Объем ответственности
§ 1. Область практического применения принципа полного возмещения
1
В советском гражданском праве объем ответственности определяется принципом полного возмещения. Этот принцип для обязательственных отношений вообще сформулирован в ст. 117 ГК: «В случае неисполнения должником обязательства он обязан возместить кредитору причиненные неисполнением убытки». Для обязательств, возникающих из причинения вреда, тот же принцип воспроизводится в ст. 410 ГК, которая гласит: «Возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно – в возмещении причиненных убытков».
Специальное правило ст. 410 ГК в одном отношении отличается от общего правила, установленного ст. 117 ГК. Ст. 117 ГК говорит об обязанности возместить причиненные неисполнением убытки и только об этой обязанности. По ст. 410 ГК на причинителя вреда в первую очередь возлагается обязанность восстановить состояние, существовавшее до совершения правонарушения, и лишь в случае невозможности такого восстановления он должен возместить убытки потерпевшему.
Различие, существующее между правилами ст. 410 и 117 ГК, свое объяснение находит в том, что ст. 410 ГК рассчитана на деликтные отношения, тогда как ст. 117 ГК, хотя она и помещена в общей части обязательственного права, по существу имеет в виду главным образом договорные отношения. В этом убеждает буквальный текст ст. 117 ГК. Обязанность возмещения убытков предусматривается ею на случай «неисполнения должником обязательства». Следовательно, два лица уже должны были состоять в обязательственных отношениях, выступая – одно в качестве должника, другое в качестве кредитора, чтобы первое лицо могло нарушить право другого именно как должник. Между тем обязанность возместить причиненный вред возникает и у лица, которое до этого не было должником потерпевшего и которое стало его должником в силу самого факта причинения вреда. На случаи этого рода буквальный текст ст. 117 ГК не может быть распространен.
Однако, поскольку ст. 117 ГК является нормой общей части обязательственного права, необходимо отступить от ее буквального текста и признать, что устанавливаемая ею обязанность возмещения убытков в равной мере применима как к договорным, так и к деликтным отношениям: всякий, кто совершил правонарушение, обязан возместить причиненные убытки, – все равно, явились ли они результатом неисполнения обязанности, возникшей из договора или установленной общей нормой закона. В качестве общей нормы ст. 117 ГК и не могла предусматривать такой специальный случай, как обязанность возместить вред в натуре, ибо возложение подобной обязанности может иметь место не во всех, а только в деликтных обязательствах. Поэтому она и предусматривается не общей (ст. 117 ГК), а специальной нормой (ст. 410 ГК), регулирующей обязательства из причинения вреда. В этом одна из особенностей формы деликтной ответственности.
В свою очередь форма договорной ответственности имеет свои особенности, не известные ответственности деликтной. Должник, не исполнивший обязательство, обязан возместить причиненные неисполнением убытки. Но в то время как исполнение обязанности по возмещению убытков прекращает деликтное отношение, договорное отношение, как правило, сохраняется, несмотря на возмещение убытков неисправным должником.
Социалистический договор является орудием выполнения плана. Для выполнения плана необходимо реальное исполнение договора, поскольку план предполагает не только денежное, но и материальное накопление ценностей. Принцип реального исполнения договора, который только и может обеспечить реальное выполнение плана, нельзя поэтому подменять денежным возмещением убытков, причиненных неисполнением договора. Это допустимо лишь в отношениях между гражданами, когда у кредитора отпадает интерес в исполнении договора после просрочки или иного правонарушения, совершенного должником. В отношениях между социалистическими организациями требование реального исполнения, предъявляемое наряду с требованием о возмещении убытков, может отпасть лишь при том условии, что вследствие истечения планового года или изменения плана отпала необходимость в выполнении договора в натуре. Во всех остальных случаях возмещение убытков и уплата штрафов не освобождают от обязанности реально исполнить договор. В этом одна из особенностей формы договорной ответственности.[513]
Мы, однако, отвлекаемся от этих и других особенностей формы договорной и деликтной ответственности. В нашу задачу входит исследование общих вопросов гражданско-правовой ответственности в целом. Поэтому мы можем ограничиться в своем анализе лишь тем принципом, который имеет общее значение как для договорной, так и для деликтной ответственности. Таким общим принципом является принцип полного возмещения.
2
В первой главе настоящей работы мы специально остановились на общей характеристике принципа полного возмещения и причинах, в силу которых он утвердился в советском гражданском праве. Сейчас мы должны обратиться к анализу конкретных форм его осуществления. Но прежде чем перейти к характеристике действия принципа полного возмещения в отношениях между гражданами и между социалистическими организациями, необходимо остановиться на некоторых общих связанных с ним вопросах.
Для осуществления принципа полного возмещения необходимо, чтобы объем гражданско-правовой ответственности по своему количественному выражению совпадал с объемом причиненных убытков. В этом смысле способы определения объема гражданско-правовой ответственности существенно отличаются от способов определения меры наказания в уголовном праве.
В уголовном праве объем ответственности (мера наказания) определяется в соответствии со всеми обстоятельствами дела. При назначении судом меры наказания учитывается общественное значение объекта посягательства, характер вызванного преступным действием результата, способ, при помощи которого было совершено посягательство, личность преступника и т. д. Важнейшим из обстоятельств, учитываемых при определении судом меры уголовного наказания, является степень виновности преступника. Следовательно, в уголовном праве вина является не только условием, но и мерой ответственности, поскольку в зависимости от ее степени и других обстоятельств дела определяется наказание, которое должен понести преступник.
Иначе обстоит дело в гражданском праве. Для привлечения к гражданско-правовой ответственности, как правило, необходимо, чтобы противоправное действие было совершено по вине правонарушителя. Но если правонарушение совершено виновно и за него должна последовать ответственность, то уже после этого вопрос об объеме ответственности решается не в соответствии со степенью и характером вины, а сообразно с наступившим результатом, т. е. объемом причиненных убытков. Следовательно, в отличие от уголовного права, вина в гражданском праве есть только условие ответственности, тогда как ее мерой является наступивший результат.
Указанные особенности определения мер уголовного наказания, с одной стороны, и объема гражданско-правовой ответственности – с другой, наиболее ярко проявляются при разрешении спора по гражданскому иску, заявленному в уголовном деле. Так, приговором Ленинградского городского суда бывшие работники артели «Инскуппром» Ж., Г., Р., М. и С. были осуждены за совершенные ими хищения на 20 лет лишения свободы каждый, между тем как объем возмещения причиненного ими ущерба суд определил для Ж. в сумме 392 915 руб., а для всех остальных – солидарно в сумме 44 189 руб. По тому же делу X. был приговорен к 10, а С. к 20 годам лишения свободы, однако материальную ответственность они понесли солидарно в одной и той же сумме, а именно – в размере 15 695 руб. Определяя меру наказания, суд исходил, следовательно, из учета всех обстоятельств дела, тогда как объем гражданско-правовой ответственности зависел исключительно от размера ущерба, причиненного по вине каждого из осужденных.[514]
Такое различное значение вины и наступившего результата для уголовно-правовой и гражданско-правовой ответственности не является случайным. Оно вытекает из различия задач, разрешаемых советским государством при помощи норм уголовного и норм гражданского права.
Динамика социалистических хозяйственных и иных общественных отношений, в частности, динамика отношений, возникающих в сфере расширенного социалистического воспроизводства, нормами уголовного права не опосредуется. Задача уголовного права заключается в борьбе с аномальными явлениями в нашем обществе, в борьбе с преступлениями как действиями, посягающими на основы социалистического строя или иные охраняемые законом отношения. Поэтому при определении мер уголовного наказания учитывается как объем наступивших последствий, так и степень допущенной преступником виновности, а также другие обстоятельства дела.
Задача гражданского права заключается не только в борьбе с правонарушениями, но и в юридическом опосредовании нормального процесса расширенного социалистического воспроизводства, самой динамики социалистических хозяйственных и иных общественных отношений. Важнейшая хозяйственно-политическая задача, которая решается Коммунистической партией и Советским государством при помощи норм гражданского права, заключается в обеспечении таких правовых предпосылок, благодаря которым хозяйственная деятельность социалистических организаций в их взаимных связях друг с другом и с отдельными гражданами осуществляется планомерно и бесперебойно, благодаря которым вся наша хозяйственная система может работать с точностью часового механизма. Нормы гражданского права призваны обеспечить должную активность каждого гражданина и каждого коллектива советских граждан на том участке, на котором он работает. Если же отдельный гражданин или коллектив граждан (социалистическая организация) нарушает свою обязанность, нарушает отношения, участником которых он является, нормы гражданского права должны обеспечить восстановление этих отношений путем предъявления новых, дополнительных требований к лицу, совершившему правонарушение. Но для того чтобы восстановить нарушенное отношение, должен быть полностью устранен ущерб, вызванный правонарушением, а это возможно лишь при том условии, что ответственность правонарушителя будет полностью соответствовать объему вызванных его действиями убытков. Именно поэтому в качестве меры гражданско-правовой ответственности выступает не вина, а наступивший результат, т. е. объем убытков, причиненных правонарушением.
Различные способы установления пределов ответственности в уголовном и в гражданском праве, обусловленные различием в мерах уголовной и гражданско-правовой ответственности, не могут не сказываться на различном построении санкций в нормах уголовно-правового и гражданско-правового законодательства.
Уголовно-правовые санкции точно устанавливают пределы ответственности, не отсылая при этом к другим объективным критериям, благодаря которым эти пределы могли бы быть сужены или расширены. Если санкция является абсолютно определенной, то она и назначается судом, признавшим подсудимого виновным в совершении предусмотренного данной нормой преступления. Если же санкция является относительно определенной, то суд назначает в ее пределах конкретную меру наказания с учетом всех обстоятельств дела, в первую очередь с учетом характера и степени вины преступника. Но самые пределы ответственности точно устанавливаются в самом уголовном законе.
Гражданско-правовые санкции лишь общим образом устанавливают пределы ответственности, окончательное установление которых зависит от объективного вменяемого в вину правонарушителю результата. Одного лишь факта совершения виновного противоправного действия, если только санкция за него не была установлена заранее в виде штрафа, еще недостаточно для определения объема гражданско-правовой ответственности. Последний может быть определен только в результате выявления объема причиненного вреда, на который лишь общим образом указывают гражданско-правовые санкции, когда они говорят о положительном ущербе в имуществе или о виновно причиненных убытках в целом. Санкции гражданского права носят, следовательно, своеобразный отсылочный характер, с тем, однако, что для определения действительных границ гражданско-правовой ответственности они отсылают не к другим законам, как это делают обычные отсылочные санкции, а к объективно наступившему результату.
Именно потому, что точное исчисление размера причиненных убытков имеет решающее значение для определения объема гражданско-правовой ответственности, но не всегда необходимо для определения меры уголовного наказания, – суды, рассматривая уголовные дела и вынося подсудимым обвинительные приговоры, иногда гражданский иск признают лишь по праву. При этом размер материальной ответственности осужденных подлежит специальному определению по иску потерпевшего. Так, по приговору Ленинградского городского суда Э., Р. и Г. были осуждены в феврале 1949 г. к различным срокам лишения свободы за выпуск недоброкачественных изделий в количестве 798 комплектов домино и 2,5 тыс. комплектов шахмат. Установления этих фактов было достаточно для разрешения уголовного дела. Однако чтобы определить объем материальной ответственности осужденных, необходимо было произвести ряд дополнительных исчислений, в частности – установить разницу между стоимостью доброкачественных изделий и ценою, по которой могли бы быть реализованы выпущенные по вине подсудимых дефектные изделия. Поэтому, признав иск артели «Фанеродревтруд» по праву, суд предложил ей обратиться к подсудимым с гражданским иском для взыскания возмещения причиненных убытков. Устанавливая меру наказания, суд исходит из задачи применения по данному конкретному делу санкции, указанной в уголовном законе.
Для определения же меры гражданско-правовой ответственности недостаточно одних лишь указаний закона и общей характеристики наступивших последствий, но необходимо также точно исчислить их размер в денежном выражении.
Таким образом, уголовно-правовые санкции являются значительно более точными и определенными, поскольку они устанавливаются самим законом, тогда как гражданско-правовые санкции являются менее точными и определенными, так как для их уточнения необходимо обратиться к объективному результату, к которому они сами отсылают. Но в то же время санкции уголовного права являются в своем подавляющем большинстве относительно определенными, а конкретная мера наказания в соответствии с обстоятельствами дела назначается судом, тогда как гражданско-правовые санкции, как правило, бывают абсолютно определенными, и суд устанавливает ответственность в точном соответствии с объемом убытков, подлежащих возмещению. Это несколько противоречивое положение получает достаточное объяснение в характере различных критериев уголовно-правовой и гражданско-правовой ответственности.
В самом деле, степень вины как мера ответственности не заключает в себе непосредственно объективных пределов ответственности. Поэтому пределы ответственности должны быть точно установлены в самом уголовном законе, санкции которого являются вполне точными и определенными. Но так как различие в степени и характере вины как меры уголовной ответственности должно быть учтено судом при назначении конкретной меры наказания, санкции уголовного права носят относительно определенный характер.
Напротив, убытки как мера ответственности заключают в самих себе объективные пределы ответственности. Поэтому гражданские законы, как правило, не знают различных санкций за различные правонарушения (кроме отдельных штрафов в отношениях между социалистическими организациями) и для определения объема ответственности отсылают к наступившему результату. Так как действительно причиненные убытки, независимо от того, какого объема они достигают в каждом конкретном случае, всегда определяют собою границы гражданско-правовой ответственности, а ее понижение в сравнении с этими границами, как правило, не допускается, то последние только и могут быть выражены в санкциях гражданского права, являющихся поэтому абсолютно определенными.
3
Мы установили, таким образом, что принцип полного возмещения как основной принцип, в соответствии с которым должен определяться объем гражданско-правовой ответственности, получает свое выражение как в содержании норм гражданского права, так и в характере и построении гражданско-правовых санкций. Этот принцип с достаточной последовательностью проводится в жизнь и в судебно-арбитражной практике. Несмотря на это, ряд авторов принципу полного возмещения прямо или косвенно противопоставляют иной принцип определения объема гражданско-правовой ответственности.[515]
Противники принципа полного возмещения, оспаривая этот принцип, говорят, что если объем гражданско-правовой ответственности от степени вины не зависит, то тогда и вина имеет в гражданском праве чисто формальное значение, а по существу ответственность может возникнуть и при отсутствии вины.
Такое утверждение является глубоко ошибочным и не соответствует действительному положению вещей. Советское гражданско-правовое законодательство, за некоторыми специально установленными исключениями, прочно придерживается принципа ответственности за вину. Самая ответственность возникает лишь при наличии вины, но ее объем от степени вины не зависит. Вина для гражданско-правовой ответственности уже потому имеет принципиальное, а не формальное значение, что объем ответственности не может выходить за пределы того, что предвидел или мог и должен был предвидеть правонарушитель. Если для возникновения гражданско-правовой ответственности достаточно простой неосторожности, то она может повлечь за собой ответственность такого же объема, как и умысел, лишь тогда, когда объем вреда, наступление которого предвидел действующий по умыслу, совпадает с объемом вреда, наступление которого должен был предвидеть действующий по неосторожности. Следовательно, и при неосторожности и при умысле имеет место ответственность только за вину, и в этом смысле принцип вины ни в какой мере не нарушается.
Однако дифференцировать объем ответственности сообразно со степенью вины не представляется ни возможным, ни целесообразным с точки зрения общих задач, стоящих перед советским гражданским правом.
Введение дифференциации гражданско-правовой ответственности привело бы к тому, что лишь при умысле имело бы место полное возмещение причиненных убытков, тогда как ни простая, ни даже грубая неосторожность не могли бы послужить основанием для такой ответственности.[516] Иначе говоря, дифференциация ответственности привела бы к тому, что прежнее нормальное положение не было бы восстановлено, причиненный правонарушителем вред остался бы невозмещенным несмотря на то, что правонарушитель виновен, что он предвидел, к каким последствиям приведут совершенные им противоправные действия. Учитывать степень вины для определения объема гражданско-правовой ответственности – значит вводить правило, направленное на защиту интересов виновного правонарушителя в ущерб интересам невиновного потерпевшего.
