоопторг, если бы он вел торговлю в запланированных масштабах. Возможность для предъявления иска в данном случае отпадет в силу природы юридических отношений Ленкоопторга с Ленторготделом. Но убытки, тем не менее, наступили, и если бы дело было подведомственно арбитражному рассмотрению, естественно надлежало бы поставить вопрос о том, кто является причинителем убытков. Как ответить на этот вопрос, последовательно стоя на позиции отрицания причиняющей силы бездействия? Ответ, если оставаться последовательным, может быть только один: в пределах положительного ущерба в имуществе убытки причинены Ленкоопторгом и не предотвращены Ленторготделом, а неполученная прибыль, как нечто несостоявшееся, так же не является результатом, как бездействие не есть причина, и потому она вообще не подлежит возмещению. Следовательно, критикуемая концепция приводит к ничем не обоснованному сужению объема ответственности правонарушителя, и избежать таких выводов можно только путем отступления от этой концепции.
Вопрос же об объеме ответственности правонарушителя – важный практический вопрос. Поэтому и проблема каузальности бездействия должна быть рассмотрена по существу, раз уж она вызывает сомнения в работах некоторых авторов и поскольку эти сомнения рано или поздно неизбежно должны сказаться на судебно-арбитражной практике по рассмотрению гражданских споров.
2
Содержание концепции, отрицающей каузальность бездействия, сводится к следующему.
Бездействие представляет собой не форму активности человека, а вид человеческой бездеятельности. Но «причина, которая не действует, не есть причина».[474] Во всех практически встречающихся случаях действие может причинять само по себе, тогда как бездействие само по себе никогда не причиняет, – оно всегда «причиняет» только в совокупности с какими-либо другими обстоятельствами. Это означает, что в действительности причиняет не бездействие, а какое-то внешнее обстоятельство, сопутствовавшее бездействию. Бездействие же признается противоправным не потому, что оно причиняет, а потому, что при этом не были совершены положительные действия, которые могли бы предотвратить наступление неправомерных последствий.
По мнению авторов этой точки зрения, последняя получает особое подкрепление в том, что бездействие признается «причиняющим» в области права только в тех случаях, когда имела место юридическая обязанность действовать, тогда как бездействие, допущенное лицами, на которых такая обязанность не лежала, не признается причиной наступившего результата. Поэтому, полагают они, признание бездействия причиняющим приводит по существу к философскому идеализму, поскольку причиняющая сила бездействия оценивается при этом не объективно, а в зависимости от того, какое значение придает ему закон. Более того, причиняющая сила бездействия в ряде случаев оказалась бы зависящей и от степени виновности, допущенной правонарушителем, а это приводило бы уже к полной субъективизации причинения как основания ответственности. Так, «если сестра не произвела инъекцию, желая смерти больного, то ее деяние, безусловно, можно и должно квалифицировать как умышленное убийство. Отсюда, однако, вовсе не следует, что “больной умер, так как ему не сделали инъекцию”… Причинность от того, было ли действие врача или сестры умышленное или неосторожное, не изменяется, а все дело заключается в том, что умышленное бездействие мы караем как причинение, чего в случаях неосторожного бездействия мы не делаем».[475]
Как видно из изложенного, сторонники рассматриваемой концепции, почти не касаясь практических последствий сформулированных ими выводов и даже, наоборот, полагая, что ни к каким изменениям на практике эти выводы привести не могут, переносят центр тяжести на их философское обоснование и одновременно на доказывание полной философской несостоятельности противоположных взглядов. Глубокое заблуждение, в котором находятся эти авторы в оценке практической значимости поднятого ими вопроса, уже было нами отмечено. Перейдем теперь к его теоретическому анализу.
3
В качестве причины в ее философском понимании могут выступать лишь такие явления, которые, будучи материальными, находятся в активном состоянии. Материальность бездействия вытекает из самой природы материи как объективной реальности, данной нам в ощущении. Если бы бездействие не было материальным, а составляло лишь внутреннее психическое состояние человека, не получившее проявления вовне, мы не могли бы ни воспринимать его, ни устанавливать ответственность за бездействие.
Относится ли, однако, бездействие к разряду активных явлений?
«Причина, которая не действует, – писал Энгельс, – не есть причина».[476] Но Энгельс тут же добавлял, что он берет при этом «отдельную причину, изолированную по времени и месту во взаимодействии мирового движения или изолируемую нашей мыслью».[477] Поэтому авторам, отрицающим причинение бездействием со ссылкой на приведенные высказывания Энгельса, «надо доказать, что бездействие лица является чем-то изолированным, оторванным, не находящимся ни с чем во взаимодействии».[478] В действительности же бездействие как один из видов поведения человека выражает собой определенную форму его участия в тех общественных отношениях, субъектом которых он является. И если рассматривать бездействие не изолированно, а в тесной связи и во взаимодействии с общественными отношениями, в сфере которых бездействие было допущено, его активное качество не будет уже оставлять никаких сомнений. Это обстоятельство как раз и упускается из виду авторами, которые, отрицая причинение бездействием, не замечают наступления никаких иных последствий, кроме результатов естественного порядка.
С предельной четкостью эта мысль выражена Б. С. Антимоновым, который считает, что в решении вопроса о причинной связи следует отказаться от понятия убытков как противоправных последствий, ибо «и вред и убытки – это понятия юридические и в естественной связи вещей они не возникают».[479] Где, однако, сказано, что причинность существует только в естественной связи вещей и что ее нет в области общественных отношений? Поскольку общественные отношения, составляющие предмет правового регулирования, также подчиняются законам причинности, анализируя причинную связь, юрист не может ограничиваться одним лишь естественным сцеплением событий. Он обязан установить цепь причинности, проникающую в область отношений, в связи с которыми правонарушение было совершено, а эта цепь всегда завершается и не может не завершаться определенными последствиями общественного порядка. Б. С. Антимонов глубоко заблуждается, когда он утверждает, что убытки не есть нечто реальное, а возникают лишь «в результате юридико-экономической оценки вредоносного факта».[480] В убытках выражается определенное состояние нарушенного отношения, а это состояние носит объективный характер, независимо от того, какой юридико-экономической оценке оно подвергается.
Уяснение этих моментов сразу же устраняет и все недоразумения, которые возникают на почве критикуемой теории причинности. Если, не ограничиваясь естественными последствиями, обратиться к общественному результату правонарушения, то станет совершенно очевидным, что его могло вызвать поведение, и только поведение, человека, все равно, выражается ли оно в форме действия или бездействия.