Поэтому если и можно говорить о необходимости дифференцирования объема гражданско-правовой ответственности сообразно со степенью вины, то лишь в применении к тем случаям, когда ответственность выступает не в форме возмещения убытков, а в виде различных штрафных санкций. Но штрафные санкции служат лишь дополнением к основной форме гражданско-правовой ответственности – возмещению причиненных убытков, а кроме того, как об этом свидетельствует арбитражная практика, если ставится вопрос и о возмещении убытков, и о взыскании штрафов, последние, кроме специально установленных случаев, зачитываются в сумму возмещения. Поэтому дифференциация штрафов сообразно со степенью вины не может поколебать основного принципа гражданско-правовой ответственности как принципа полного возмещения причиненных убытков, не зависящего от того, действовал ли правонарушитель умышленно или неосторожно.
Сторонники дифференцирования объема ответственности сообразно со степенью вины, являющиеся одновременно противниками принципа полного возмещения, пытаются в обоснование своего взгляда сослаться на действующее законодательство, которое учитывает степень виновности для определения объема ответственности в ряде случаев. Однако и эти случаи, действительно являющиеся исключением из общего правила, не опровергают, а, наоборот, лишь подтверждают последнее. Рассмотрим каждый из них в отдельности.
Первая группа случаев включает в себя отношения, в которых вопрос об ответственности возникает в связи со смешанной виной причинителя и потерпевшего. Ответственность причинителя перед потерпевшим наступает здесь не в полном объеме, а лишь в известной части причиненного вреда, которая определяется судом с учетом степени виновности причинителя и самого потерпевшего. Вина в этих условиях является не только основанием, но и мерой ответственности причинителя, причем известная часть наступивших последствий должна быть возложена на потерпевшего. Отступление от общего принципа гражданско-правовой ответственности имеет здесь место потому, что в правонарушениях такого рода отсутствует одна из необходимых предпосылок его применения, а именно недопустимость снижения ответственности виновного причинителя за счет невиновного потерпевшего.
При смешанной вине виновным является не только причинитель, но и сам потерпевший. Снижение ответственности причинителя производится, таким образом, за счет виновного потерпевшего и притом лишь в тех пределах, в каких виновность последнего позволяет часть результата возложить на него самого. Если бы в случаях причинения вреда совместными действиями обеих сторон можно было бы четко отграничить ту часть вреда, которая наступила вследствие действий каждой из них, то она, эта часть, и служила бы мерой их индивидуальной ответственности. Но так как провести такое разграничение, как правило, не представляется возможным, то в качестве меры ответственности здесь и выступает степень виновности причинителя и потерпевшего.
Вторая группа случаев включает в себя отношения, в которых вопрос об ответственности возникает в связи с причинением вреда совместными действиями нескольких лиц. Но дело в том, что и здесь потерпевший получает полное возмещение причиненных ему убытков, а степень вины учитывается только в расчетах между самими совместными причинителями. При этих условиях, когда принцип полного возмещения сам по себе ущемления не терпит, нет препятствий к тому, чтобы признать за виною значение меры гражданско-правовой ответственности. Более того, в признании за виною такого значения в отношениях подобного рода имеется и практическая необходимость, так как для определения расчетов между совместными причинителями у суда нет никаких других оснований, кроме степени виновности каждого из них.
Третья, последняя группа случаев включает в себя отношения, в которых самый вопрос об ответственности может быть поставлен лишь при наличии вины определенной степени. В подавляющем большинстве случаев ответственность в сфере гражданского права наступает даже при простой неосторожности, допущенной правонарушителем. Но иногда он может быть привлечен к ответственности лишь при грубой неосторожности, а в некоторых случаях только при умысле. Означает ли это, что тем самым нарушается общий принцип ответственности в области гражданского права?
Степень виновности как основание ответственности может и должна выражаться по-разному в различных отношениях в зависимости от характера и значения этих отношений, а также с учетом характера самого правонарушения. Но если требуемая законом степень виновности имеется, то вопрос об объеме ответственности решается независимо от последней и определяется в своем решении всецело и исключительно результатом, наступившим по вине причинителя. Установление различных степеней виновности в качестве основания для возложения ответственности на участников различных гражданских правоотношений составляет одно из необходимых условий правильного регулирования социалистических имущественных отношений на основе норм советского гражданского права и создания предпосылок для дальнейшего развития этих отношений, но не оказывает при этом никакого влияния на основной принцип гражданско-правовой ответственности – принцип полного возмещения.
Критикуя принцип полного возмещения, некоторые авторы ссылаются на хозрасчет, полагая, что его последовательное осуществление требует учета степени вины для определения ответственности, для дифференцирования последней сообразно со степенью вины.[517]
Но задача хозрасчета состоит в том, чтобы служить орудием выполнения плана. Для выполнения возложенного на него планового задания коллектив работников хозоргана должен принять все объективно возможные меры. Едва ли поэтому ссылкой на хозрасчет можно обосновать необходимость и целесообразность дифференцирования ответственности сообразно со степенью вины.
Договорные отношения между хозорганами носят плановый характер: невыполнение договора обычно является результатом невыполнения плана на предприятии должника и причиной невыполнения плана на предприятии кредитора. Освободить должника от ответственности хотя бы за часть результата, вызванного его неисправностью, значит, по существу, частично освободить его от ответственности за неисполнение плана. Заняв такую позицию, следовало бы прийти к выводу, что в полном объеме ответственность за неисполнение плана хозорган может нести лишь при умысле, т. е. при такой степени вины, которая на практике никогда не встречается, а при неосторожности его необходимо в известной мере амнистировать за допущенный им срыв выполнения планового задания.
Практически это означало бы ориентировать наши хозорганы на то, что они не должны принимать всех мер к выполнению плана или что, во всяком случае, непринятие всех мер не будет им вменено в ответственность в полном объеме.
Наряду с тем, что дифференциация ответственности сообразно со степенью вины ослабила бы ответственность хозорганов за выполнение возложенных на них плановых заданий, наряду с этим она неправильно отразила бы хозрасчетную деятельность хозорганов, контрагенты которых оказались неисправными. При подобных условиях социалистические хозорганы должны были бы нести часть последствий, вызванных неисправностью их контрагентов, а последние, наоборот, несмотря на их неисправность, освобождались бы от обязанности устранить известную часть ими же вызванного результата.
Таким образом, принцип полного возмещения, исключающий возможность изменения объема ответственности с учетом степени вины, не только не противоречит хозрасчету, а, наоборот, единственно способен обеспечить его наиболее последовательное осуществление. Только на основе этого принципа можно обосновать обязанность хозоргана принять все зависящие от него меры для выполнения плана и нести ответственность за невыполнение плана, вызванное непринятием этих мер. В то же время только на основе этого принципа результаты правонарушения сказываются на хозрасчете того именно хозоргана, которым правонарушение было совершено.
Поэтому принцип полного возмещения должен получить свое закрепление не только в отношениях между гражданами, но и в отношениях между социалистическими органами.
§ 2. Возмещение убытков, причиненных социалистическим организациям
1
Для проведения в жизнь принципа полного возмещения в отношениях между социалистическими организациями необходимо предоставить организации, понесшей убытки от правонарушения, право на возмещение как положительного ущерба в имуществе, так и плановой прибыли. В принципе право на возмещение положительного ущерба никем не оспаривается. Высказывается лишь мнение о необходимости учета степени вины правонарушителя для определения объема возмещения в каждом конкретном случае, мнение, которое, с нашей точки зрения, практически нельзя считать приемлемым. Более спорным – и в литературе, и в судебно-арбитражной практике – является вопрос о возмещении плановой прибыли.
Судебная практика допускает возмещение «упущенной выгоды», требуя лишь, чтобы при ее оценке суд исходил «из реального оборота, не переходя в область гаданий».[518] Однако это указание Верховного Суда РСФСР, относящееся к 1925 г. и, как видно из приведенных в нем мотивов, рассчитанное на условия времени его издания, едва ли может быть положено в основу каких-либо далеко идущих выводов в современных условиях. Для таких выводов тем более нет оснований, что в одном из своих недавних определений (по делу № 03/360 по иску прокурора к сахарному и спиртовому заводу о взыскании в пользу колхоза имени Димитрова 437 596 руб.) ГСК Верховного Суда СССР стала на точку зрения недопустимости взыскания «упущенной выгоды» в делах о причинении имущественного вреда. Арбитражная практика, не допускавшая возмещения «упущенной выгоды» до самого недавнего времени, в настоящее время твердо встала на путь удовлетворения исковых требований потерпевшего от неисполнения договора контрагента в объеме, предусмотренном ст. 117 ГК, включая и «упущенную выгоду».
Противоположные мнения по этому вопросу высказаны и в нашей литературе.
А. Я. Вышинский еще в 1937 г. на Первом Всесоюзном совещании работников суда и прокуратуры вполне определенно высказался за возмещение «упущенной выгоды» в точном соответствии со ст. 117 ГК.[519]
Эта же точка зрения высказывается и многими из наших цивилистов. Так, И. Б. Новицкий, допуская в известных случаях возможность замены реального исполнения договоров денежной компенсацией, указывает, что «денежная компенсация сохраняет для социалистического предприятия известное значение также и как средство увеличения оборотных средств организации, потерпевшей от нарушения договора» (курсив наш. – О. И.).[520] С еще большей определенностью этот вопрос получает положительное разрешение в работах К. А. Граве,[521] Л. А. Лунца,[522] Г. К. Матвеева[523] и др.
Напротив, А. В. Венедиктов является решительным противником возмещения «упущенной выгоды» в отношениях между социалистическими организациями, поскольку такое возмещение привело бы, по его мнению, к тому, что на «балансе пострадавшего от неисполнения договора предприятия появилась бы известная сумма накоплений, отражающая не действительные – реальные – достижения данной отрасли или участка народного хозяйства, а лишь результат применения договорных санкций – при отсутствии действительного накопления в социалистическом хозяйстве».[524]
Мы полагаем, что соображения, высказанные А. В. Венедиктовым, не могут поколебать силы основных доводов, выдвигаемых в пользу допустимости и целесообразности возмещения плановой прибыли в отношениях между социалистическими организациями. Они не могут в первую очередь поколебать главного довода в пользу такого возмещения, сводящегося к необходимости последовательного осуществления начал хозяйственного расчета как экономической предпосылки выполнения хозяйственного плана социалистическими организациями.
Назначение прибыли, извлекаемой хозорганом, заключается, как известно, в том, что она в большей своей части направляется на расширение производства в соответствии с планом. Неполучение прибыли по вине контрагента, не исполнившего договор, может привести к тому, что предусмотренное планом расширение производства окажется либо полностью неосуществимым, либо неосуществимым в установленных размерах. Таково влияние, которое невозмещение плановой прибыли оказывает на выполнение плана в предстоящем производственном цикле.
Что же касается предшествующего производственного цикла, то возмещение положительного ущерба позволяет хозоргану частично (за исключением прибыли) выполнить план в денежных показателях, но его план остается невыполненным в натурально-вещественных показателях, в смысле реального материального накопления. Хозрасчет и план хозоргана, пострадавшего от неисполнения договора, оказывается, следовательно, ущемленным в двух отношениях: и по линии планового расширения производства, и по линии выполнения прежней производственной программы в натурально-вещественных показателях, хотя данный хозорган со своей стороны принял все необходимые меры для выполнения своего хозяйственного плана. Между тем его контрагент, по вине и неисправности которого наступили эти последствия, ограничится только возмещением положительного ущерба, что, конечно, также отразится на его плановой деятельности, но отразится в гораздо меньшей степени по сравнению с тем, какое влияние его неисполнительность оказала на производственно-плановую деятельность хозорганаистца. При этих условиях подлинное хозрасчетное лицо каждого из названных хозорганов оказывается невыявленным, план – невыполненным, а производственные интересы потерпевшего – ущемленными в интересах его неисправного контрагента.
Напротив, если бы объем ответственности включал в себя и возмещение плановой прибыли, невыполнение плана в сфере потерпевшего контрагента было бы ограничено только натурально-вещественными показателями, относящимися к предшествующему производственному циклу, но оно ни в какой мере не затронуло бы расширения производства в новом производственном цикле, притом все или почти все последствия, вызванные неисполнением договора, проявили бы себя главным образом в сфере неисправного контрагента. Правда, накопление денежных средств на балансе потерпевшего, как правильно указывает А. В. Венедиктов, не соответствовало бы в этом случае реальному производственному накоплению, а «появилось бы за счет увеличения потерь на балансе неисправного контрагента».[525]
Но именно в таком перемещении средств и должна отразиться хозрасчетная деятельность двух находящихся в обязательственных отношениях хозорганов, из коих один оказался неисправным и обязан нести все последствия своей неисправности. При этом наличие денежного накопления при отсутствии накопления производственного никого не может ввести в заблуждение в вопросе о выполнении плана, поскольку выполнение плана учитывается не только в денежных, но и в натурально-вещественных показателях. Установленный разрыв между двумя видами показателей будет свидетельствовать о том, что план не выполнен, но он не выполнен не по вине данного хозоргана.
В то же время нельзя не учитывать, что прибыль является прибылью только для данного производственного цикла, а в следующем цикле, для расширения производства которого она будет использована, эта прибыль превратится в обычные и притом заранее запланированные оборотные средства. И если А. В. Венедиктов признает, что возмещение положительного ущерба данному хозоргану необходимо постольку, поскольку тем самым устраняется возможный прорыв в его оборотных средствах, то он должен признать, что тем же целям служит и возмещение плановой прибыли, с той лишь разницей, что в первом случае возмещаются оборотные средства предшествующего производственного цикла, а во втором случае восполняются предусмотренные планом, но не полученные в результате неисправности договорного контрагента оборотные средства нового производственного цикла. Возмещение убытков в полном объеме, включая плановую прибыль, позволяет выявить подлинное хозрасчетное лицо каждого из состоящих в обязательственных отношениях хозорганов и обеспечивает максимально возможные условия для выполнения плана кредитором, а все или почти все последствия неисполнения обязательства переносятся в сферу неисправного контрагента.
Однако вопрос о денежной компенсации плановой прибыли непосредственно связан с вопросом о недопустимости внепланового перераспределения средств, и это составляет наиболее сильный аргумент в арсенале противников ее возмещения. Но дело в том, что те, кто ссылаются на этот аргумент, принципиально не исключают возможности такого перераспределения, так как и при допускаемой ими компенсации положительного ущерба внеплановое перераспределение средств имеет место, хотя оно и ограничено пределами положительного ущерба. Речь идет, следовательно, лишь о количественной стороне дела, т. е. о том, чтобы это перераспределение не распространялось на плановую прибыль. Но при такой постановке вопроса он утрачивает свою принципиальность, и выводы, к которым приходят сторонники этого взгляда, нуждаются, вероятно, в дополнительном обосновании.
Если же касаться общей проблемы внепланового перераспределения средств, то самая эта внеплановость, думается нам, обладает вполне плановым характером. Речь идет о возмещении прибыли, запланированной, но не полученной данным хозорганом вследствие неисправности его контрагента. При возмещении ему этой прибыли он получает средства, предусмотренные для него планом, а его неисправный контрагент лишается этих средств, потому что, не исполнив своей обязанности, он сорвал выполнение плана. Отступление от плана выражается здесь в том, что запланированные средства поступают не из того источника, который был предусмотрен планом, и уходят от их обладателя в условиях, когда план оказался нарушенным. Но спрашивается, допустимо ли это при данных конкретных обстоятельствах?
Мы думаем, что, как правило, допустимо. Вследствие невыполнения договора план уже оказался нарушенным, плановое распределение средств уже оказалось поколебленным, так как потерпевший контрагент утратил часть средств текущего производственного цикла (положительный ущерб) и не получил запланированных средств для нового производственного цикла (плановая прибыль). Вопрос может стоять лишь о том, на ком должно отразиться уже нарушенное плановое распределение средств. В отношении положительного ущерба решение как будто бы является бесспорным: его возмещает неисправный контрагент. Но мы уже отмечали, что между положительным ущербом в имуществе и неполученной плановой прибылью нет того принципиального различия, на которое указывают противники возмещения последней. Поэтому и в отношении плановой прибыли решение должно быть аналогичным: ее возмещает неисправный контрагент.
Не следует думать при этом, что у кредитора, если ему при всех обстоятельствах обеспечивается возмещение и положительного ущерба, и плановой прибыли, отпадает серьезный стимул для того, чтобы добиваться от должника реального исполнения договора. Этот стимул сохраняется, и притом он является достаточно серьезным, поскольку при возмещении любых убытков, если только договор не был исполнен реально, план кредитора остается невыполненным в натурально-вещественных показателях со всеми вытекающими отсюда последствиями юридического и экономического характера. Ввиду этого кредитор, естественно, будет в первую очередь добиваться исполнения договора, а судебно-арбитражные органы со своей стороны также должны учитывать это обстоятельство, определяя объем возмещения. Но если договор, несмотря на все принятые кредитором меры, не был выполнен по вине неисправного должника, последний обязан возместить кредитору и положительный ущерб и плановую прибыль. Иной вопрос, удастся ли в каждом конкретном споре доказать объем прибыли, которую социалистическая хозяйственная организация не получила вследствие неисправности ее контрагентов. В ряде случаев представление таких доказательств не связано с какими-либо серьезными затруднениями. Так, например, Ленинградская прядильно-ткацкая фабрика «Октябрьская» по большой группе проведенных ею дел взыскала со своих поставщиков убытки, причиненные ей вследствие того, что поставленное сырье оказалось более дорогостоящим, чем это было предусмотрено договором, отчего повысилась и себестоимость продукции, выпускаемой фабрикой. Так как благодаря достигнутой фабрикой экономии повышение себестоимости произошло в меньших размерах, чем разница между действительной и договорной ценой поставленного сырья, истец взыскал со своих поставщиков разницу между действительной и запланированной себестоимостью, добившись, таким образом, компенсации той части прибыли, которой он лишился по вине своих поставщиков. Но в большинстве дел самый процесс доказывания размера неполученной прибыли представляется в высшей степени сложным.
Так, Гатчинский завод им. Рошаля получил от своего поставщика в августе 1949 г. андезито-базальтовые плиты на общую сумму 48 087 руб., но не мог их использовать, так как по своим техническим данным кирпич не соответствовал условиям производства на заводе. Несмотря на то, что это вызвало перебои на предприятии получателя, арбитраж удовлетворил его требования только в размере стоимости кирпича и предусмотренных договором санкций, отказав в возмещении убытков потому, что никаких других данных, кроме справки о разнице между запланированной и фактически полученной им прибылью истец представить не смог.
Однако трудности доказывания не могут иметь определяющего значения для решения принципиального вопроса о допустимости возмещения плановой прибыли. Такие трудности возникают не только по делам о возмещении плановой прибыли, но и по спорам, связанным с возмещением положительного ущерба в имуществе. Наличие затруднений доказательственного порядка не лишает, однако, потерпевшего права на возмещение плановой прибыли, так же как это обстоятельство не лишает его права на возмещение убытков вообще.
2
В арбитражной практике сравнительно редко приходится сталкиваться с исками о возмещении убытков. Как показывает изучение дел, проходящих через органы государственного арбитража в Ленинграде, в случае неисполнения договора хозорганы, как правило, ограничиваются предъявлением требований о взыскании штрафов. Численность дел, по которым предъявляются требования о возмещении убытков, занимает весьма незначительное место, и лишь в виде редкого исключения можно столкнуться с делами, в которых ставится вопрос о возмещении плановой прибыли.
Мы пытались установить причины этого явления на основе изучения опыта ленинградской хозяйственной практики. Практика показывает, что дело здесь не только и даже не столько в трудностях доказывания размера неполученной прибыли или убытков вообще, как это обычно отмечается в нашей литературе, сколько в обстоятельствах совершенно иного характера.
Конечно, доказать объем причиненных убытков вообще, а тем более объем прибыли, не полученной вследствие правонарушения, – дело в высшей степени сложное, особенно если учесть, что размер этой прибыли должен быть доказан на основе бухгалтерских данных. Представить такие данные если и не невозможно, как думает И. Б. Новицкий,[526] то, во всяком случае, крайне затруднительно.
Неудивительно поэтому, что в нашей литературе выдвинут ряд предложений, специально относящихся к этому вопросу.
Одни авторы отстаивали идею «нормативных убытков», согласно которой стороны могли бы, во избежание необходимости доказывать размер причиненных убытков, определить их заранее, в самом договоре. Но это предложение не могло быть воспринято ни в теории, ни на практике, так как оно, по существу, дублирует неустойку, хотя, по мнению его авторов, «нормативные убытки» должны взыскиваться наряду с пеней, штрафом и неустойкой. Если убытки будут заранее «нормированы» в договоре, они подлежат возмещению даже в тех случаях, когда фактически неисполнение договора вообще никаких убытков не причинило. Тем самым возмещение убытков могло бы превратиться в штрафную санкцию, размер которой определялся бы произвольно, вне всякой зависимости от размера действительно причиненных убытков. Но едва ли установление нового штрафа, наряду со штрафами, уже известными нашему законодательству, способно что-либо изменить в существе дела. Концепция «нормативных убытков», если бы она была воспринята, фактически закрепила бы существующую практику, когда иски хозорганов ограничиваются только штрафами и не распространяются на убытки.
Другие авторы, считая необходимым сохранить за возмещением убытков их действительное содержание, ищут в то же время пути, облегчающие возможность доказывания размера убытков. В поисках этого пути А. В. Венедиктов предложил в свое время «метод приближенных оценок». Осветив некоторые мероприятия, проведение которых могло бы позволить в ряде случаев с достаточной точностью установить размер причиненных убытков, и даже специально отметив, что «трудности определения размера убытков, вызванные отсутствием правильно поставленного учета простоев, менее всего являются непреодолимыми».[527] А. В. Венедиктов вместе с тем считает, что даже при наличии у арбитража конкретных данных он может определить объем ответственности неисправного контрагента лишь по методу приближенных оценок.[528] Для определения самого размера убытков и пропорции их распределения между соответствующими поставщиками и заказчиками, по мнению А. В. Венедиктова, «метод приближенных оценок неизбежно и в будущем останется главным методом работы арбитража в подобных (т. е. наиболее сложных. – О. И.) случаях».[529]
Отличие позиции А. В. Венедиктова от теории «нормативных убытков» состоит в том, что он не превращает возмещение убытков в договорный штраф или неустойку, а предполагает наличие действительных убытков для того, чтобы мог возникнуть вопрос об их возмещении. Наличие этих убытков должно быть подтверждено конкретными данными, и лишь в случае невозможности определить их размер необходимо прибегнуть к «методу приближенных оценок».
Однако и с этой точкой зрения мы согласиться не можем. Если принцип полного возмещения является основным принципом, определяющим объем гражданско-правовой ответственности, – а мы полагаем, что только этот принцип совместим с методом хозрасчета, – то ориентирование на метод приближенных оценок, пусть даже в наиболее затруднительных случаях, явилось бы отступлением от этого принципа, причем отступлением, основанным на недоказанном тезисе о невозможности определения размера убытков. Правильно поставленный учет обеспечивает доказывание размера убытков, обусловленных не только простоем, но и любыми иными обстоятельствами. Именно поэтому убытки должны возмещаться не в приближенных, а в доказанных размерах, что будет служить дополнительным стимулом к правильной постановке учета. Всякого рода попытки взыскания убытков по методу «приближенных оценок» отклоняются арбитражными органами как лишенные необходимых доказательственных данных и построенные на чисто гадательных расчетах.
Совсем недавно с такого рода попыткой столкнулся Ленинградский областной арбитраж в деле по иску Областного управления Главнефтесбыта о взыскании убытков, причиненных ему получателями нефтепродуктов вследствие их невыборки. В связи с тем, что контрагенты истца не выбирали нефтепродукты своевременно, он был вынужден для получения новых емкостей от железнодорожного транспорта переадресовывать находившиеся на простое цистерны с уплатой железной дороге штрафов за переадресовку. Суммировав все выплаченные им штрафы, Ленинградское областное управление Главнефтесбыта распределило эту сумму между ответчиками пропорционально количеству нефтепродуктов, не выбранных каждым из них в отдельности. Однако ввиду того, что истец не представил данных, на основе которых можно было бы определить, действительно ли подверглись переадресовке нефтепродукты, предназначавшиеся для каждого из ответчиков, а лишь приближенно произвел распределение убытков между ними, – все эти иски арбитраж отклонил как недоказанные и по линии причинной связи и по размеру.
Совершенно правильно поэтому Г. К. Матвеев усматривает задачу судебно-арбитражных органов в том, «чтобы преодолеть трудности, встречающиеся при определении размеров убытка… Их можно преодолеть лишь повышением требований к оформлению исков об убытках всеми доказательственными материалами, подтверждающими действительные размеры убытка… Никаких “непреодолимых препятствий” здесь, конечно, нет. Все зависит от дальнейшего упорядочения наших договорных связей, улучшения методов хозяйствования, усиления имущественной ответственности хозорганов за свою деятельность перед другими хозорганами, от правильной линии в работе арбитражных и судебных органов».[530]
Едва ли имеется необходимость в том, чтобы трудности, встречающиеся при определении размера причиненных убытков, преодолевать путем отказа от их определения. А ведь, собственно, к этому ведет и теория «нормативных убытков» и, в конечном счете, «метод приближенных оценок». Вместо создания особых теорий по этому вопросу необходимо следовать тексту закона, возлагающего на должника обязанность возместить кредитору причиненные неисполнением убытки (ст. 117 ГК), возместить их в полном размере, но при этом, само собой разумеется, в размере, положительно доказанном в ходе судебно-арбитражного разбирательства дела.
Было бы вообще неправильно объяснять малочисленность дел, в которых предъявляются иски о возмещении убытков, трудностями доказывания их размера. Такие дела в практике встречаются, причем в каждом из изученных нами дел подобного рода доказывание размера причиненных убытков представлялось довольно сложным. Тем не менее арбитражу при помощи сторон удавалось преодолеть эти трудности и вынести положительные решения по предъявленным требованиям.
Сошлемся лишь на один пример. В первом квартале 1951 г. Кожзавод им. Радищева поставил одному из своих ленинградских заказчиков гонки и погонялочные ремни пониженной прочности, что ускорило время их износа и привело к увеличению затрат заказчика на приобретение тех же предметов. Заказчик предъявил к Кожзаводу иск о возмещении причиненных ему убытков, сославшись в обоснование своих исковых требований на следующие доказательства: 1) данные хронометражного учета износа гонков и погонялочных ремней, из которых видно, что указанные изделия не выдерживали установленного для них рабочего времени – гонки на 48–60 % и погонялочные ремни на 17–38 % (расчет был произведен по каждому изделию в отдельности); 2) технический расчет о степени износа в продолжение оставшегося времени доброкачественных гонков и погонялочных ремней, приобретенных истцом для замены преждевременно выбывших одноименных предметов; 3) расчет стоимости износа, составившей 59 406 руб. При этих условиях арбитраж имел все основания для удовлетворения иска о возмещении убытков в полном объеме.
Трудно предположить, чтобы во всех других делах, в которых истцы ограничиваются только взысканием штрафов, они даже не предпринимали попыток взыскать возмещение убытков только потому, что опасались трудностей в доказывании их размера. Если бы в арбитражной практике изобиловали дела, по которым иски о возмещении убытков отклоняются ввиду недоказанности их размера, тогда можно было бы считать установленным, что именно в этом заключается основная причина «штрафной практики» в спорах между социалистическими организациями. Чем, однако, объяснить самый факт крайне редкого предъявления требований о возмещении убытков?
В поисках ответа на этот вопрос мы установили, по данным Ленинградского городского и областного арбитража, хозорганы, чаще всего предъявляющие иски к своим контрагентам о взыскании штрафов за неисполнение договоров. Эти данные мы сопоставили с данными о выполнении плана теми же хозорганами. Оказалось, что годовой план как в денежных, так и в производственных показателях выполнен этими хозорганами на 100 и более процентов, хотя в течение того же времени они предъявили десятки, а то и более исков к своим неисправным контрагентам. Вслед за этим мы провели такое же сопоставление соответствующих данных в пределах более коротких промежутков времени (квартальные и месячные сроки), причем, буквально за единичными исключениями, результаты оказались теми же самыми. Эти данные вносят полную ясность в интересующий нас вопрос.
Если, несмотря на неисправность его контрагентов, хозорган, тем не менее, выполняет свой план, то о возмещении ему плановой прибыли вообще не может быть речи: так как выполнен план, то получена и плановая прибыль. В подавляющем большинстве случаев выполнение плана приводит к тому, что и убытки, именуемые положительным ущербом, также сводятся к нулю, поскольку накладные и иные расходы производятся хозорганом не просто в предвидении предъявления ему исполнения по договору, а для выполнения плана. Эти расходы обычно оказываются полностью покрытыми, если план был выполнен, или, во всяком случае, они сводятся к такой сравнительно небольшой величине, для покрытия которой достаточно суммы штрафов, взысканных с неисправного контрагента. Ввиду этого хозорганы и ограничивают, как правило, свои требования взысканием штрафов. Если же сумма штрафов для покрытия расходов оказывается недостаточной, предъявляются иски о возмещении положительного ущерба в имуществе. И, наконец, лишь в тех исключительных случаях, когда невыполнение договора должником приводит к невыполнению плана кредитором, ставится вопрос о возмещении всех убытков, в том числе и плановой прибыли.
Нетрудно понять, что случаи этого рода объективно могут встретиться крайне редко, и уж при всех условиях – гораздо реже, чем случаи неисполнения договора. Неисполнение договора должником не влечет за собой автоматически неисполнения плана кредитором. Последний может путем мобилизации внутренних ресурсов, путем соответствующей маневренности в установлении частных сроков исполнения его контрагентами, а иногда и путем изыскания новых источников сырья или даже переключения на иное предусмотренное планом производство выполнить свой план, несмотря на неисправность того или иного из своих контрагентов. Все это не может не поставить перед арбитражем задачи – даже в тех редких случаях, когда предъявляются иски о возмещении убытков, – подходить к вопросу об их удовлетворении с крайней осторожностью.
Арбитраж должен выяснить, принял ли хозорган все необходимые меры для выполнения плана, несмотря на неисправность его контрагента, и отказывать в иске о возмещении убытков всякий раз, когда истец не использовал всех имевшихся у него возможностей. Такая практика будет стимулировать должную дисциплинированность как хозоргана-истца в деле выполнения плана, поскольку он не получит возмещения убытков, так и хозоргана-ответчика в деле выполнения договора, поскольку он будет подвергнут штрафным санкциям. Но если хозорган-истец принял все зависящие от него меры, а план, тем не менее, оказался недовыполненным вследствие неисправности хозоргана-ответчика, арбитраж должен проявить особую активность в деле выявления размера убытков и взыскать их возмещение с ответчика в полном объеме.
3
В своем действии в отношениях между социалистическими организациями принцип полного возмещения отличается некоторыми особенностями, по сравнению с тем, как он действует в отношениях между гражданами.
Гражданский кодекс предоставляет возможность путем включения соответствующего условия в договор ограничить объем ответственности неисправного контрагента. Такая возможность устанавливается, в частности, ч. III ст. 143 ГК, согласно которой стороны вправе, внеся задаток для обеспечения договора, определить его как отступное, и в этом случае утрачивается право на возмещение убытков, не покрытых суммой задатка. Однако правилами ст. 143 ГК могут воспользоваться только граждане. Согласно закону о кредитной реформе,[531] выдача задатка в отношениях между социалистическими организациями запрещена, поскольку она явилась бы одним из видов их взаимного кредитования. Поэтому исключена и выдача задатка в виде отступного, а следовательно, исключено ограничение размером отступного объема ответственности социалистической организации.