Мать, не кормящая своего ребенка, – вот один из излюбленных примеров противников каузальности бездействия. Ребенок, говорят они, умирает не потому, что мать его не кормит, а потому, что процессы диссимиляции не были компенсированы процессами ассимиляции, в противном случае смерть не наступила бы, несмотря на бездействие матери. Мать не причинила результата. Она лишь не предотвратила действия естественно протекающих процессов.
Но разве в приведенном случае дело ограничивается только естественным фактом смерти? Разве здесь нет такого факта общественного значения, как убийство? И разве убийство было причинено тоже природными силами, а не бездействием матери?
Аналогичная ситуация складывается и при любом ином правонарушении, связанном с неправомерным бездействием. В приведенном ранее примере с арендой склада, который пустовал по вине просрочившего поставку продукции договорного контрагента, расходы, произведенные арендатором, являются правомерными и дозволенными. Убыточными же они стали не в силу действий арендатора, а вследствие бездействия его неисправного поставщика. Наступивший результат здесь носит не естественный, а общественный характер, и потому он вполне может быть вызван не только действием, но и при помощи бездействия. При этом бездействие, так же как и действие, если иметь в виду общественную, а не естественную сторону дела, способно вызывать определенные последствия как благодаря содействию внешних факторов, так и непосредственно. Когда, например, автомашина, принадлежащая таксомоторному парку, кем-либо повреждается, то между причиной, приведшей к ее повреждению, и самим фактом повреждения машины еще можно установить естественную связь. Но какая «естественная связь вещей» существует между фактом повреждения такси и неполучением определенной прибыли таксомоторным парком в продолжение… времени, когда машина стояла на ремонте? Неполучение прибыли является убытком, который, в отличие от положительного ущерба в имуществе, не имеет, если можно так выразиться, своего «естественного основания», а представляет собой только общественную категорию. Перед нами причинная связь, которая не исчерпывается «естественной связью» между вещами и не может быть сведена к ней.
Б. С. Антимонов, защищая свою позицию против приведенных возражений, пишет в работе «Гражданская ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности»: «Никакой другой причинной связи, кроме естественной, не существует и не может существовать. Когда О. С. Иоффе говорит о причинной связи “только как об общественной категории”, он несомненно противопоставляет естественную связь явлений общественной связи явлений».[481] В интересах истины следует отметить, что мы нигде, в том числе и в рецензии на книгу Б. С. Антимонова «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», не утверждали, будто причинная связь является только общественной категорией. Речь шла о том, что убытки в форме неполученной плановой прибыли представляют собой только общественную категорию,[482] а также о том, что для права решающее значение имеет причинность, действующая (проявляющаяся) в области общественных отношений.[483] Мы вновь воспроизводим эти положения как безусловно правильные, предоставляя Б. С. Антимонову возможность опровергнуть их по существу. Нельзя, однако, согласиться с мнением Б. С. Антимонова, который полагает, что никакой другой причинной связи, кроме естественной, не существует.
Надстройка тоже находится в причинной зависимости от базиса, но мы имеем здесь дело со связью между общественными, а не естественными явлениями. В обществе, так же как и в природе, действуют объективные причины и факторы. Но это не дает никаких оснований переносить закономерности, действующие в природе, на область общественных явлений, ибо «в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, действующие обдуманно или по страсти, ставящие себе определенные цели. Здесь ничто не делается без осознанного намерения, без желанной цели».[484] Не учитывать этого различия, сводя все к естественной причинности, как и усматривать во взглядах авторов, отмечающих это обстоятельство, противопоставление естественной связи явлений их общественной связи, – значит проходить мимо бесспорного положения о том, что движение общества подчинено своим особым законам, не сводимым к законам природы.
Решая положительно вопрос о каузальности бездействия, мы исходим, следовательно, из того, что, будучи материальным, оно представляет собой определенную форму участия человека в общественных отношениях, оказывает влияние на динамику этих отношений и благодаря этому вызывает известные последствия общественного порядка. Нет поэтому никаких оснований упрекать отстаиваемый взгляд в философском идеализме со ссылкой на то, что бездействуют все, а причинителем признается лишь тот, на кого закон возлагает обязанность действовать. Бездействуют все. Но не все являются участниками нарушенного общественного отношения. Подобно тому, как вообще причина может быть выявлена только в результате выделения определенных событий из общей системы взаимодействия, так и причина нарушения общественного отношения может быть выявлена только путем его выделения из общей системы общественных отношений и установления характера поведения конкретных связанных с ним лиц. Дело при этом нисколько не изменяется от того, что не всякое бездействие влечет за собой ответственность по закону, так как это в равной мере относится и к действиям, тоже не всегда имеющим юридическое значение.
Если уж касаться философской оценки того или иного взгляда на каузальность бездействия, то не лишне напомнить в этой связи о том предельном логическом выводе, который вытекает из отрицания причинения бездействием и который прямолинейно выражен Е. А. Флейшиц, указавшей, что при бездействии речь идет не о реальной, действительно существующей, а «уже о некоторой предполагаемой причинной связи фактов».[485] После этого заявления спор о том, какая из двух теорий опирается на учение философского материализма, является, по-видимому, решенным.
Для тех непосредственных задач, решению которых посвящена настоящая глава, особенно важно доказывание положительного ответа на вопрос о каузальности бездействия. Если бы бездействие не причиняло, то для подавляющего большинства нарушений договорных обязательств причинная связь не имела бы никакого значения. Напротив, выяснение причиняющей силы бездействия служит еще одним подтверждением выдвинутого с самого начала тезиса о том, что причинная связь полностью охватывает объективную сторону любого состава гражданского правонарушения и потому должна быть исследована в качестве его самостоятельного элемента.
§ 3. Причинная связь
1
Философия диалектического материализма исходит из воззрения на причинность как на объективную категорию, существующую вне и независимо от человеческого сознания. «Каузальность, обычно нами понимаемая, – писал Ленин, – есть лишь малая частичка всемирной связи, но (материалистическое добавление) частичка не субъективной, а объективно реальной связи».[486] Тот или иной результат, то или иное следствие порождается не одной какой-либо причиной, а целой совокупностью обстоятельств, в системе которых данный результат, данное следствие находится. Однако «чтобы понять отдельные явления, мы должны вырвать их из всеобщей связи и рассматривать их изолированным образом, а в таком случае изменяющиеся движения являются перед нами – одно как причина, другое как действие».[487]
Каков же метод выделения отдельных явлений из всеобщей связи? Из каких предпосылок следует исходить для того, чтобы можно было, выделив два отдельных явления из общей системы взаимодействия, признать одно из них следствием, а другое – причиной этого следствия?