Но в то же время объем ответственности социалистических организаций (а иногда и граждан перед социалистическими организациями),[532] хотя он и не может быть ограничен по договору, в ряде случаев может быть ограничен по прямому указанию закона. В нашем законодательстве имеется несколько норм подобного рода.[533] При характеристике и оценке этих норм необходимо учитывать, что, несмотря на некоторые присущие им общие черты, они не всегда тождественны по своему содержанию.
Так, определив штрафы, подлежащие взысканию с железной дороги за просрочку в доставке груза, Устав железных дорог СССР[534] далее, в ст. 72, оговаривает: «Если грузополучатель понес убытки от просрочки в доставке груза, то вместо штрафа железная дорога уплачивает по его требованию вознаграждение в размере доказанных убытков». Но объем возмещения убытков не может быть бóльшим, чем сумма провозной платы, взысканной за перевозку просроченного в доставке груза. Ограничивая, таким образом, объем ответственности, Устав железных дорог ставит этот объем в прямую зависимость от размера действительно причиненных убытков. Если убытки причинены в меньшем объеме, чем сумма провозной платы, они будут возмещены полностью. Если же убытки по своему объему превышают сумму провозной платы, они будут возмещены лишь в пределах последней. Следовательно, законодательные ограничения объема ответственности, подобные тем, которые введены в Устав железных дорог, в ряде практически встречающихся случаев вполне укладываются в принцип полного возмещения; но даже тогда, когда, согласно этим ограничениям, полное возмещение неосуществимо, оно, тем не менее, ставится в зависимость от фактически причиненных убытков.
Иной характер носят нормы, устанавливающие унифицированный объем ответственности. Такова, например, унифицированная пеня, установленная для случаев просрочки в погашении денежных обязательств. Правонарушение, на случай совершения которого введена эта пеня, обычно причиняет убытки. Не говоря уже о том, что всякая просрочка в погашении платежей замедляет процесс оборачиваемости денежных средств и потому оказывает отрицательное влияние на рентабельность работы хозоргана-кредитора, своевременно внесенный кредитору платеж с момента поступления его на счет в Госбанке включается в общую сумму хранимых на счете средств, на которую Госбанк обязан начислять проценты. Нельзя поэтому унифицированные санкции рассматривать как нечто, вообще не связанное с причиненными убытками.
Гражданско-правовая ответственность, устанавливаемая за нарушение имущественных отношений, за исключением чисто штрафных санкций, всегда имеет определенное отношение к возмещению убытков. Но степень ее связи с причиненными убытками и их объемом может быть различной. В частности, особенность законов, устанавливающих унифицированные санкции, состоит в том, что они вводят как максимальный, так и минимальный предел ответственности, и в этом их отличие от законов, подобных Уставу железных дорог, которым вводится лишь максимальный предел ответственности. Благодаря такой особенности законов, вводящих унифицированные санкции, лишь в виде исключения может оказаться, что объем ответственности совпадет с объемом действительно причиненных убытков. Обычно объем ответственности здесь либо превышает объем убытков, либо не достигает его; иногда возможны и такие исключительные случаи, когда унифицированные санкции взыскиваются при отсутствии убытков вообще.
Но все эти и некоторые иные исключения из принципа полного возмещения, встречающиеся в отношениях между социалистическими организациями, имеют свое специальное обоснование и, во всяком случае, не могут быть использованы для оспаривания принципа полного возмещения, как и всякие исключения вообще не могут служить опровержением общего правила.
Далее, Гражданский кодекс позволяет судебным органам при определении объема ответственности учитывать имущественное положение сторон. Если ст. 123 ГК, являющаяся нормой общей части обязательственного права, позволяет суду учитывать имущественное положение лишь при определении порядка взыскания возмещения, в смысле возможности предоставления отсрочки или рассрочки ответчику, то ст. 411 ГК специально для деликтных обязательств вводит и гораздо более дальше идущее правило. Согласно этой статье, «определяя размер вознаграждения за вред, суд во всех случаях должен принять во внимание имущественное положение потерпевшего и причинителя». Здесь уже самый объем возмещения ставится в зависимость от имущественного положения. Еще дальше в этом вопросе идет ст. 406 ГК, которая позволяет даже в случаях, когда причинитель вреда вообще не обязан к его возмещению, возложить на него такую обязанность с учетом имущественного положения как причинителя, так и потерпевшего.
Правда, в настоящее время, в условиях победы социализма и постепенного перехода от социализма к коммунизму в нашей стране, эта норма едва ли практически применима. Но если она даже и применяется, то лишь в строго ограниченных пределах. Еще в 1926 г. ГКК Верховного Суда РСФСР указала, что ст. 406 ГК совершенно недопустимо применять к ответственности госорганов. «Так как государство, обеспечивающее трудящихся через специальные органы социального обеспечения, не должно быть привлекаемо и в лице других своих органов к выполнению этой же функции в неорганизованном порядке. Применение же ст. 406 ГК к госорганам-ответчикам означает сплошное возложение на государство ответственности за ущерб, так как государство всегда имущественно сильнее отдельных трудящихся».[535]
Последнее соображение, высказанное ГКК Верховного Суда РСФСР, в равной степени применимо также и к отношениям, в которых в качестве ответчика выступает кооперативно-колхозная организация.
Что же касается ст. 411 ГК, то уже постановление Пленума Верховного Суда СССР от 5 мая 1950 г. допустило ее применение к случаям причинения вреда в колхозе. В постановлении же Пленума Верховного Суда СССР от 28 мая 1954 г. о судебной практике по взысканию материального ущерба, причиненного преступлением, судебным органам предписывается ставить вопрос о применении ст. 411 ГК, если материальный ущерб причинен преступными действиями лица, не состоящего с данной социалистической организацией в трудовых отношениях, а при наличии таких отношений вступает в действие аналогичная указанной гражданско-правовой норме ст. 836 КЗоТ. Следует прийти к выводу, что поскольку ст. 411 ГК может быть распространена даже на преступные действия, причинившие вред имуществу социалистической организации, то она тем более применима к действиям непреступного характера. При этом, разумеется, учету подлежит лишь имущественное положение самого причинителя, не сопоставимое здесь с имущественным положением потерпевшего. Когда же вопрос о возмещении убытков решается в отношениях между социалистическими организациями, учет имущественного положения сторон не может иметь места, ибо самая постановка этого вопроса в таком абстрактном виде – «имущественное положение» – была бы здесь лишена всякого смысла.
Но в отношениях между социалистическими организациями может и должен быть поставлен иной вопрос, немыслимый в отношениях между гражданами. Суд или арбитраж, взыскивая возмещение с причинителя, когда сумма, подлежащая выплате, достигает значительных размеров, обязаны установить, не приведет ли это к образованию такого прорыва в оборотных средствах ответчика, при котором он будет лишен возможности выполнить свой план. При наличии такой опасности, установленной на основе всех необходимых данных, судебно-арбитражные органы должны уменьшить объем возмещения с тем, чтобы предоставить достаточную компенсацию истцу и в то же время обеспечить необходимые условия для выполнения плана ответчиком.
В анализе этого вопроса можно стать и на иную точку зрения, а именно – предоставить арбитражу и при этих условиях право взыскивать с ответчика полное возмещение, с тем, что прорыв в оборотных средствах ответчика будет ликвидирован по указанию планово-регулирующих органов. Но такая точка зрения практически едва ли является приемлемой.
Если бы ответственность хозорганов в конечном счете влекла за собой государственную дотацию, она была бы лишена своего основного назначения – служить средством, стимулирующим должную активность именно того коллектива работников, который образует юридическую личность данной организации. Прибегая в подобных исключительных случаях к распределению убытков между двумя хозорганами, судебно-арбитражные органы обеспечивают тем самым ликвидацию прорыва на местах, вместо того, чтобы устранять его за счет средств, поступающих с государственного бюджета.
Поэтому и необходимо в этих случаях отступить от принципа полного возмещения и произвести распределение убытков между истцом и ответчиком. Но это допустимо лишь тогда, когда и истцом и ответчиком является социалистическое государственное предприятие или учреждение. Если же одной из сторон является кооперативно-колхозная организация, то различие между двумя формами социалистической собственности – государственной собственностью как всенародным достоянием и кооперативно-колхозной собственностью как собственностью данного коллектива трудящихся – исключает возможность даже при наличии особых обстоятельств произвести распределение убытков между истцом и ответчиком в порядке судебного или арбитражного решения. Суд или арбитраж в этих условиях обязан взыскать возмещение в полном объеме, а вопрос о ликвидации прорыва в средствах ответчика подлежит разрешению в порядке административного управления.
Плановые начала, на которых строятся отношения между социалистическими организациями, а также прямая связь этих отношений с социалистической собственностью в ее обеих формах обусловливают еще одно различие между ними и отношениями граждан в вопросе об объеме гражданско-правовой ответственности.
Гражданский кодекс предоставляет возможность расширить или сузить круг оснований гражданско-правовой ответственности путем включения соответствующего условия в договор. Так, согласно ст. 118 ГК, должник отвечает за вызванную по его вине невозможность исполнения, «поскольку иное не установлено законом или договором». Диспозитивный характер ст. 118 ГК позволяет по договору расширить круг оснований ответственности, включая ответственность за случай, или сузить круг этих оснований, исключая ответственность, например, за такой вид вины, как неосторожность.
Практически редко заключаются договоры, участники которых воспользовались бы диспозитивными правилами ст. 118 ГК. В процессе изучения практики ленинградских судов мы не встретили ни одного подобного договора. Но если бы такие договоры и встретились, они могли бы иметь применение только в отношениях между гражданами, но не между социалистическими организациями.
Совершенно недопустимо освобождение должника от ответственности за неисполнение договора, вызванное его неосторожностью, когда речь идет об отношениях между социалистическими организациями, так как это означало бы, что, получив плановое предписание, хозорган мог бы освободить себя от обязанности принять все необходимые меры для его выполнения путем заключения соответствующего соглашения со своим контрагентом. Поэтому действующее законодательство (ст. 20 постановления СНК СССР от 19 декабря 1933 г.) категорически запрещает включение в договоры между социалистическими организациями условий об ограничении ответственности должника за допущенную им неисправность.
В такой же мере недопустимо и расширение оснований ответственности социалистических организаций, в частности, возложение на них по договору ответственности за случай. Л. А. Лунц обосновывает это безусловно правильное положение следующим образом: «Договорные… “гарантийные условия”, направленные на ответственность за пределами вины, по существу означают принятие на себя должником обязательств “страхового” характера. В отношениях между социалистическими организациями это означало бы нарушение государственной монополии страхования, осуществляемой Госстрахом, и противоречило бы принципу специальной правоспособности юридических лиц».[536] Едва ли, однако, это обоснование можно признать правильным.
Если бы принятие на себя ответственности по договору за случай было бы видом страхования, посягающим на монополию Госстраха, его нельзя было бы допустить и в отношениях между гражданами. В действительности же возложение ответственности за случай по договору в такой же мере не может быть признано видом страхования, как им не является возложение ответственности за случай по прямому указанию закона. Сущность дела заключается в том, что если бы социалистическая организация приняла на себя по договору ответственность за случай, последняя, не имея никакого значения для стимулирования работы коллектива юридического лица, приводила бы к перераспределению средств между социалистическими организациями во внеплановом порядке, помимо предписаний планово-регулирующих органов или оснований, прямо указанных в законе.
Таким образом, в отношениях между социалистическими организациями исключена возможность договорного расширения или сужения оснований ответственности в порядке правил ст. 118 ГК, а потому и вопрос о применении материальных санкций в отношениях между ними может быть поставлен только при наличии оснований, прямо указанных в законе.
Отмеченные нами особенности, которыми характеризуется гражданско-правовая ответственность в отношениях между социалистическими организациями, не дают, естественно, никаких оснований утверждать, что у нас существует два института ответственности – один для граждан, а другой для социалистических организаций. Основные принципы и цели норм об ответственности по советскому гражданскому праву являются общими как для отношений между гражданами, так и для отношений между социалистическими организациями. То же самое следует сказать и о противоправности, причинности и вине как условиях возникновения гражданско-правовой ответственности. Однако конкретные формы осуществления общих принципов гражданско-правовой ответственности, а также конкретные формы выражения условий ответственности не могут не видоизменяться в зависимости от того, в каких отношениях они проявляются – в отношениях между гражданами или между социалистическими организациями. Это выражено в действующем законодательстве и в судебно-арбитражной практике, а потому и должно получить свое обоснование в теории. Но, выявляя эти конкретные особенности, теория должна опираться на общие принципы, задачи и цели гражданско-правовой ответственности, а также на общие условия ее возникновения.
4
В связи с решениями сентябрьского (1953), февральско-мартовского и июньского (1954) Пленумов ЦК КПСС, а также постановлениями партии и правительства о мерах дальнейшего развития сельского хозяйства в СССР перед советскими юристами с настоятельной необходимостью выдвигается задача всестороннего исследования и широкого показа роли, которую призваны сыграть советское социалистическое право в целом и каждая его отрасль в отдельности в осуществлении этих огромной исторической значимости мероприятий. Такая же задача стоит и перед исследованием института гражданско-правовой ответственности, имеющего немалое значение среди разнообразных других способов и средств, применяемых и используемых в целях охраны и укрепления социалистической колхозной собственности, в целях дальнейшего расширения и развития социалистического колхозного производства.
Если по линии условий ее возникновения имущественная ответственность самих колхозов или лиц, причинивших убытки колхозам, подчиняется общим правилам советского гражданского права, то объем ответственности в области отношений с колхозами, а иногда и между колхозами, определяется в ряде случаев в соответствии со специальными правовыми нормами. Основная особенность этих норм заключается в установлении повышенной охраны тех видов колхозных имуществ, которые имеют решающее значение для осуществления и развития колхозного производства, а следовательно, и для дальнейшего развития в целом сельского хозяйства нашей страны. К числу норм такого рода относятся:
а) правило об установлении повышенной (в размере полуторной стоимости животных) ответственности для лиц, виновных в хищении крупного рогатого скота, свиней, овец, коз и лошадей, принадлежащих колхозам и совхозам;
б) указания Пленума Верховного Суда СССР о том, что лица и организации, самовольно обработавшие земли колхозов, помимо обязанности по передаче колхозу урожая в натуре или возмещения его стоимости по рыночным ценам, несут также и определенную штрафную ответственность, заключающуюся в том, что они не могут требовать от колхоза компенсации за труд и семена, заложенные в земельные участки (п. 3 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 мая 1950 г. о судебной практике по гражданским колхозным делам);[537]
в) распространение на лесонарушения, совершенные в колхозных лесах, установленных законом общего порядка и условий ответственности за лесонарушения. При этом в пользу колхоза присуждается возмещение ущерба, а штраф, предусмотренный для случаев лесонарушений, взыскивается в доход государства (п. 12 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 20 января 1950 г. о судебной практике по гражданским делам о лесонарушениях).[538]
Наряду с этим ответственность за причинение некоторых видов ущерба колхозному имуществу отличается и по своей форме. Если, как уже отмечалось, судебная практика обычно идет по пути денежной компенсации убытков, то в целях сохранения вещественной целостности тех имуществ, которые относятся к разряду главнейших элементов колхозного производства, в качестве основной формы ответственности применяется возмещение ущерба в натуре, с тем, что лишь в случаях, когда это неосуществимо, ущерб может быть компенсирован в деньгах. Мы имеем при этом в виду следующие конкретные случаи:
а) ответственность лиц и организаций, получивших от колхозов продукты, скот и другое имущество без оплаты или по явно заниженным ценам с нарушением Устава сельскохозяйственной артели (п. 2 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 мая 1950 г.);
б) ответственность лиц, самовольно обработавших земли, принадлежащие колхозу, или самовольно снявших урожай или покос с колхозных земель (п. 3 того же постановления);
в) ответственность владельцев окота по искам колхозов о возмещении ущерба, причиненного потравой (п. 5 того же постановления).