В отношении следствия вопрос решается чрезвычайно просто. Всякий конкретный факт объективной действительности существует не извечно, а возникает при определенных условиях, вызывается определенными причинами и может рассматриваться в качестве последствия этих причин. Какой из фактов объективной действительности будет выделен в качестве следствия в каждом отдельном случае, – это уже зависит от непосредственных задач данного научного исследования. Само собой разумеется, что юрист, исследуя явления объективной действительности в целях решения практических задач в области ответственности, в качестве следствий будет выделять лишь такие факты, которые наступили в сфере урегулированных нормами права общественных отношений и нарушили их нормальное состояние.
Значительно сложнее обстоит дело с выделением тех фактов, которые, находясь в общей системе взаимодействия, послужили причиной данного следствия. Вокруг этих фактов и концентрируется проблема причинной связи во всей ее сложности.
Советские юристы с полным основанием отвергли как антинаучные и глубоко ошибочные идеалистические и механистические концепции типичного причинения и необходимого условия. Если первая концепция исходит из предопределенности причинения, то вторая, признавая равнозначными все условия, способствовавшие наступлению результата, ориентирует не на исследование объективной природы каждого данного случая, а на разрешение гадательного вопроса о том, что было бы, если бы такое-то обстоятельство отсутствовало.
К сожалению, и некоторые советские авторы, переходя от критики к формулированию своих собственных взглядов, вероятно, сами того не замечая, переносят центр тяжести на постановку того же гадательного вопроса. Так, Т. В. Церетели определяет понятие причинной связи следующим образом: «Причинная связь между действием человека и наступившим общественно опасным последствием существует тогда, когда без данного поведения преступное последствие не имело бы места, если при этом в момент совершения поступка лицо имело реальную возможность своим вмешательством оказать воздействие на этот ход событий».[488] В этой формуле вопрос, характерный для «теории» необходимого условия, ставится дважды. Во-первых, для признания причинной связи необходимо, чтобы «без данного поведения преступное последствие не имело бы места…», т. е. в каждом отдельном случае необходимо мысленно исключить противоправное поведение и проверить, не наступил ли бы результат при его отсутствии. Во-вторых, необходимо также, чтобы «в момент совершения поступка лицо имело реальную возможность вмешаться в объективный ход событий и своим вмешательством оказать воздействие на этот ход событий», т. е. в каждом отдельном случае необходимо установить, было ли способно противоправное поведение вызвать результат, который не вытекал из объективного хода событий, а для этого нужно проверить, какой результат мог бы быть вызван самим объективным ходом событий, если мысленно исключить противоправное поведение.
Избежать этих невольных уклонений в сторону «теории» необходимого условия можно лишь в том случае, если мы раз и навсегда откажемся от досужих размышлений на тот счет, что произошло бы, если бы то или иное обстоятельство отсутствовало, и будем исследовать то, что действительно произошло при данных действительно имевших место обстоятельствах. Так именно и поступают авторы, придерживающиеся наиболее распространенной в советской юридической науке теории причинности, исходящей из подразделения ее разновидностей на объективно-необходимую и объективно-случайную причинную связь. В этом – бесспорное достоинство данной теории. Однако, несмотря на ее распространенность и едва ли не всеобщее признание, мы позволим себе подвергнуть ее критическому анализу, ибо считаем, что она не дает такого решения вопроса, которое отвечало бы потребностям практики.
2
Теорию необходимой и случайной причинной связи обычно упрекают ее противники в том, что, поскольку случайность и необходимость диалектически связаны, случайное есть форма выражения необходимости, нельзя якобы различать два вида причинности – случайную и необходимую. Такое разграничение, на наш взгляд, возможно, и оно вполне согласуется с учением диалектического материализма о единстве необходимого и случайного. Единство вовсе не исключает различия, ибо «только “взаимодействие” = пустота».[489]
Всякий результат является и случайным и необходимым в одно и то же время потому, что он представляет собой лишь одно из звеньев общей системы взаимодействия и подготовлен в своем наступлении всеми звеньями последней. Каждое из этих звеньев играет различную роль в наступлении результата. Одни составляют его закономерную предпосылку, другие случайно способствуют осуществлению этой закономерности именно в данное, а не в иное время, в данном, а не ином месте. Но так как и те, и другие звенья находятся в общей системе взаимодействия, то любой факт, рассматриваемый в связи с этой системой, предстает перед нами как необходимый и случайный одновременно.
По-иному складывается ситуация тогда, когда мы выделяем два отдельных звена из общей взаимосвязи явлений и рассматриваем одно из них как причину, другое – как следствие. Здесь с самого начала исчезает та почва, на которой основано признание всякого явления включающим в себя и элементы необходимого, и элементы случайного, ибо оно рассматривается уже не в связи с целой совокупностью обстоятельств, а только в связи с каким-нибудь одним фактором. Изолированная же причина не может вызывать наступления последствия одновременно и случайно, и необходимо. Она может быть либо только случайной, либо только необходимой причиной результата. И потому мы поступаем в полном соответствии с объективной действительностью, когда, выделяя лишь два элемента из общей системы взаимодействия, признаем связь между ними либо только случайной, либо только необходимой, хотя связь между следствием и общей системой взаимодействия является и случайной, и необходимой одновременно.
Однако, несмотря на допустимость деления видов причинности на необходимую и случайную, этим делением нельзя воспользоваться в решении вопроса о привлечении к юридической ответственности. Необходимость, с точки зрения марксистской философии, равнозначна понятию закономерности.[490] Поэтому в необходимом как в закономерном должна быть заключена самая сущность, внутренний закон развития данного явления, чего почти ни в одном случае нельзя сказать о противоправном поведении.
Когда, например, факт смерти получает философскую оценку случайности, в которой проявляется необходимость, то под необходимостью при этом понимаются внутренние законы развития человеческого организма, а под случайностью – конкретные, внутренние и внешние условия смерти, наступившей, скажем, в результате заболевания или убийства, вследствие несчастного случая или внутреннего ослабления организма и т. п. Когда же юрист устанавливает связь неправомерного поведения с наступившим результатом, он выделяет из общей системы взаимодействия лишь одно и притом такое явление (неправомерное поведение), которое, как правило, выступает в качестве случайной формы проявления необходимости. Ввиду этого признание лишь необходимой причинной связи, достаточной для возложения ответственности, должно было бы приводить к безответственности подавляющего числа правонарушителей.
Этим, вероятно, и объясняется то несколько странное обстоятельство, что сторонники обоснования ответственности необходимой причинной связью не довольствуются для ее выделения понятием закономерности, а пытаются подыскать иной, практически более удобный критерий.
У А. А. Пионтковского таким дополнительным критерием служит понятие «реальной возможности». «Наступивший результат, – пишет он, – является необходимым последствием совершенного действия, когда уже в конкретных условиях его совершения имелась объективная реальная возможность его наступления, когда его наступление являлось закономерным».[491]
Но Т. Л. Сергеева с полным основанием замечает в этой связи, что реальная возможность и закономерность – это не одно и то же, ибо если «категория необходимости характеризуется известной устойчивостью, определенностью…», то, в отличие от этого, «категория реальной возможности характеризуется известной неустойчивостью, неопределенностью».[492]
«Если новое, – указывает по тому же поводу В. Н. Кудрявцев, – в конечном счете всегда преодолевает старое, то это еще не означает, что реальная возможность какого-либо конкретного даже прогрессивного явления всегда с необходимостью претворяется в действительность… Тем более с полным основанием можно сказать, что вовсе не является необходимым претворение в действительность таких реакционных, тормозящих развитие общества явлений, какими у нас являются преступления».[493]
У Т. Л. Сергеевой категорией, призванной объяснить понятие необходимости, является действительность. «Последствие, – пишет она, – следует признать необходимым тогда, когда преступный результат был действительно причинен обвиняемым».[494] Но эта формула не выходит за пределы порочного круга: необходимым результат признается тогда, когда он действительно причинен обвиняемым; но чтобы узнать, действительно ли обвиняемый причинил результат, нужно установить, был ли он необходимым. Если здесь необходимость определяется через действительность, то вслед за этим через действительность определяется уже самая действительность: «Действительное причинение имеет место тогда, когда поведение лица, являясь одним из необходимых условий наступления результата, вместе с тем претворило в действительность реальную возможность наступления этого результата» (курсив наш. – О. И.).[495] Ясно, что эти критерии не могут ничего изменить в общем понимании необходимости как категории, тождественной закономерности.
Л. А. Лунц вначале говорит, что «действие человека лишь в том случае может быть признано причиной данного результата, если связь этого действия с данным результатом является проявлением “необходимости”, “закономерности”, а не носит характера “случайного сцепления событий”».[496] Но автор тут же следующим образом уточняет понятие закономерности: «Один факт находится в причинно-необходимой связи с другим фактом, если практически– на опыте – доказано, что факты первого рода влекут за собой результат того же рода, к которому относится второй факт».[497] Этим уточнением автор по существу возвращается на позиции им же отвергнутой теории типичной причинности, поскольку он говорит уже не о причинной связи в данных конкретных условиях, а вообще о способности фактов такого-то рода причинять последствия такого-то характера.
Таким образом, предпринятые некоторыми авторами попытки внести дополнения в определение понятия необходимости не увенчались да и не могли увенчаться успехом. Необходимость есть закономерность, внутренний закон развития данного явления, между тем как противоправное поведение обычно не включается в закономерную часть общей системы взаимодействия. Чтобы убедиться в этом, обратимся к некоторым делам, подвергнутым анализу сторонниками рассматриваемой теории причинной связи.
Т. Л. Сергеева приводит следующее дело. Ж. производил маневренную работу на паровозе без всяких средств предупредительного характера, и потому отцепленный вагон, который нечем было заклинить, пошел под уклон и на ходу раздавил человека. Анализируя обстоятельства этого дела, автор приходит к выводу, что здесь имеет место необходимая причинная связь.[498] Но мы уже видели, что необходимость и закономерность – категории тождественные. Что же закономерного можно усмотреть в том, что катящийся под уклон вагон наехал на человека? Этот результат сам по себе не вытекает ни из закономерности движения вагона, ни из закономерности передвижения потерпевшего. Здесь имеет место скрещивание двух причинных рядов, которое в философской науке приводится как элементарный пример случайности и притом не внутреннего, а внешнего порядка. Т. Л. Сергеева же объявляет причинную связь необходимой, закономерной потому, что, в противном случае, с точки зрения разделяемой ею теории, не оставалось бы ничего другого, кроме как освободить обвиняемого от ответственности, несмотря на явную несправедливость этого решения.
Л. А. Лунц констатирует наличие необходимой причинной связи в деле по иску М. к Химзаводу, обстоятельства которого сводятся к тому, что ответчик содержал склад с горючими материалами на прирельсовой полосе железной дороги, склад этот загорелся от искры проходившего мимо паровоза, огонь перекинулся на соседний дом и сжег имущество истицы.[499] Конечно, в том, что горючие материалы загорелись, когда в них попала искра, как и в том, что загорелся дом М., когда на него перекинулся огонь, проявила свое действие закономерность. Но ни в том, что искра попала в горючие материалы, расположенные близ железнодорожного полотна, ни в том, что огонь переметнулся на дом М., нет ничего закономерного. Это чистейшая случайность, которая могла наступить, а могла и не наступить. Однако признание причинной связи случайной повлекло бы за собой освобождение Химзавода от ответственности, и потому автор объявляет случайность необходимостью.
Помимо изложенного, практическая неприемлемость рассматриваемой теории обусловливается еще и тем, что ее авторы буквально не могут свести концы с концами, когда они переходят от причинения к предвидению.
По мнению А. А. Пионтковского[500] и М. Д. Шаргородского,[501] совпадение объективного и субъективного возможно лишь в пределах необходимой причинной связи, если она охватывается предвидением правонарушителя. Случайную же причинность, с их точки зрения, предвидеть невозможно, так как последняя характеризуется тем, что результат мог наступить, а мог и не наступить. Поэтому названные авторы приходят к выводу, что случайный характер причинной связи исключает ответственность как по объективным, так и по субъективным основаниям.