В несколько особом положении в этом отношении находятся дела об ответственности лиц, виновных в падеже принадлежащих колхозам лошадей и крупного рогатого скота. Здесь также подлежит применению принцип натурального возмещения, поскольку правлениям колхозов рекомендовано предоставлять причинителям возможность возмещать ущерб путем сдачи колхозу взамен погибшего равноценного скота. Однако если в ранее перечисленных случаях суд сам должен стремиться к обеспечению возмещения в натуре, то здесь денежная компенсация продолжает все же оставаться основной формой ответственности, заменимой натуральным возмещением лишь по желанию причинителя.
Приведенные нормы и правила должны быть дополнены характеристикой некоторых особых имущественных споров, участниками которых являются колхозы и которые занимают весьма значительное место в судебной практике по гражданским колхозным делам.
В ряде случаев колхозы предъявляют к организациям, осуществляющим на колхозной земле те или иные работы (например, сплавные или лесорубочные), иски о возмещении причиненных такими работами убытков колхозу. Дело в том, что осуществление этих работ связано обычно с возведением складских и иных помещений, размещением заготовленного леса и т. п., что в свою очередь лишает возможности колхоз использовать соответствующую часть отведенного ему земельного массива. В зависимости от характера занятой различными организациями земли колхозы предъявляют требования о возмещении стоимости сенокоса или не снятого урожая, а если земля вовсе пустовала, ставится вопрос о компенсации по рыночным ценам той части сданной колхозом в порядке обязательных поставок государству продукции, которая приходится на данную площадь в соответствии с погектарными нормами поставок.
Судебная практика, поскольку об этом можно судить на основе изученных нами дел, прошедших через Ленинградский областной суд и ГСК Верховного Суда РСФСР, идет при рассмотрении таких исков следующим путем. Исходя из наметившейся в практике Верховного Суда СССР тенденции не возмещать так называемую упущенную выгоду (см. подробнее п. 1 настоящего параграфа), низовые судебные инстанции стремятся отграничить ту часть убытков, которая могла бы быть отнесена к разряду положительного ущерба в имуществе, с предоставлением колхозам возмещения лишь в этих пределах. Но так как произвести подобное отграничение зачастую невозможно, попытки такого рода почти никогда не приводят к успеху.
Так, колхоз им. Красина Осьминского р-на Ленинградской области предъявил к Леспромхозу иск о взыскании 19 520 руб. за использование колхозных земель общей площадью 13 га для размещения леса, заготовленного ответчиком, что привело к гибели урожая ржи на площади 4,2 га и клевера на площади 8,8 га. Исковая сумма слагалась из стоимости семян клевера и ржи, израсходованных колхозом для посева, цены предполагавшегося среднего урожая ржи, а также урожая клевера, но уже в пределах трех лет, ввиду долголетия посевов клевера, и, наконец, стоимости по рыночным ценам продуктов, которые в порядке обязательных поставок подлежали сдаче государству с площади в 13 га. Суд удовлетворил иск колхоза, исключив лишь стоимость урожая клевера за последующие два года (1954–1955 гг.), который был отнесен к упущенной выгоде.
В разрешении приведенного дела суд допустил, с нашей точки зрения, по меньшей мере две ошибки. Во-первых, не следовало возмещать стоимость продуктов, сданных колхозом в порядке обязательных поставок, так как соответствующая сумма уже вошла в общую сумму возмещения, полученного колхозом за утраченный урожай. Во-вторых, непонятно, почему урожай, предполагавшийся в текущем году, составляет положительный ущерб в имуществе, а клевер, который мог бы быть получен истцом в 1954–1955 гг., относится к упущенной выгоде, если в действительности и тот и другой вид убытков охватывает ценности, которые еще не принадлежали колхозу, но поступили бы в его собственность, если бы не было совершено правонарушение. Другое дело, что в возмещении урожая клевера последующих лет надлежало отказать, так как колхозу представлялась возможность вновь засеять клевером освобожденный Леспромхозом земельный участок. Однако основанием для частичного отказа в иске служит здесь тот факт, что соответствующие убытки вообще не наступили, но отнюдь не природа убытков, относимых к разряду упущенной выгоды и потому, по мнению суда, не подлежащих возмещению. Если при этом учесть, что в других случаях суды рассматривают утраченный урожай как положительный ущерб в имуществе, то станет совершенно очевидным, что единая линия в разрешении этих вопросов до сих пор не выработана в судебной практике.
Мы уже останавливались на общем вопросе об объеме возмещения, который должен устанавливаться судом при разрешении гражданских споров (см. п. 1 настоящего параграфа). Нет решительно никаких оснований из общего правила, сформулированного в законе (ст. 117 ГК), делать исключения для случаев возмещения убытков, причиненных колхозам, особенно исключения, которые идут по линии сокращения объема причитающейся колхозам компенсации и находятся, следовательно, в прямом противоречии с задачей дальнейшего укрепления и развития социалистической колхозной собственности. Для таких исключений нет тем более оснований, что если последовательно придерживаться принципа возмещения лишь положительного ущерба в имуществе, то колхозы во всех приводимых и иных аналогичных делах имели бы право на компенсацию только семян, но не урожая. Однако по такому пути судебная практика не идет и не может идти. Вместе с тем по непонятным причинам она восприняла деление причиненных колхозу убытков на урожай зерновых и сенокосы, на урожай текущего года и последующих лет, когда ущерб причиняется многолетним культурам. Нельзя не отметить искусственности такого деления. С другой стороны, отказ в предоставлении колхозам права на полное возмещение причиненного им ущерба, наряду с его противоречием закону, особенно недопустим в современных условиях – в условиях проведения в жизнь намеченных партией и правительством мер по дальнейшему развитию сельского хозяйства в СССР.
Гораздо удачнее разрешается в судебной практике другой вопрос, возникающий при рассмотрении такого рода дел в связи с требованиями ответчиков исключить из суммы взыскиваемого колхозами возмещения стоимость трудовых затрат, которые должны были бы произвести колхозы, если бы они действительно снимали урожай с земельных участков, занятых ответчиками. Отклоняя эти встречные требования, суды вовсе при этом не вводят в назначаемые ими меры материальной ответственности какого-то дополнительного, штрафного элемента, а лишь расширяют рамки ответственности до действительных пределов полного возмещения.
Колхозная собственность является коллективной, групповой собственностью. Поэтому причиняемый ей ущерб отражается на интересах как колхоза в целом, так и каждого колхозника в отдельности. Вычет тех сумм, на которых настаивают ответчики, приводил бы к уменьшению оплаты труда колхозников по трудодням, часть которых не была ими выработана по вине ответчиков. Напротив, взыскание всей суммы убытков обеспечивает возмещение ущерба, причиненного и имуществу колхозов и трудовым доходам их членов. Но если даже признать, что подобная ответственность носит штрафной характер, то и тогда не было бы никаких оснований для удовлетворения встречных требований ответчиков о вычете из общей суммы причитающегося с них возмещения названных сумм. Для случаев самовольной обработки земельных участков колхоза или снятия колхозного урожая подобная штрафная ответственность прямо предусмотрена постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 5 мая 1950 г. о судебной практике по гражданским колхозным делам. Вполне естественно применение соответствующих правил также и в тех случаях, когда колхоз лишается урожая или даже возможности обработать часть своего земельного массива вследствие того, что она оказалась самовольно занятой какой-либо организацией или отдельным гражданином.
Решения партии и правительства по вопросам сельского хозяйства вызвали энтузиазм трудящихся не только деревни, но и города, энтузиазм, проявляющийся в самых разнообразных формах, в том числе и в форме более широкого распространения, чем это имело место ранее, шефства коллективов рабочих и служащих социалистических хозорганов над отдельными колхозами. Отношения шефства нередко переплетаются с разнообразными правовыми отношениями, четкое отграничение которых друг от друга существенно важно для разрешения некоторых правовых вопросов, возникающих в этой области. В частности, как об этом свидетельствует судебная практика, необходимо проводить четкое различие между работами, выполняемыми для колхоза в порядке шефства, и работами, производимыми для него на основе подрядного договора.
ГСК Верховного Суда СССР и РСФСР в ряде определений правильно в связи с этим ориентируют низовые судебные инстанции на то, что споры по подрядным отношениям с колхозами подлежат разрешению на основе общих норм действующего законодательства, в то время как если имеют место шефские отношения, речь может идти только о компенсации стоимости материалов, но не трудовых затрат шефского коллектива; колхоз со своей стороны возникающие у него претензии по поводу качества выполненных работ должен адресовать непосредственно шефскому коллективу в целях согласования с ним тех мер, которые должны быть совместными усилиями приняты для ликвидации обнаруженных дефектов. В таком именно плане Ленинградским областным судом был разрешен спор между институтом «Механобр», Горным институтом и колхозом «Шахтер» Сланцевского р-на, возникший в связи с проведенными в колхозе работами по электрификации.
Необходимо, однако, отметить, что и производство для колхозов работ в порядке шефства, ввиду возложения на колхоз обязанности по компенсации стоимости материалов, должно производиться с соблюдением норм Устава сельскохозяйственной артели, требующего обязательного утверждения таких расходов колхозным собранием. При этом если решение колхозного собрания состоялось, то вред, причиненный материалам, которые были предоставлены шефским коллективом и оплачены колхозом, подлежит возмещению в общеисковом порядке, как вред, причиненный имуществу колхоза. Но и здесь следует учитывать шефский, а не правовой характер соответствующих отношений, в силу которого иск о возмещении ущерба может быть предъявлен не к юридическому лицу, а к конкретному виновнику причиненного ущерба. С другой стороны, природа отношений, в связи с которыми вред был причинен, думается нам, дает все основания для применения в делах такого рода, в соответствии с их конкретными обстоятельствами, ст. 411 ГК – в целях уменьшения объема возмещения, причитающегося с причинителя.
Мы уже отмечали, что повышенная ответственность за лесонарушения, предусмотренная действующим законодательством, распространяется также на случаи их совершения в колхозных лесах. Однако если неправомерная порубка леса рассматривается как лесонарушение, колхоз получает единократную стоимость порубленного по ценам для леса на корню, тогда как признание тех же действий причинением ущерба дает колхозу право, в соответствии со ст. 403 ГК, требовать возмещения убытков, исчисляемых в соответствии с ценами на заготовленный лес. Поскольку квалификация правонарушения оказывает влияние как на объем санкций, которым подвергается правонарушитель, так и на объем возмещения, взыскиваемого в пользу колхоза, этот вопрос должен получить правильное и законченное разрешение. Совершенно недопустимы своеобразные половинчатые решения, которые иногда встречаются в судебной практике по рассматриваемым делам.
Так, прокурор Тихвинского р-на в защиту интересов колхоза «Общий труд» предъявил к Лесхозу, который без согласия колхоза выдал Тихвинскому Леспромхозу порубочный билет на колхозный лес, иск о взыскании 37 320 руб., т. е. десятикратной попенной цены порубленного леса. Народный суд решением, утвержденным ГСК Ленинградского областного суда, взыскал 3732 руб., т. е. единократную попенную цену порубленного леса, возложив обязанность по уплате этой суммы колхозу не на Лесхоз, а на Леспромхоз, который в действительности совершил порубку. Между тем такое решение нельзя признать правильным, ибо если здесь имело место лесонарушение, следовало подвергнуть виновника ответственности в десятикратном размере со взысканием 9/10 присужденной суммы в доход государства, а если, напротив, суд пришел к выводу о том, что действия ответчика должны быть квалифицированы по ст. 403 ГК, в пользу колхоза следовало взыскать гораздо большую сумму, определяемую по ценам на заготовленный лес.
Представляется, что в решении этого вопроса надлежит различать порубку леса, произведенную без порубочного билета и при наличии билета, но с несоблюдением некоторых других правил, например правил о порядке выдачи и получения билетов на порубку леса в колхозных лесах или о точном определении делянки, на которой согласно билету должна была производиться порубка, и т. п. В последнем случае имеет место не лесонарушение в специальном значении этого слова, а причинение вреда, и потому возмещение должно определяться, по нашему мнению, в соответствии с существующими в данной местности ценами на срубленный лес.
Анализируя преимущества, установленные в области охраны некоторых видов колхозной собственности и заключающиеся главным образом во введении в этих случаях штрафной ответственности, нельзя не учитывать вместе с тем и того обстоятельства, что штрафная ответственность способна обеспечить определенный правовой и хозяйственно-политический эффект лишь в качестве исключительного, но отнюдь не всеобщего правила, как и, с другой стороны, правило о штрафной ответственности, вполне оправданное и обоснованное в одних исторических условиях, нередко утрачивает свой практический смысл в новой исторической обстановке. Иллюстрацией к этому положению могли бы служить нормы об ответственности лиц, виновных в падеже колхозного скота и лошадей.
Устанавливая в условиях военного времени ответственность за гибель этих животных в размере их трехкратной стоимости, закон преследовал прежде всего предупредительные цели, связанные с задачей повышенной охраны лошадей и скота в обстановке, которая способствовала их падежу. Только этим и можно объяснить тот факт, что названные нормы получили применение на практике к ответственности не любых виновников падежа перечисленных животных, а лишь колхозников и рабочих совхозов, т. е. тех, кто в первую очередь и в виде общего правила осуществляет уход за лошадьми и скотом, принадлежащими колхозам и совхозам.
В настоящее время в свете выдвинутых партией и правительством задач в области подъема животноводства борьба с падежом лошадей и скота не только продолжает оставаться актуальной, но и возросла в своем значении. Однако обстановка, создававшая ранее повышенную опасность их падежа, отошла уже в область прошлого. Улучшение ухода за скотом, возведение для его содержания специальных построек, отепляемых в зимнее время и содержащихся с соблюдением специальных санитарных правил, научно обоснованная постановка питания скота, своевременная заготовка кормов, особенно высококалорийных кормов, – все это не может не способствовать уменьшению отмеченной опасности даже по сравнению с довоенными годами.
В связи с этим и возник вопрос об изменении соответствующих правовых норм, потребность в котором давно уже испытывала судебная практика. Достаточно, например, сказать, что несмотря на недопустимость применения в виде общего правила ст. 411 ГК РСФСР к случаям повышенной ответственности суды нередко применяли эту норму при разрешении дел данной категории, сокращая таким способом объем ответственности причинителя до пределов однократной стоимости погибших животных. Так, рассматривая дело по иску колхоза «Коммунар» Всеволожского р-на, Ленинградский областной суд уменьшил сумму возмещения, причитавшегося с Д. и М. за падеж 9 телят, с 32 827 руб. до 5550 руб., применив ст. 411 ГК. Обстоятельства другого дела состояли в том, что М., член колхоза «Коммунар» Капшинского р-на, изъявил желание убить медведя, который ходил на колхозные поля, повреждая посевы, но, выйдя на охоту в ночное время, выстрелил в колхозную лошадь, которую в темноте он принял за медведя. Колхоз предъявил к М. иск в сумме 6600 руб., а суд, применив ст. 411 ГК, взыскал 2200 руб., хотя, ввиду полной невиновности причинителя, его следовало бы вообще освободить от ответственности.
В настоящее время нормы о материальной ответственности лиц, виновных в падеже принадлежащих колхозам и совхозам скота и лошадей, подверглись весьма существенным изменениям в сторону смягчения этой ответственности. Действующим законодательством установлено, что:
а) при предъявлении иска к лицам, виновным в гибели крупного рогатого скота, свиней, овец и коз, принадлежащих колхозам и совхозам, сумма убытков должна определяться в размере однократной стоимости скота по закупочным ценам, а при гибели племенного и местного улучшенного скота – по ценам на племенной и местный улучшенный скот;
б) при предъявлении иска к лицам, виновным в гибели лошадей, принадлежащих колхозам и совхозам, сумма убытков должна определяться в размере однократной стоимости лошадей по ценам, установленным областными и краевыми исполкомами и Советами министров республик, а при гибели племенных лошадей – по ценам на племенных лошадей;
в) при предъявлении иска к лицам, виновным в хищении крупного рогатого скота, свиней, овец, коз и лошадей, принадлежащих колхозам и совхозам, сумма убытков должна устанавливаться, исходя из тех же цен, однако в полуторной стоимости перечисленных животных.