В. Н. Кудрявцев, критикуя эту позицию, отмечал, что, исключая возможность предвидения случайной причинной связи и превращая ее тем самым в непознаваемую, неуловимую «вещь в себе», названные авторы открывают путь к освобождению от ответственности за совершение преступлений при точном расчете на внешнее обстоятельство, о котором был осведомлен преступник и которое он использовал в своих целях.[502] Под влиянием этой критики некоторые авторы вынуждены были вновь обратиться к вопросу о предвидении при случайном причинении.
Так, Т. Л. Сергеева признала, что «предвидеть случайные последствия, конечно, можно», но «такого рода предвидение не может дать содержания вине в уголовно-правовом смысле, если только лицо ничего не сделало для наступления данного результата».[503] Последняя оговорка, если она имеет в виду не отрицание причинения бездействием, а вообще непричастность данного лица к наступившему результату, вызывает лишь удивление, ибо при этом условии нет не только случайной, но и вообще какой бы то ни было причинной связи, и тогда, разумеется, при любой степени предвидения лицо не может быть привлечено к ответственности. Но если лицо совершило определенные действия для достижения определенного результата и предвидело развитие причинной связи, несмотря на ее случайный характер, должно ли тогда последовать привлечение его к ответственности? Приведенные высказывания Т. Л. Сергеевой как будто бы не оставляют никаких сомнений на этот счет: ответственность должна наступить. Но почему? Как это увязывается с делением видов причинности на случайную и необходимую? Оказывается, очень просто: если объективно-случайная причинность, к которой причастно поведение правонарушителя, входила в его предвидение, Т. Л. Сергеева превращает такую причинность из случайной в необходимую.
Так, анализируя дело о повреждении ноги К., который упал, убегая из конюшни, откуда его выгнал Ф., Т. Л. Сергеева констатирует отсутствие причинной связи между действиями Ф. и наступившим результатом. Но вслед за этим автор пишет: «Если бы Ф., видя, что мальчик, испугавшись его крика, неминуемо натолкнется в своем беге на препятствие и, тем не менее, по халатности или желая отомстить, не остановил его, то вполне возможна была бы его уголовная ответственность».[504]
Выходит, следовательно, что предвидение и желание результата меняют природу причинности, заменяют случайную причинную связь необходимой. Анализируя другие дела, Т. Л. Сергеева идет обратным путем и доказывает случайный характер причинности ссылкой на отсутствие виновности правонарушителя. Так, формулируя свой вывод по делу о гибели Т., который попал под машину, управляемую Г., автор отмечает, что Г. «осуществил именно то поведение, которое и требовалось от него в данной ситуации».[505] Это, по-видимому, означает, что действия Г. непротивоправны и что он невиновен, но еще ничего не говорит о характере причинности, о том, является ли она случайной или необходимой. Однако автор именно на этом основании делает вывод и в отношении причинной связи: «Поэтому, – пишет Т. Л. Сергеева, – вопрос о наличии причинной связи между его поведением и наступившим результатом отпал сам собою. Смерть Т. является объективно случайной».[506] Короче говоря, есть вина – есть необходимая причинная связь: нет вины – причинная связь носит случайный характер либо вовсе отсутствует.
Несколько по-иному защищается против критики В. Н. Кудрявцева Л. А. Лунц. Он пишет: «Имея в виду различие между “необходимостью” в указанном смысле и “типичностью”, мы легко разрешим вопрос о том, можно ли признать наличие „необходимой” причинной связи в тех случаях, когда человек для достижения своих целей использует необычное стечение обстоятельств… Разумеется, в этих случаях налицо “необходимая” причинная связь между действиями лица и преступным результатом – связь, постигнутая действующим лицом, но для других еще до определенного момента (пока она не будет вскрыта следствием) оставшаяся нераспознанной».[507] Как, однако, это решение согласуется с собственной концепцией Л. А. Лунца? Приведенное высказывание дает основание для двух предположений в отношении взглядов автора по интересующему нас вопросу. Либо он считает, что случайную причинную связь предвидеть невозможно, и если ее предвидел преступник, то, значит, она объективно необходима, но еще не раскрыта, хотя и может быть раскрыта следствием. Либо он, напротив, вступая в противоречие со своими взглядами на причинность, переходит на противоположную позицию и признает, что всякая причинная связь, как только она распознана, превращается из случайной в необходимую. Едва ли нужно доказывать, что оба эти вывода являются ошибочными как в философском, так и в практическом отношении.
Недостатки, свойственные теории необходимого и случайного причинения, не могли остаться незамеченными в нашей литературе. Отсюда – появление новых теорий причинной связи, в частности теории А. Н. Трайнина, который, исходя из понятия различных степеней причинения, считает, что «действие, причиняющее результат, неоднородно, оно может причинять результат в разной мере, оно может быть главной, ведущей, решающей причиной и может быть причиной, менее значащей, второстепенной».[508]
Однако для привлечения к ответственности не обязательно, чтобы действия правонарушителя были главной причиной результата: «Иванов, Петров, Симонов и Николаев совместно совершили ограбление. Фактическая роль каждого из них заключалась в следующем: Иванов указал адрес квартиры; Петров дал свою лошадь грабителям; Симонов и Николаев непосредственно совершили ограбление. Все четверо причинно связаны с преступным результатом, но степень этой связи неодинакова: главная роль принадлежит Симонову и Николаеву, меньшая роль Петрову, еще меньшая Иванову».[509] Какая же степень причинения достаточна для ответственности? На этот вопрос А. Н. Трайнин не отвечает, хотя именно к этому и сводится вся суть проблемы причинной связи.
Подводя итоги краткого критического обзора основных теорий причинной связи, выдвинутых в советской юридической литературе, надлежит прийти к следующим выводам.
Теория необходимого и случайного причинения сыграла свою положительную роль как противовес идеалистическим и механистическим концепциям причинной связи. Она обеспечила также накапливание материала для дальнейшего исследования этой проблемы. При этом особенно важное значение приобретает указание некоторых из ее сторонников на категории возможности и действительности, которые используются ими в качестве вспомогательных критериев, лишь объясняющих понятие необходимости и случайности, но которые в действительности, как будет показано в дальнейшем, играют решающую роль.
Вместе с тем теория необходимого и случайного причинения не приводит к практически удовлетворительному решению проблемы причинной связи, так как, предполагая возможность возложения ответственности только за необходимое причинение, она не считается с тем, что неправомерное поведение обычно не включается в закономерную часть общей системы взаимодействия, а кроме того, эта теория не способна убедительно доказать обоснованность освобождения от ответственности правонарушителя, который осознавал и предвидел случайную причинную связь между своим поведением и наступившим результатом. Конечно, предвидение не оказывает влияния на объективную природу причинной связи. Но оно может влиять и действительно влияет на решение вопроса о привлечении к ответственности.
Когда, например, ст. 109, 133, 593в и др. УК РСФСР устанавливают ответственность за совершение действий, которые могли повлечь за собой определенные последствия, то что при этом имеется в виду – предвидение необходимости последствий? Тогда почему же они только могли наступить, а не наступили в действительности? Когда ст. 18 УК предписывает принимать во внимание при определении наказания степень участия в совершении преступления каждого из соучастников, то она при этом имеет в виду необходимую причинную связь между их действиями и наступившим результатом? Но разве необходимая причинная связь обладает различными степенями? Когда ст. 17 УК определяет пособников как лиц, содействовавших выполнению преступления советами и т. п., то неужели она предполагает необходимую причинную связь между советом и результатом, который был причинен другим лицом, исполнителем? Не следует ли, наоборот, предположить, что и менее интенсивная степень причинения достаточна для ответственности, если лицо предвидело, какие последствия могут быть вызваны его поведением?
Наша задача и будет состоять в том, чтобы установить, какая именно степень причинения должна быть создана правонарушителем, чтобы вместе с виною, а в случаях, указанных в законе, и без вины, она могла служить основанием ответственности.
3
В разрешении поставленной выше задачи следует опираться не на категории случайного и необходимого, а на связанные с ними, но не тождественные им понятия возможности и действительности. Дело в том, что случайность и необходимость не выражают в себе различных степеней причинения: нельзя говорить о каждой из них в отдельности как о случайности или необходимости большей или меньшей степени. Между тем закон и судебная практика безусловно учитывают степень причинения в решении вопроса как о привлечении к ответственности, так и об определении ее объема. Поэтому и в теоретическом анализе данной проблемы следует применять такие категории материалистической диалектики, которые позволяют выявить степень причинения. К числу последних относятся категории возможности и действительности, так как возможность наступления результата, созданная неправомерным поведением, бывает более и менее отдаленной, а своей максимальной напряженности степень причинения достигает тогда, когда неправомерное поведение превращает результат из возможного в действительный.
Рассматривая каждое конкретное дело, судебно-арбитражные органы должны исходить из того, что, поскольку результат наступил, имело место и такое обстоятельство, благодаря которому этот результат был превращен из возможного в действительный. Это обстоятельство и должно быть выявлено в первую очередь в целях отграничения его от условий, которые создавали лишь возможность наступления результата. Если в качестве обстоятельства, превратившего возможность в действительность, выступило неправомерное поведение человека, налицо бесспорно причинная связь такой напряженности, которая может и должна быть положена в основу привлечения к ответственности.
Чтобы правильно определить такого рода обстоятельство, надлежит проделать следующее.
Во-первых, необходимо взвесить, каковы физические и общественные свойства наступившего результата, обособляющие и индивидуализирующие его. Установление этого момента не представляет каких-либо затруднений. Соответствующие свойства выражены в самом результате, и мы всегда можем сказать, что перед нами смерть, гибель имущества, простой на производстве, неполучение плановой прибыли, хотя мы еще не знаем, явилась ли смерть результатом убийства, гибель имущества результатом его уничтожения действиями определенного лица, простой на производстве и неполучение плановой прибыли результатом неисполнения договора.
Во-вторых, необходимо выявить все обстоятельства данного дела, все условия, при которых наступил результат. Неполнота исследования обстоятельств дела приводит к тому, что суд рассматривает и оценивает не ту конкретную ситуацию, при которой наступил результат, а потому и решение его неизбежно должно быть ошибочным, так как при различных конкретных обстоятельствах различное выражение приобретает и причинная связь.
Так, Ленинградский областной суд принял к своему производству дело, которое сводилось к следующему. Кочегару была ампутирована рука вследствие ее гангренозного состояния. Потерпевший утверждал, что так как инструмент, которым он подбрасывал уголь в топку, был негабаритным и постоянно задевался за отверстие топки, выскакивающие угли падали ему на руку, причиняя ожоги, которые и вызвали гангрену. Народный суд, признав наличие вины администрации, взыскал полное возмещение в пользу потерпевшего, не сочтя необходимым затребовать историю его болезни из больницы, в которой производилась ампутация. Когда же областной суд истребовал эти материалы и ознакомился с ними, а также опросил врачей, оказывавших помощь потерпевшему, выяснилась совершенно иная картина. Потерпевший явился в поликлинику со следами побоев на лбу и сдавленными пальцами правой руки. На тыльной части руки выше кисти было обнаружено пятно, которое, по утверждению потерпевшего, явилось результатом ожога. В действительности же пятно имело своей причиной начавшийся гангренозный процесс, вызванный сдавленностью руки. Оказалось, что потерпевший был избит в пивной, три дня пролежал дома, а затем, когда боли в руке усилились, явился в поликлинику с жалобой на ожоги. Таким образом, в результате всестороннего исследования обстоятельств дела, областному суду удалось установить действительную, а не мнимую причину, которая была положена в основу решения, вынесенного народным судом.[510]
В-третьих, необходимо оценить роль каждого из выявленных обстоятельств в общей совокупности условий, приведших к наступлению результата, путем сопоставления его причиняющей силы с естественными и общественными свойствами наступивших последствий. Например, перед нами такой результат, как повреждение ноги. Мы еще не знаем, является ли он следствием противоправных действий, случайного стечения обстоятельств или действия сил природы. Но мы знаем, что этот результат обладает определенной индивидуальностью; он выражен именно в повреждении ноги, а не в чем-либо ином. Нам известно также, что результат наступил при следующих обстоятельствах: потерпевший К. вместе с другими мальчиками находился в конюшне и, услышав крик Ф., которым мальчики были обнаружены в недозволенном месте, побежал, упал во время бега и повредил ногу. По делу выявлены, таким образом, следующие обстоятельства: а) мальчики играли в конюшне; б) Ф. криком выгнал их из конюшни; в) убегая, К. упал и повредил себе ногу. Достаточно сопоставить индивидуальные особенности результата – повреждение ноги – с сопутствовавшими ему обстоятельствами, чтобы не было никаких сомнений в том, что эти индивидуальные особенности были вызваны не всеми, а только одним обстоятельством – падением самого потерпевшего. Оно и превратило результат в действительность. Все прочие обстоятельства создавали лишь его возможность.