Изменение мер материальной ответственности, подлежащих применению к виновникам падежа колхозного и совхозного скота, отнюдь не равнозначно смягчению борьбы с этими явлениями. Но усиление борьбы с теми или иными правонарушениями вовсе не обязательно предполагает усиление мер ответственности. Задача заключается в том, чтобы ни один случай виновного падежа колхозных или совхозных лошадей и скота не оставался вне правового реагирования, чтобы судебные органы, рассматривающие эти дела, принимали все возможные меры к выявлению действительного виновника.
С точки зрения этих задач следует признать ошибочным утвержденное ГСК Ленинградского областного суда решение народного суда по делу, возбужденному в интересах колхоза прокурором Гатчинского р-на против П. Колхозница С., получив разрешение на использование для заготовки дров колхозной лошади, попросила находившегося в это время в деревне в отпуске военнослужащего П. съездить вместе с ее двенадцатилетним сыном в лес за дровами. П. взял на колхозной конюшне лошадь, доставил дрова, а затем передал лошадь колхознице С., которая отвела ее на конюшню. Через несколько дней, на основе заключения ветеринарного осмотра, лошадь была забита ввиду того, что рана, нанесенная в живот лошади ударом кнута, делала ее падеж неизбежным. Суд в иске отказал, сославшись на то, что истец не представил достаточных доказательств, на основании которых можно было бы определить виновника. Между тем из обстоятельств дела видно, что лошадь была забита в силу чьей-то вины, причем число возможных виновников крайне ограничено, так как прикосновенность к лошади имели П., С. и колхозный конюх, принявший лошадь от С. При этих условиях вместо того, чтобы отказывать в иске по формальным основаниям, – ввиду его недоказанности, – суду следовало проявить более высокую активность в собирании доказательственного материала и выявить действительного виновника.
Должную активность по делам этого рода обязаны проявлять и органы прокуратуры, не ограничиваясь лишь предъявлением исков в защиту интересов колхозов, но и отстаивая принципиально и до конца позицию, которая обосновывается обстоятельствами каждого конкретного дела и соответствует требованиям последовательного осуществления начал социалистической законности. Необходимо также повысить требования, предъявляемые к правлениям колхозов по линии надлежащего и своевременного предъявления исков к лицам, виновным в падеже скота и лошадей. Усиление борьбы с этими фактами, связанными с нанесением ущерба общему делу подъема и дальнейшего развития колхозного животноводства, без всякого сомнения приведет и не может не привести к тому же, если не к большему, эффекту, который на почве действовавшего ранее законодательства достигался благодаря повышенным санкциям.
Особое внимание при этом в процессе рассмотрения дел данной категории должно быть уделено обеспечению натурального возмещения ущерба, причиненного колхозам. Раньше к такому возмещению нередко прибегали сами причинители для того, чтобы освободить себя от повышенной ответственности в денежном выражении, и этот порядок был санкционирован постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 16 ноября 1951 г. На почве действующего законодательства, предоставляющего выбор между денежным и натуральным возмещением самому причинителю, обеспечение натурального возмещения во многом зависит от инициативы суда, который, удовлетворяя обоснованные иски колхозов и совхозов в денежном выражении, обязан разъяснить ответчику его право исполнить судебное решение путем предоставления истцам равноценных животных.
Юридические преимущества, предоставленные колхозам в области охраны важнейших видов их собственности, ставят своей задачей обеспечение условий, необходимых для дальнейшего развития колхозного производства. Однако выполнение этой важнейшей для современного периода хозяйственной и политической задачи требует, в первую очередь, активизации труда самих колхозников, полного упорядочения хозяйства в каждом отдельном колхозе, такой организации работы колхозов, которая обеспечивала бы точное и неуклонное исполнение всех возложенных на них государством заданий. Защищая интересы колхозов и колхозников от каких бы то ни было неправомерных посягательств, суды обязаны вместе с тем зорко следить за надлежащим выполнением соответствующих обязанностей самими колхозами и колхозниками.
В практике судов нередко встречаются дела, содержание которых можно было бы проиллюстрировать на примере спора между одной из воинских частей и колхозом «Коммунар». Воинская часть получила в конторе Заготсено наряд на 5 т сена, которые колхоз «Коммунар» должен был передать ей в счет обязательных поставок государству. Так как сена у колхоза не было, он, по согласованию с воинской частью, вручил ей расписку о принятии сена на хранение, которой отчитался в выполнении плана поставок сена. В ноябре 1953 г. воинская часть предъявила к колхозу «Коммунар» иск либо о передаче сена в натуре, либо о выплате 8000 руб., которые были внесены истцом в оплату за 5 т сена конторе Заготсено. Суд в удовлетворении иска отказал на том основании, что снятие с колхозов недоимок по обязательным поставкам освобождает ответчика от обязанности выполнить наряд.
Мы не можем, однако, согласиться с таким решением, так как суд не учел противозаконного характера сделки о хранении, заключенной между колхозом и воинской частью. Сделка эта, бесспорно, фиктивная, особенно если иметь в виду, что сохранная расписка колхоза датирована июнем и, следовательно, относится ко времени, предшествовавшему периоду сенокошения. Этой сделкой и колхоз и воинская часть ввели в заблуждение государство, представив фиктивные документы о выполнении плана сенозаготовок. Освобождение же от недоимок по обязательным поставкам не равнозначно освобождению от ответственности за совершение противозаконных сделок.
Поэтому суду следовало, по нашему мнению, взыскать с колхоза 5 т сена или его стоимость в доход государства и затем уже полностью отказать в иске воинской части как участнику противозаконной сделки.
В литературе было высказано по этому поводу иное мнение, Р. О. Халфина, анализируя аналогичные дела, приходит к выводу, что, во-первых, необходимо подвергнуть какой-то дополнительной материальной ответственности колхоз, так как взыскание с него фактически не поставленного сена ограничивается лишь принудительным исполнением и до того лежавшего на нем обязательства по поставке, а во-вторых, к ответственности следует привлечь и контору Заготзерно, которая не обеспечила получения ее контрагентом сена от колхоза и в своих отчетных данных показала реализацию в действительности несуществующего сена.[539] Ни с тем, ни с другим соображением нельзя, однако, согласиться. Ответственность, которой подвергается колхоз, заключается в изъятии сена или его стоимости по государственным отпускным ценам, что далеко не равнозначно простому исполнению обязательных поставок. Что же касается Заготзерна, то осуществляемая им продажа сена по нарядам, адресуемым колхозу, вполне правомерна и рациональна, так как она устраняет излишние перевозки сена.
После того как наряд выдан, его точное соблюдение зависит не от Заготзерна, а от покупателя и колхоза. Обеспечить же исполнение заключаемого им договора Заготзерно оказывается лишенным возможности вследствие противозаконной сделки, заключенной его контрагентом и колхозом и создавшей видимость исполнения договора купли-продажи сена, видимость, которая вводит в заблуждение государство в лице конторы Заготзерно и уполномоченного Министерства заготовок, учитывающих степень выполнения колхозами обязательных поставок. Ввиду этого нет решительно никаких оснований для привлечения конторы Заготзерно к материальной ответственности ни перед государством, ни, тем более, перед его контрагентами по договору купли-продажи. Такая ответственность должна быть целиком возложена на покупателей сена и на те колхозы, с которыми они совершают противозаконные сделки.
Задача укрепления хозяйственной дисциплины стоит не только перед государственными, но также и другими социалистическими организациями, в том числе и перед колхозами. Правильно разрешая гражданские колхозные дела, применяя в соответствии с обстоятельствами каждого конкретного дела санкции, предусмотренные законом, точно определяя на основе закона объем и характер последних, – только таким путем судебные органы смогут оказать и действительно окажут необходимое содействие в деле выполнения этой задачи.
§ 3. Возмещение убытков, причиненных гражданам
1
Обращаясь к вопросу о возмещении убытков, причиненных гражданам, необходимо напомнить, что в применении к этим случаям термин «упущенная выгода», которым пользуется ст. 117 ГК РСФСР, должен быть, сообразно с существом рассматриваемых отношений, заменен понятием утраченного трудового дохода. Замена термина «упущенная выгода» понятием «утраченный трудовой доход» для отношений, в которых убытки причиняются гражданину, имеет для нас существенное значение. «Упущенная выгода» в смысле ст. 117 ГК есть не что иное, как доход, не полученный вследствие правонарушения. Но ст. 10 Конституции СССР устанавливает, что доходы советских граждан могут носить только трудовой характер. При таком толковании понятия «упущенная выгода» в применении к гражданам, толковании, основанном на тексте советской Конституции, не может быть никаких сомнений в том, что в договорных отношениях между гражданами возмещению, как правило, подлежат только положительный ущерб, а не «упущенная выгода», так как доход, извлекаемый гражданами, может явиться лишь результатом их собственного труда, а для подавляющего большинства советских граждан – труда, прилагаемого ими в социалистической системе хозяйства. Поэтому не только нет необходимости, но и, как общее правило, недопустимо возмещать гражданам доходы, не полученные ими в результате неисполнения гражданско-правовых договоров их контрагентами.
Гражданско-правовые договоры заключаются советскими гражданами не для извлечения доходов, а для удовлетворения их личных – материальных и культурных потребностей. Источником удовлетворения этих потребностей являются не гражданско-правовые договоры, а доходы, полученные гражданами за труд в социалистической системе хозяйства в соответствии с его количественными и качественными показателями. Поэтому принцип полного возмещения в случаях, когда гражданину причиняются убытки неисполнением договора, окажется последовательно осуществленным, если ему будут возмещены расходы, произведенные им в связи с неисполненным договором. Тем самым гражданину будет возмещена полностью та часть трудового дохода, которая была им правомерно получена и которую он израсходовал в связи с заключением договора и его последующим неисполнением.
Большой интерес в этой связи представляет рассмотренное одним из народных судов гор. Ленинграда дело, обстоятельства которого сводятся к следующему. С. договорился с Л. о том, что примет участие материалами и личным трудом в строительстве дома на участке, отведенном Л. в поселке Левашово. Некоторое время С. жил в выстроенном доме, но был оттуда выселен в сентябре 1953 г. В связи с этим С. предъявил к Л. иск о возмещении: а) стоимости внесенных им материалов и произведенных им расходов по составлению проекта дома – на общую сумму 3929 руб. и б) 6180 руб. – за израсходованные им 1030 рабочих часов на строительство дома. Последняя сумма была истцом определена на основе представленной им с места его работы в качестве штукатура-маляра справки о его среднемесячной и, соответственно этому, среднечасовой заработной плате. Народный суд удовлетворил иск в первой части, уменьшив исковую сумму после дополнительных подсчетов до 3538 руб., а в возмещении израсходованного труда отказал, сославшись на то, что заработная плата штукатура-маляра не может быть положена в основу расчетов, поскольку истец выполнял в процессе строительства дома самые разнообразные работы; кроме того, суду не удалось установить действительное число часов, в продолжение которых истец участвовал в строительстве дома. Это решение было подтверждено ГСК Ленгорсуда.
Оставляя в стороне обсуждение правильности судебного решения в той его части, в какой, несмотря на доказанность участия истца в строительстве, ему было отказано в возмещении произведенных им трудовых затрат, отметим лишь один характерный для всех споров между гражданами момент, получивший свое отражение и в этом деле. Суд отверг возможность определения возмещения трудовых затрат, исходя из среднего заработка истца, ибо такой иск заключает в себе по существу требование о возмещении «упущенной выгоды», и исходил из того, что трудовые затраты компенсируются лишь по их действительной величине. Такую позицию следует признать правильной, ибо если по внешней видимости и требование о возмещении «упущенной выгоды» сводилось здесь к иску о компенсации утраченных трудовых доходов, то фактически это далеко не так, поскольку в строительстве дома истец мог участвовать только в свободное от работы на предприятии время и, следовательно, никакого заработка он не утратил. Заключенный между ним и ответчиком договор носил потребительский характер, и потому компенсации подлежали бы лишь фактически произведенные трудовые затраты, а не «упущенная выгода».
Те же соображения заставляют нас признать, что и в случаях причинения деликтного вреда гражданину, в результате повреждения или уничтожения принадлежащего ему имущества, возмещению подлежит лишь стоимость самого этого имущества, а не «выгода», которую потерпевший мог бы из него извлечь. Решать этот вопрос иначе – значит признать за гражданами право на нетрудовой доход, на извлечение прибыли из своего имущества не на трудовой основе, а различными иными способами. Дело при этом нисколько не меняется от того, что целый ряд норм действующего гражданско-правового законодательства, такие, например, как нормы о договорах имущественного найма, позволяют гражданам заключать договоры, из которых они извлекают определенные доходы. Имущество гражданина, сдаваемое им внаем, предназначается прежде всего для его личного пользования, и внаем он сдает его лишь потому, что по каким-либо причинам он не нуждается в нем в данное время. Поэтому и доход, им извлекаемый, носит случайный характер. Возмещению же подлежит такой доход, который обязательно был бы получен, который является не гадательным и случайным, а постоянным и необходимым. Вот почему и в договорных отношениях между гражданами и в случаях причинения вреда их имуществу не может быть речи о возмещении неполученного дохода, хотя бы само имущество и использовалось в данное время для извлечения дохода, дозволенного законом.[540]
«Упущенная выгода» в отношениях, в которых убытки причиняются гражданину, может носить только характер утраченного трудового дохода, а это, как правило, имеет место лишь в случаях причинения вреда здоровью (увечье). Только в делах этого рода принцип полного возмещения в отношениях между гражданами распространяется на обе возможные формы причиненных убытков – как на положительный ущерб, так и на утраченный трудовой доход. Поэтому применительно к данной категории дел и надлежит рассматриваемый вопрос подвергнуть более подробному анализу.
2
В социалистическом обществе, в котором основным источником доходов граждан является их труд в социалистической системе хозяйства (ст. 10, 12, 118 Конституции СССР), имущественный ущерб от увечья может выражаться только в виде утраты заработка, вызванной потерей профессиональной или общей трудоспособности, а также расходов на лечение потерпевшего и уход за ним. Уже самый характер имущественного ущерба, понесенного потерпевшим, предопределяет и принцип ответственности за причиненный вред как принцип полного возмещения.
В соответствии со ст. 410 ГК РСФСР этот принцип специально для случаев причинения увечья воспроизводится в ст. 6 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 10 июня 1943 г.,[541] которая гласит: «Возмещение вреда, причиненного повреждением здоровья (увечье), производится в виде присуждения убытков, связанных с потерей потерпевшим заработка. Размер убытков в этих случаях определяется в соответствии со степенью (процентом) утраченной потерпевшим трудоспособности и средним заработком потерпевшего…».
Принцип полного возмещения не только сформулирован в нашем законе и в руководящих указаниях Пленума Верховного Суда СССР, но и с достаточной последовательностью проводится в судебной практике. Серьезные затруднения, которые испытывала судебная практика при определении объема возмещения за причинение увечья ранее, – когда сохраняло свою силу имевшееся на этот счет указание Верховного Суда РСФСР, относящееся к 1926 г., – в настоящее время в значительной степени преодолены благодаря новой позиции, занятой по этому вопросу Верховным Судом СССР. Если раньше заработок, который получал потерпевший сверх возможного максимума при сохранившейся у него трудоспособности, в счет возмещения обычно не зачитывался, что приводило по существу к сверхвозмещению причиненного потерпевшему ущерба, то новейшая практика Верховного Суда СССР, применяя зачет такого заработка, ввела тем самым объем возмещения по делам о причинении увечья в строгие рамки принципа полного возмещения.