В соответствии с этим и определяется отграничение условий, создававших возможность результата, от условий, превративших возможность в действительность. Если нам известны все обстоятельства, обусловившие наступление данного результата, то к числу обстоятельств, превративших возможность в действительность, могут быть отнесены только те, причиняющая сила которых получила свое выражение в индивидуальных физических и общественных свойствах данного результата.
Однако не только такая степень напряженности причинной связи может послужить основанием ответственности, как думает, например, В. И. Кофман, правильно обративший внимание на проявление индивидуальных свойств определенных причин в индивидуальных особенностях результата.[511] Поведение, создающее лишь возможность неправомерных последствий и потому не проявляющееся в их индивидуальных особенностях, тоже при определенных условиях может быть вменено в ответственность правонарушителю, ибо при оценке обстоятельств, относящихся к области возможного, закон также учитывает их неодинаковую роль и значение в причинении неправомерных последствий. Закон различает при этом абстрактную и конкретную возможность результата, создаваемую данным поведением.
Проиллюстрируем вначале на примерах различие между этими двумя понятиями.
X., ученица 4-го класса школы № 392 гор. Ленинграда, была оставлена учительницей вместе с тремя другими девочками убирать классную комнату. Протирая окно, она уронила вату и выглянула на улицу, где в это время стоял учащийся школы ФЗО № 9 К. и стрелял из самопала. Выстрел попал в лоб X. Превращение возможности в действительность было обусловлено поведением К., так как именно качество выстрела проявилось в индивидуальных особенностях наступившего результата. Возможность результата была создана целым рядом обстоятельств – тем, что ученицы были оставлены в школе для уборки классной комнаты, что потерпевшая уронила вату и выглянула на улицу. Но это – лишь абстрактная возможность, и потому, если бы кто-либо даже намеренно, из мести, оставил девочек убирать классную комнату в расчете на то, что потерпевшая выглянет из окна в момент, когда причинитель будет стрелять из самопала, привлечение такого лица к ответственности не могло бы иметь места. Что и как бы он ни предвидел, это не может изменить объективной природы причинной связи, по отношению к которой поведение такого лица имеет значение обстоятельства, создававшего лишь абстрактную возможность результата. Тем более удивительно, что даже при отсутствии всех этих предположенных нами моментов народный суд счел возможным возложить материальную ответственность за вред на Кировский отдел народного образования гор. Ленинграда, на смете которого числилась школа № 392.
Напротив, в приведенном нами ранее деле по иску Дзержинского Райпищеторга к Ленгазсетьстрою и к Лендормосту о возмещении стоимости товара, который был уничтожен хлынувшей из лопнувших водопроводных труб водой, имела место совершенно иная ситуация. Ленгазсетьстрой создал возможность результата тем, что сохранил в местах пересечения газовых и водопроводных труб зазор толщиной 3 см, вместо 10 см, предусмотренных техническими правилами, и 30 см, установленных в проекте. Лендормост превратил возможность в действительность, ибо в таких индивидуальных особенностях результата, как поломка водопроводных труб, проявила свое причиняющее качество именно сила давления на подземные сооружения катков и вибрационных машин, принадлежавших Лендормосту. Однако несмотря на то, что Лендормост, а не Ленгазсетьстрой вызвал действительность результата, последний создал конкретную возможность наступления этого результата, т. е., иначе говоря, обусловил своим поведением причинную связь такой напряженности, которая достаточна для привлечения его к ответственности. Наличие или отсутствие предвидения на стороне Ленгазсетьстроя в объективной природе причинной связи ничего не меняет. Предвидение может иметь значение лишь для решения вопроса об ответственности. Но поведение Ленгазсетьстроя, независимо от его предвидения, было и продолжает оставаться тем фактором, который создал конкретную возможность наступления вредных последствий.
Анализ приведенных и иных аналогичных дел обеспечивает необходимые данные для общего определения категорий абстрактной и конкретной возможности.
Возможность результата, созданная поведением школы, является абстрактной потому, что она находится в связи с обстоятельством (выстрелом из самопала), которое не относится к числу объективно повторяющихся при данной конкретной ситуации. Этот действительно имевший место в жизни случай очень напоминает приводимый М. Д. Шаргородским пример с советом, данным кому-либо, отправиться в альпинистский поход в расчете на то, что он там сломает себе голову,[512] или иногда выдвигаемый в полемике по вопросам причинной связи вымышленный казус о посылке кого-либо на улицу в ночное время в надежде на то, что там его убьют бандиты. Если бы все эти последствия, которых желал и на которые рассчитывал советчик, даже наступили, ответственность не последовала бы, ибо для ее возникновения недостаточно одного лишь субъективного момента, но необходимы также определенные объективные предпосылки, которые в данном случае отсутствуют.
Напротив, в деле о возмещении стоимости товаров, поврежденных хлынувшей из водопроводных труб водой, Ленгазсетьстроем была создана конкретная возможность результата потому, что она находилась в связи с таким фактом, как появление на поверхности дороги движущихся предметов, оказывающих давление на подземные сооружения, что, бесспорно, относится к разряду обстоятельств, объективно повторяющихся при данной конкретной ситуации. Следует при этом особо подчеркнуть, что речь идет именно об объективной повторяемости, но отнюдь не о типичности причинения. Выстрел из самопала любым сторонником теории типичного причинения будет отнесен к разряду типичных причин увечья или смерти, но, как мы видели, при данной конкретной ситуации его нельзя было отнести к разряду объективно повторяющихся фактов. Появление движущихся механизмов на поверхности дороги является объективно повторяющимся фактом, но его нельзя, конечно, признать типичной причиной порчи подземных сооружений. Признак повторяемости является вместе с тем объективным, а не субъективным, так как он не зависит от желания и предвидения правонарушителя. Будучи объективным по своей собственной природе, этот признак придает возможности, созданной поведением правонарушителя, объективное качество конкретной возможности.
Конкретная возможность, наряду с превращением возможности в действительность, потому признается достаточным объективным основанием привлечения к ответственности, что в виде общего правила ответственность по советскому гражданскому праву наступает лишь при наличии вины правонарушителя. Но если правонарушитель предвидит конкретную возможность результата, создаваемую его поведением, он уже рассчитывает не «на авось», а на объективную повторяемость явления, превращающего возможность в действительность, а потому и вина его приобретает гораздо более ярко выраженное содержание, чем это имеет место при абстрактной возможности, когда вина очень немногим отличается от простого выражения умысла вовне. Следовательно, при виновном неправомерном создании конкретной возможности впоследствии наступившего результата имеются и объективные и субъективные предпосылки ответственности, тогда как при абстрактной возможности результата, хотя бы он фактически наступил, нет ни причинной связи достаточной напряженности, ни вины необходимой интенсивности, а потому и ответственность здесь исключается как по объективным, так и по субъективным основаниям.