В качестве одного из первых определений ГСК Верховного Суда СССР, наметивших эту новую и безусловно правильную линию в нашей судебной практике, следует упомянуть об определении № 36/1090 по иску К. к Монтажному бюро о возмещении ущерба. В названном определении говорится, что хотя потерпевший выполняет после причинения ему увечья новую работу, занимая должность исполняющего обязанности инженера по нормированию, а потому формально, в свете постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 23 июня 1926 г., его заработок зачету в сумму возмещения не подлежит, однако, учитывая, что новая профессия была получена им благодаря проявленной заботе о нем со стороны ответчика, последний «имеет право в порядке исполнения судебного решения производить зачет заработка К. по новой должности в счет причитающихся ему платежей».
Приведенное определение на первый взгляд создает впечатление известного исключения из указаний Верховного Суда РСФСР 1926 г., не парализующего этих указаний в целом, так как в нем отмечены особые обстоятельства, явившиеся основанием для применения зачета именно по данному делу. Однако в действительности оно знаменует собой поворот в зачетной практике судебных органов, о чем свидетельствуют последующие решения, принятые Верховным Судом СССР по тому же вопросу. В то время как на основе указаний Верховного Суда РСФСР 1926 г. зачет мог производиться лишь при условии, что потерпевший работает на той же должности и в том же предприятии, а его заработок фактически не уменьшился, в своих новейших определениях Верховный Суд СССР исходит из принципиально новых установок: «Если потерпевший продолжает работать и имеет постоянный заработок, то ответчик, возмещающий ему убыток за причиненный вред, может ставить вопрос о зачете заработка, получаемого истцом после увечья, в счет присуждаемых ему сумм независимо от того, где и какую работу он выполняет» (определение № 03/347 по иску А.).
Таким образом, зачетная практика судебных органов по делам о причинении увечья приведена в настоящее время в соответствие с принципом полного возмещения. Этого нельзя, однако, сказать о ряде других вопросов, возникающих из данной категории дел, и, в частности, таких, как вопрос об объеме ответственности по регрессным искам органов социального обеспечения или страхования при смешанной вине, а также по искам потерпевшего, имеющего право на получение пенсии по нескольким основаниям.
Когда увечье является результатом виновных действий как причинителя, так и потерпевшего (смешанная вина), судебная практика учитывает это обстоятельство только при определении объема возмещения самому потерпевшему и вовсе не принимает его во внимание в разрешении дел по регрессным искам органов социального страхования или обеспечения, идя по пути полной компенсации последним пособий или пенсий, которые они выплачивают потерпевшему. Такая практика, на наш взгляд, является вдвойне неправильной. Ответственность причинителя-страхователя перед органами социального страхования или обеспечения имеет в качестве своего основания вину причинителя. Но если последний, ввиду смешанного характера вины, виновен лишь частично, то при этих условиях взыскание с него полного возмещения в пользу указанных органов лишено достаточных оснований и превращается по сути дела в сверхвозмещение. Вместе с тем это обстоятельство оказывает влияние и на объем возмещения, выплачиваемого потерпевшему, так как он фактически уменьшается на ту же сумму, на которую увеличивается компенсация, присуждаемая в пользу органов социального страхования или обеспечения.
Аналогичное положение создается для потерпевшего и тогда, когда он имеет право на получение пенсии из двух и более оснований. Дело в том, что в соответствии с действующими правилами социального обеспечения гражданин может получать только одну пенсию с сохранением за ним лишь права выбора ее основания, когда таковых имеется несколько. При определении же объема возмещения за причиненное увечье обязательному зачету подлежит пенсия, право на которую потерпевший приобрел вследствие увечья, независимо от того, получает ли он ее фактически. В результате потерпевший, который до причинения ему увечья получал заработную плату и, например, пенсию по старости, сохранив за собою последнюю после причинения ему увечья, впредь будет получать пенсию по старости и возмещение неполного заработка, так как последнее уменьшается на сумму пособий по увечью, которые ему фактически не выплачиваются. Вследствие этого сумма общих доходов, получаемых потерпевшим после причинения ему увечья, в известной мере уменьшается по сравнению с его прежними доходами.
Наряду с отмеченными ранее, известные нарушения принципа полного возмещения, но уже в противоположном направлении, встречаются в судебном разрешении дел по искам потерпевших, в отношении которых имеется заключение экспертизы о пожизненной утрате ими профессиональной трудоспособности на 100 %. Суды на основе такого заключения обычно взыскивают в пользу потерпевшего полное возмещение также пожизненно. Между тем полная утрата трудоспособности по данной профессии отнюдь не означает, что отныне потерпевший может выполнять только неквалифицированную работу. Так, если токарь по металлу утрачивает один глаз, он признается полностью утратившим профессиональную трудоспособность. Следует ли отсюда, что никакой другой квалификации он уже приобрести в будущем не сможет? Факты говорят об ином. В результате проведенного в Ленинграде обследования установлено, что из 100 обследованных лиц, которые в течение длительного времени получали полное возмещение ранее утраченного ими вследствие увечья заработка, определенная часть приобрела новые специальности, нередко оплачиваемые по более высоким ставкам, чем размер прежнего заработка потерпевших. Выплата возмещения этим лицам в результате зачета приостановлена. В то же время значительная часть из числа обследованных, длительное время получая полное возмещение, нигде не работает, ведет разгульный образ жизни, а некоторые из них имеют по несколько приводов в милицию, привлекались к судебной ответственности и т. п. Таким образом, для наименее сознательных граждан возмещение ущерба, вызванного увечьем, которое по идее должно служить целям их материального обеспечения, превращается иногда в источник своеобразного «рентного» существования. При этом ни действующее законодательство, ни практика не только не решают, но даже не ставят этого вопроса. Представляется, что в целях его разрешения было бы желательно установить следующие правила.
Рассматривая дело по иску потерпевшего, полностью и притом пожизненно утратившего профессиональную трудоспособность, суд на основе данных о состоянии его здоровья, о его возрасте, а также на основе изучения всех иных обстоятельств дела, выслушав мнение самого потерпевшего, должен определить время, в пределах которого потерпевший мог бы приобрести новую специальность, если суд придет к выводу о наличии такой возможности. Вместе с тем необходимо установить те формы помощи, которые предприятие-причинитель могло бы оказать потерпевшему в этом деле, возложив на ответчика соответствующую обязанность одновременно с обязанностью по возмещению материального ущерба. Опираясь на эти данные, суд, по нашему мнению, обязан, даже при полной утрате профессиональной трудоспособности потерпевшим, ограничить выплату возмещения в его пользу соответствующим сроком, по истечении которого потерпевший вправе предъявить повторный иск. При рассмотрении дела по такому повторному иску суд должен выявить причины, вследствие которых потерпевшему не удалось приобрести новой специальности. Если это было вызвано объективными причинами или явилось следствием неоказания помощи потерпевшему со стороны предприятия-причинителя, иск подлежит удовлетворению с установлением нового срока. Если же виновен сам потерпевший, то в зависимости от конкретных обстоятельств дела объем возмещения подлежит уменьшению, а в некоторых случаях могут быть достаточные основания для полного отклонения иска.
Такая система, в полной мере обеспечивая материальные интересы потерпевших, в то же время будет стимулировать их к приобщению к общественному производству, если для этого имеются объективные возможности. Вместе с тем и предприятие-причинитель не сможет уже при этих условиях ограничиваться лишь выплатой денежных сумм в пользу потерпевшего, а будет обязано принимать все меры к тому, чтобы обеспечить его возвращение в коллектив тружеников социалистического общества.
Советское социалистическое государство, проявляя отеческую заботу о советских гражданах, обеспечивает полностью их интересы в случае инвалидности на основе не только правил гражданско-правового института деликтных обстоятельств, но и более широкой системы мероприятий, включая признание за гражданами конституционного права на материальное обеспечение за счет государства в случае болезни и потери трудоспособности (ст. 119 Конституции СССР).
Но было бы совершенно неправильно превращать факт потери трудоспособности в основание обогащения потерпевшего, а с другой стороны, еще более нетерпимыми являются судебные ошибки, отрицательно влияющие на объем возмещения, причитающегося потерпевшему. Только последовательное проведение в жизнь принципа полного возмещения, целиком удовлетворяя интересы потерпевшего, обеспечивает их правильное и гармоническое сочетание с интересами всего социалистического общества.
3
Принцип полного возмещения, как известно, применим лишь в отношении таких случаев причинения вреда, в которых отсутствует вина потерпевшего. При наличии же вины самого потерпевшего ответственность причинителя должна быть уменьшена в своем объеме. Верховный Суд СССР в постановлении Пленума от 10 июня 1943 г. дает по этому поводу следующее указание: «Когда по обстоятельствам дела будет установлено, что вред возник не только в результате неправильных действий причинившего вред, но и вследствие грубой неосторожности самого потерпевшего, суд может, исходя из принципа смешанной ответственности, возложить на причинившего вред обязанность частичного возмещения вреда в соответствии со степенью вины каждой из сторон».
Еще в 1926 г. по тому же вопросу было дано аналогичное указание в докладе ГКК Верховного Суда РСФСР, сформулированное следующим образом: «Поскольку причиненный ущерб является результатом неправильных, неосторожных или небрежных действий как причинителя вреда, так и потерпевшего, постольку ответственность за этот ущерб должна быть “смешанной”, т. е. она может быть возложена в равной или в той или иной мере и на причинителя ущерба и на потерпевшего».[542] В приведенном извлечении из текста доклада ГКК Верховного Суда РСФСР, к сожалению, отсутствует прямое указание на зависимость объема ответственности причинителя от степени его собственной вины и вины потерпевшего, как это сделано в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 10 июня 1943 г. Это обстоятельство до сих пор еще оказывает влияние на судебную практику по делам о причинении увечья.
Из изученных 58 дел, в которых имела место вина потерпевшего, суды лишь в решениях по семи делам применили правило о смешанной ответственности. Но и в этих решениях снижение ответственности причинителей не было произведено в соответствии со степенью вины потерпевшего, а согласно указаниям ГКК Верховного Суда РСФСР, наступивший ущерб распределялся в равных долях между причинителем и потерпевшим. Правда, в докладе ГКК допускается распределение ущерба не только в равной, но и в «той или иной мере». Но поскольку ГКК не формулирует основного принципа, в соответствии с которым ущерб в «той или иной мере» должен быть распределен, – принципа учета степени вины причинителя и потерпевшего, суды при смешанной вине исходят, как правило, из равенства долей. Практика эта в такой мере утвердилась, что, несмотря на вполне четкое и ясное указание, содержащееся по этому вопросу в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 10 июня 1943 г., суды и в настоящее время либо вообще не учитывают вины потерпевшего, либо сужают объем ответственности причинителя ровно наполовину, независимо от степени вины потерпевшего.
Устранение недочетов, имеющихся в этом вопросе, приобретает существенное практическое значение. Институт гражданско-правовой ответственности вообще, в том числе ответственности за причинение вреда, ставит своей задачей не только восстановление того положения, которое существовало до правонарушения, но и воспитание при помощи ответственности участников советского гражданского оборота. Вина как основание, как ведущий принцип ответственности имеет важнейшее значение для решения воспитательных задач, стоящих перед советским гражданским правом. Но эти задачи были бы невыполненными, если бы меры ответственности направлялись только против виновных причинителей вреда. Когда вина имеется на стороне потерпевшего, она также связана с определенным совершенным им противоправным действием. И если причинитель при этих условиях все же подвергается ответственности в полном объеме, то это, по существу, означает, что потерпевший, который совершил виновное противоправное действие, полностью от ответственности освобождается.
Снижение ответственности причинителя при наличии соответствующей вины потерпевшего уже потому является безусловно необходимым, что оно представляет собой не что иное, как ответственность потерпевшего за совершенное им правонарушение, хотя его ответственность и не выражается в обычной для гражданского права форме возмещения ущерба.
В то же время снижение ответственности причинителя при наличии вины потерпевшего должно производиться не автоматически – ровно на 50 %, как это сделано в изученных нами судебных решениях, а с учетом степени вины потерпевшего, ибо если виновен не только причинитель, но и сам потерпевший, снижение ответственности причинителя сообразно со степенью виновности каждого из них не только допустимо, но и является совершенно обязательным, поскольку лишь при этом условии распределение ущерба можно признать вполне обоснованным, соответствующим воспитательным задачам советского гражданского права.
Необходимо остановиться еще на одном вопросе, связанном с общей проблемой объема ответственности причинителя увечья. Мы имеем в виду ответственность за случайный вред, причиненный источником повышенной опасности лицу, застрахованному причинителем.
Как известно, в изъятие из общего правила ст. 404 ГК, которая не связывает ответственность за причинение вреда с виною причинителя, ст. 413 ГК устанавливает, что «лицо или предприятие, вносящее страховые взносы за потерпевшего в порядке социального страхования, не обязано возмещать вред, причиненный наступлением страхового случая». Такая обязанность, как указывает ч. II ст. 413 ГК, может быть возложена на страхователя лишь при том условии, что вред был причинен его преступным действием или бездействием.
Хотя закон и говорит о «преступном» действии или бездействии, в нашей теории является общепризнанным, что для ответственности страхователя достаточно его вины, если бы даже эта вина не носила уголовного характера. Но в судебных делах, изученных нами, даже и это, гораздо более смягченное требование обычно не соблюдается. Лишь в сравнительно редких случаях в практике судов Ленинграда иски потерпевших отклоняются на том основании, что причинитель является страхователем, а вред причинен без вины. Дела подобного рода низовые судебные органы обычно рассматривают на основе ст. 404 ГК, не учитывая ст. 413 ГК, и взыскивают с причинителя-страхователя в пользу потерпевшего возмещение в объеме предъявленного последним дополнительного требования (ст. 413 ГК), независимо от того, был ли вред причинен виновно или случайно.
Весьма показательным в этом смысле является дело по иску гр-ки М. к Пулковскому комбинату цветочно-питомнического треста, предъявленному в связи со смертью мужа истицы, происшедшей при следующих обстоятельствах. Муж истицы, работавший директором комбината, присутствовал при вспашке зяби и погиб от взрыва противотанковой мины, на которую наехал трактор. Земельный участок был передан в пользование Пулковского комбината после того, как соответствующая воинская часть произвела его разминирование. Отменив решение народного суда, которым в удовлетворении иска было отказано, Коллегия по гражданским делам Ленинградского городского суда предложила при новом рассмотрении дела решить спор в соответствии со ст. 404 ГК.
Суд при этом не учел, что муж истицы работал на Пулковском комбинате, следовательно, был застрахован им, и что комбинатом не были допущены нарушения правил техники безопасности, а потому спор должен быть разрешен в соответствии с ч. 1 ст. 413 ГК, но отсылка к ст. 404 ГК в данном конкретном случае ошибочна еще и по другим соображениям. С работой трактора как источника повышенной опасности потерпевший вообще не был связан, а погиб от взрыва мины, к факту нахождения которой на земельном участке комбината деятельность последнего никакого отношения не имеет. При таких обстоятельствах дела следовало вообще признать, что комбинат не является причинителем наступивших вредных последствий. Вопреки этому суд счел возможным решить дело об ответственности комбината по ст. 404 ГК.
Отвлекаясь, однако, от особенностей описанного дела, при рассмотрении которого был допущен и ряд других ошибок, следует отметить, что все же в одном отношении его разрешение однотипно со многими изученными делами аналогичного характера: не принимая во внимание правил ст. 413 ГК, суды взыскивают с предприятий разницу между утраченным заработком и пособием по социальному страхованию, руководствуясь при этом ст. 404 ГК. Настойчивость, с которой этот взгляд иногда проводится на практике, требует его изучения и обсуждения.