Итак, причинная связь, служащая основанием привлечения к юридической ответственности, так же как и вообще причинность в природе или в обществе, является по своему характеру объективной, не зависящей от того, какое отражение она получает в сознании человека. Причинная связь между поведением человека и наступившим результатом приобретает правовое значение лишь при том условии, что это поведение вызвало действительность результата или, по крайней мере, создало конкретную возможность его наступления. Обстоятельствами, превращающими возможность в действительность, признаются такие факты, причиняющая сила которых проявила себя в индивидуальных особенностях наступивших последствий. Если эти обстоятельства носят объективно повторяющийся характер и в связи с ними находится поведение человека, то это означает, что оно создало конкретную возможность результата. При объективной неповторяемости в данной конкретной ситуации тех же обстоятельств находящееся в связи с ними поведение создает лишь абстрактную возможность результата, исключающую ответственность. Выявив причинную связь, которая достигла требуемой законом степени напряженности (в указанном ранее смысле), судебно-арбитражные органы должны установить также виновность правонарушителя для привлечения его к ответственности, если из числа условий возникновения последней вина не исключена прямыми указаниями специальных правовых норм.
Предлагаемое решение проблемы причинной связи, как видно из изложенного, исходит из тех же методологических предпосылок, что и теория необходимого и случайного причинения, а именно – из объективной природы причинности, из необходимости ее исследования с учетом конкретной ситуации наступления результата (вопреки «теории» типичной причинности), из неравноценности условий, вызвавших неправомерные последствия (вопреки «теории» необходимого условия), а также из того, что не всякое причинение достаточно для привлечения к ответственности. Вместе с тем на почве предлагаемого решения, думается нам, устраняются и те неправильные практические выводы, которые вытекают из теории необходимого и случайного причинения.
Как уже отмечалось, эта теория необоснованно относит неправомерное поведение к разряду необходимых причин, тогда как в большинстве случаев оно фактически включается в случайную часть общей системы взаимодействия. Напротив, признание неправомерного поведения обстоятельством, вызывающим действительность результата или создающим конкретную возможность его наступления, отражает реальную роль, которую фактически играет во всех встречающихся жизненных случаях неправомерное поведение.
Далее, теория необходимого и случайного причинения не может дать удовлетворительного ответа на вопрос о том, почему даже предвиденная случайная причинная связь не достаточна для ответственности, и потому ее авторы вынуждены идти по пути либо отрицания возможности предвидеть случайное причинение, либо отождествления предвиденной причинной связи с необходимой причинностью. С точки зрения категорий возможности и действительности, в условиях, когда возможность носит абстрактный характер, предвидение правонарушителя исчерпывается лишь его расчетом «на авось», так как при этом имеются в виду объективно неповторяющиеся обстоятельства, и потому не только причинение, но и вина не приобретает здесь необходимого для возникновения ответственности содержания. Совершенно иное выражение получает виновность правонарушителя при конкретной возможности наступления результата. При этих условиях он либо прямо (умысел), либо общим образом (неосторожность) предвидит связь своего поведения с таким вызывающим действительность результата обстоятельством, которое носит объективно повторяющийся характер. Тут уже нет, следовательно, расчета «на авось», и потому не только причинность, но и вина приобретает содержание, достаточное для привлечения к ответственности.
Наконец, теория необходимой и случайной причинной связи знает лишь одну степень причинения, служащую основанием ответственности, – необходимое причинение, между тем как закон в ряде случаев (см., например, ст. 18 УК) прямо предписывает учитывать степень причинения при определении объема ответственности. В отличие от этого, категории возможности и действительности исходят из различных степеней причинения, что особенно важно для уголовного права не только при определении объема ответственности каждого из соучастников совершенного преступления, но и вообще для привлечения к ответственности наряду с исполнителями также и пособников, которые своим поведением никогда не вызывают действительности результата, а создают лишь конкретную возможность его наступления.
Чтобы убедиться в практических преимуществах отстаиваемых здесь взглядов, возвратимся вновь к упоминавшимся ранее делам, не получившим, по нашему мнению, обоснованного и последовательного разрешения с позиций теории необходимого и случайного причинения.
В приведенном Л. А. Лунцем и описанном выше деле по иску М. к Химзаводу ответчики, расположив склад горючих материалов близ железнодорожного полотна, создали лишь возможность возникновения пожара. Эта возможность была превращена в действительность искрой проходившего мимо паровоза, которая попала в горючие материалы. Вопреки Л. А. Лунцу, не горючие материалы подожгли искру, а искра подожгла горючие материалы. Но при этом Химзавод создал не абстрактную, а конкретную возможность, поскольку она была связана с таким обстоятельством, как вылет искры, которое в данной конкретной ситуации (при расположении горючих материалов на прирельсовой полосе) является объективно повторяющимся, ибо искроуловители полного гашения искры не обеспечивают. Поэтому и ответственность за результат должен нести Химзавод, причем, поскольку он является не только причинителем, но и виновником результата, возмещение вреда было целиком отнесено на его счет.
В приведенном у Т. Л. Сергеевой и также описанном выше деле о привлечении к ответственности Ж. за нарушение дисциплины на транспорте обвиняемый сам не вызвал действительности результата, а лишь создал его возможность тем, что, производя работу без предупредительных средств, он не смог остановить движения мчавшегося под уклон вагона. Но он при этом создал конкретную возможность, так как и движение по инерции незаторможенного вагона и пересечение людьми железнодорожного полотна относятся к числу объективно повторяющихся обстоятельств. К тому же обвиняемый не мог не предвидеть этих обстоятельств уже хотя бы потому, что они относятся к разряду повторяющихся и общеизвестных, а следовательно, налицо не только причинная связь, но и виновность, необходимая для привлечения его к уголовной ответственности.
С тех же теоретических позиций оценки причинной связи под углом зрения категории возможности и действительности мы будем исходить в дальнейшем при определении объема убытков, которые могут быть вменены в ответственность правонарушителю и на возмещение которых вправе притязать потерпевший.