Правило ст. 413 ГК полностью оправдало себя в отношении регрессных исков, которые предъявляются органами социального страхования или обеспечения к причинителям вреда, являющимся страхователями потерпевших. Если вред причинен им виновно, причинитель обязан возместить органам социального страхования или обеспечения суммы, выплаченные последними потерпевшему в качестве пособия или пенсии. При отсутствии вины эти суммы возмещению не подлежат, поскольку их возмещение лишило бы институт социального страхования одного из его необходимых элементов.
Напротив, для исков, предъявляемых самими потерпевшими о возмещении разницы между утраченным ими заработком и полученным пособием в порядке социального страхования, правило ст. 413 ГК следует признать устаревшим. Потерпевший, по нашему мнению, должен иметь право на полное возмещение независимо от вины причинителя, если ответственность последнего подпадает под признаки ст. 404 ГК, хотя бы причинитель и являлся страхователем потерпевшего. По этому пути уже в известной мере идет наша судебная практика, и он должен получить законодательное признание. Решение поставленного вопроса в законе в том же смысле, в каком его в настоящее время зачастую решают наши судебные органы, обеспечивает последовательное осуществление принципа полного возмещения как одного из ведущих принципов института ответственности в советском гражданском праве. В то же время такое решение не только не исключает социального страхования, а наоборот, является необходимым дополнением к нему. Часть возмещения потерпевший должен получать в порядке социального страхования или обеспечения. Вторую часть ему должен выплачивать сам причинитель. Если вред был причинен им невиновно, причинитель перелагает часть возмещения на органы социального страхования или обеспечения. Напротив, при наличии вины причинителя он обязан возместить вызванный его действиями ущерб в полном объеме, компенсируя также пособие или пенсию, которая выплачивается потерпевшему органами социального страхования или обеспечения.
§ 4. Штрафные санкции
1
До сих пор мы рассматривали ответственность по советскому гражданскому праву, ориентируясь почти исключительно на такую ее форму, как возмещение убытков. Между тем гражданско-правовая ответственность зачастую выступает в форме штрафных санкций, что имеет особенно широкое распространение в области ответственности социалистических организаций за исполнение заключенных ими договоров. Разумеется, общие правила о гражданско-правовой ответственности, изложенные нами, в значительной своей части распространяются также и на штрафные санкции. Но вместе с тем нельзя не отметить и определенной специфики, которой последние обладают по сравнению с возмещением убытков и которая поэтому нуждается в специальном освещении.
Санкции штрафного характера, установленные действующим гражданско-правовым законодательством, могут быть подразделены на два вида.
Первый вид штрафных санкций характеризуется тем, что они взыскиваются в доход государства. Таковы, например, санкции, предусмотренные ст. 147 и 149 ГК РСФСР, согласно которым в доход государства поступает либо все имущество, переданное по сделке обеими сторонами (ст. 147), либо имущество, переданное по сделке одной из сторон (ст. 149). Штрафные санкции этого рода не находятся в какой-либо связи с причинением убытков и не являются формой их возмещения. Имущество, переданное по противозаконной сделке, взыскивается в доход государства не потому, что государству причинен ущерб или, если такой ущерб причиняется (ст. 30 ГК), не для его возмещения, а в качестве санкции за самое правонарушение, которое в ином случае оставалось бы безнаказанным.
Второй вид штрафных санкций характеризуется тем, что они взыскиваются в доход лица, пострадавшего от правонарушения. Таковы, например, многочисленные штрафные санкции, установленные действующим законодательством для случаев нарушения договорных обязательств между социалистическими организациями, а также некоторые штрафы, допускаемые Гражданским кодексом, в частности ст. 141 ГК, для отношений между гражданами. Штрафные санкции этого рода связаны с убытками, вызванными правонарушением, и задача заключается в том, чтобы установить, в чем именно выражается эта связь. На этих санкциях как специфических для гражданского права мы и остановимся в дальнейшем изложении, обращая главное внимание на штрафы, действительно имеющие практическое значение, т. е. на штрафы, применяемые в договорных отношениях между социалистическими организациями.
Штрафные санкции гражданского права по-разному именуются в действующем законодательстве. Наиболее распространенные наименования – пени, штрафы, неустойки. В нашей литературе сделана попытка вскрыть за этим разнообразием в терминологии различие по существу. Л. И. Картужанский, предпринявший эту попытку, указывает: «Без риска впасть в ошибку можно сказать, что во всех случаях стимулирования, имеющего целью пресечь какие-либо действия, применяется… техническая форма штрафа (например, штраф за неосновательный отказ от акцепта, штраф за сдачу бракованных изделий и т. п.), как во всех случаях, где исполнение представляет последовательный процесс, децентрализованный во времени, оптимальной формой является совмещение пени и неустойки».[543] Фактически автору удалось выделить лишь некоторые специфические признаки штрафа. Особенности пени и неустойки им лишь намечены. Нам представляется, что попытка сущностного разграничения отдельных видов штрафных санкций вообще обречена на неудачу, особенно если учесть такие отношения, в которых взысканию подлежат одновременно санкции различного характера. Различие в наименованиях носит здесь скорее технический, нежели принципиальный характер. По своей юридической природе, как это обычно и отмечается в литературе,[544] пени, штрафы и собственно неустойки являются разновидностями одной категории, которую принято именовать неустойкой. Этим наименованием мы и будем пользоваться впредь.
Какая же цель преследуется установлением штрафных санкций, которые взыскиваются в пользу организации, пострадавшей от неисполнения договора, наряду с тем, что ей предоставляется право на возмещение убытков? Ответ на этот вопрос имеет в высшей степени важное значение для решения основной интересующей нас здесь проблемы – проблемы соотношения штрафов и убытков.
Можно указать на три основных взгляда, высказанных по этому поводу в нашей литературе, главным образом в связи с анализом ст. 141 ГК и прим. 1 к ней.
Одна группа авторов, исходя из текста ст. 141 ГК, полагает, что неустойка может быть по своему характеру либо штрафной, либо оценочной. Штрафная неустойка стимулирует выполнение договора и может быть взыскана сверх убытков, причиненных его неисполнением. Оценочная неустойка представляет собой лишь технический способ предварительного исчисления убытков от возможного неисполнения договора для освобождения от сложной обязанности доказывания их размера в будущем. Наиболее последовательно эта точка зрения выражена в работе К. А. Граве «Договорная неустойка в советском праве». Автор указывает, что «либо неустойка обеспечивает самое исполнение обязательства, понуждая должника к надлежащему его исполнению угрозой невыгодных материальных последствий за неисправность в исполнении… либо неустойка обеспечивает возмещение интереса кредитора, фиксируя наперед размер этого интереса, т. е. размер возможных убытков для кредитора от неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательсгв, и тем самым при их взыскании освобождая его от обязанности доказывать размер этих убытков».[545]
Вторая группа авторов, не отрицая известного различия между штрафной и оценочной неустойкой, полагает в то же время, что всякая неустойка имеет своей целью стимулировать исполнение договора и менее всего ставит перед собой задачу возмещения убытков. В этом смысле утрачивает свое значение деление видов неустойки на оценочную и штрафную. Наиболее последовательно эта точка зрения выражена в работе А. В. Венедиктова «Договорная дисциплина в промышленности». Автор ставит вопрос: «Следует ли пени и неустойку (а также штрафы) взимать в качестве “штрафных” в техническом смысле – сверх и помимо убытков – или следует сохранить существующую практику их зачета в общую сумму убытков, т. е. сохранить “оценочный” их характер».[546] Вслед, однако, за признанием деления видов неустойки на штрафную и оценочную в постановке этого вопроса, а затем и в его разрешении, А. В. Венедиктов пишет: «Все виды санкций: не только штрафная, но и оценочная неустойка (равным образом пеня и специальные штрафы), возмещение убытков, меры административно-планового и экономического воздействия, персональная ответственность руководителей хозорганов и т. д. – одинаково имеют своей задачей обеспечить реальное исполнение договора», и поэтому «самое противопоставление оценочной или компенсационной неустойки – штрафной в условиях социалистического хозяйства в значительной мере лишено значения».[547]
Третья группа авторов, также исходя из того, что всякий вид гражданско-правовых санкций имеет своей задачей стимулировать исполнение договора, вообще отрицает наличие оценочной неустойки, наряду с неустойкой штрафной. С их точки зрения, всякая неустойка является штрафной. Этот взгляд, выраженный в неопубликованной работе В. К. Райхера,[548] был воспринят Л. И. Картужанским, который пишет: «Мы считаем неустойку, как она сложилась в социалистической практике, штрафной потому, что ее основной задачей является стимулирование их (т. е. договоров. – О. И.) исполнения».[549] «Оценочный характер неустойки находится в непримиримом противоречии с принципом государственного планирования хозяйства…»[550] В то же время, в отличие от В. К. Райхера, Л. И. Картужанский отмечает еще одно различие между неустойкой и возмещением убытков. «Неустойка есть форма преимущественного обеспечения общественной заинтересованности в реальном осуществлении договоров… Этого, во всяком случае в такой же мере, нельзя сказать о праве на возмещение убытков. Последние преимущественно выражают условный хозрасчетный интерес…»[551] Поэтому «самое соизмерение неустоек и убытков неприемлемо», ибо «цель тех и других не совпадает в полной мере. Неустойки выходят обычно за пределы хозрасчетных интересов сторон. Убытки, наоборот, преимущественно выражают последние».[552]
2
В изложенных взглядах на неустойку в советском гражданском праве имеются и правильные и ошибочные моменты, отграничение которых друг от друга должно быть использовано в анализе этого вопроса.
К. А. Граве, конечно, прав, когда подразделяет неустойку на два вида – на «оценочную» и штрафную. Такое деление соответствует тексту ст. 141 ГК. Когда прим. 1 к ст. 141 ГК говорит, что в случаях, особо указанных в законе или договоре, могут быть одновременно взысканы и убытки и неустойка, оно безусловно определяет неустойку как штраф. Совершенно очевидно, что последний отличается от неустойки, предусмотренной в тексте ст. 141 ГК, согласно которой взысканию подлежит либо неустойка, либо возмещение убытков. Отрицать это различие – значит пренебрегать текстом действующего закона. Однако самый термин «оценочная» неустойка имеет условное значение и уж во всяком случае не заключает в себе того смысла, который вкладывает в него К. А. Граве.
Считать неустойку заранее определенным убытком, а тем более интересом кредитора нет решительно никаких оснований. Если убытки трудно определить даже после нарушения договорного обязательства, то определить их в момент заключения договора просто невозможно. С другой стороны, усматривать в неустойке оцененный интерес контрагента – значит объективно становиться на ту точку зрения, что договор заключается социалистическими организациями в целях получения денежной выгоды. Но это противоречит самому духу социалистического договора. Интерес хозоргана может заключаться только в реальном исполнении договора, – в этом одна из особенностей социалистических договорных отношений. Неустойку хозорган взыскивает для того, чтобы побудить контрагента к реальному исполнению, а ограничиться взысканием неустойки он может лишь в случае, когда либо невозможно добиться исполнения договора, либо в этом отпала необходимость. Неустойка даже тогда, когда она является компенсационной, устанавливается не потому, что в ней самой выражен интерес кредитора, а потому, что она стимулирует реальное исполнение договора.
Этот момент совершенно правильно подчеркнут А. В. Венедиктовым, который отмечает, что все виды санкций, а также некоторые административные и уголовно-правовые меры направлены на то, чтобы обеспечить своевременное и надлежащее исполнение договоров. С точки зрения буржуазного оборота уплата неустойки или возмещение убытков приносят такой же, если не больший, эффект, чем исполнение договора в натуре, поскольку тем самым денежная прибыль поступает к капиталисту прямо, а не через производство. В социалистических условиях договор заключается для реального выполнения плана, которое нельзя заменить никакими денежными компенсациями. Поэтому не только право на неустойку, но и право на возмещение убытков необходимо, чтобы побудить к исполнению договора.
Дает ли, однако, это основание утверждать, что деление видов неустойки на штрафную и компенсационную в социалистическом праве лишено всякого смысла? Если все виды гражданско-правовых санкций вводятся в качестве средства, обеспечивающего реальное исполнение договора, то означает ли это, что они тождественны также и по своему правовому содержанию? А. В. Венедиктов перечисляет такие санкции, как неустойка, пеня, штраф, возмещение убытков, персональная ответственность руководителей хозорганов. Но едва ли он стал бы утверждать, что между пеней и, скажем, персональной ответственностью руководителей хозорганов не существует различия потому, что и то и другое применяется для обеспечения реального исполнения договора. А это, собственно, составляет единственный аргумент против деления видов неустойки на штрафную и компенсационную. Не следует смешивать цели правовых норм с их юридическим содержанием. Все виды гражданско-правовых санкций в конечном счете введены для достижения одной и той же цели, но методы ее достижения в различных видах санкций остаются различными. Поэтому вполне допустимо и их разграничение.
Если А. В. Венедиктов усмотрел общность различных видов неустойки лишь в том, что они являются стимулирующими средствами, то В. К. Райхер и Л. И. Картужанский правильно подчеркивают еще один общий для них момент, состоящий в том, что всякая неустойка включает в себя штрафной элемент. Правда, при компенсационной неустойке отпадает право на ее взыскание, если контрагент доказал объем причиненных ему убытков и требует их возмещения. Но такой выбор предоставляется пострадавшему контрагенту. Только он вправе решить, что подлежит уплате – неустойка или сумма, равная причиненным ему убыткам. И это с самого начала ставит второго контрагента, если он не выполнит договор, под угрозу взыскания с него штрафа, так как неустойку он должен уплатить даже в случае, когда она превышает размер убытков или когда убытков вообще нет. В этом и состоит штрафной элемент, присущий всякой, в том числе и компенсационной неустойке. Однако наличие в компенсационной неустойке штрафного элемента еще не дает оснований отрицать различие между нею и неустойкой штрафной, как это делают В. К. Райхер и Л. И. Картужанский, которые, вопреки тексту ст. 141 ГК и прим. 1 к ней, пытаются оба вида неустойки подогнать под понятие штрафной неустойки. Текст закона не дает оснований для такого вывода.
Если же решать вопрос не только на основе текста закона, не с учетом арбитражной практики, то приходится вообще признать правильным прямо противоположный вывод. В арбитражной практике, как известно, санкции зачитываются в сумму подлежащих возмещению убытков, если их штрафной характер прямо не определен законом. Практика идет, следовательно, не по пути подведения всякой неустойки под штрафную, а, наоборот, по линии признания неустойки, как правило, компенсационной.
Л. И. Картужанский замечает, правда, что «зачет не колеблет принципа суммирования неустойки и убытков, ибо взыскивается и то, и другое».[553] Но едва ли это замечание меняет что-либо в существе дела. Если контрагент доказывает размер убытков, превышающих неустойку, то собственно они и взыскиваются. В этом случае неустойка и ее зачет имеют скорее духовный, чем практический смысл.
Анализ и критика различных взглядов, высказанных в нашей литературе по вопросу о неустойке и ее видах, позволяет считать бесспорными следующие моменты: а) назначение неустойки заключается в том, чтобы стимулировать реальное исполнение договора; б) всякая неустойка, в том числе и компенсационная, включает в себя штрафной элемент, ибо, будучи установленной заранее, она подлежит взысканию независимо от размера убытков и даже при их отсутствии; в) всякая неустойка, в том числе и штрафная, включает в себя компенсационный элемент, ибо, согласно утвердившейся арбитражной практике (кроме особых случаев, прямо установленных законом), она зачитывается в сумму убытков, если ставится вопрос об их возмещении, а в случае непредъявления иска об убытках она компенсирует их фактически.
Различие между компенсационной и штрафной неустойкой состоит не в том, что первая заранее оценивает убытки от неисполнения договора, а вторая устанавливается в виде штрафа, взыскиваемого сверх убытков. Оценить заранее убытки невозможно, и в этом смысле компенсационная неустойка вообще не существует, как и, с другой стороны, в нашей арбитражной практике неустойка сверх убытков, как правило, не взыскивается, и в этом смысле лишь изредка встречается чисто штрафная неустойка. Различие между компенсационной и штрафной неустойкой заключается в том, что взыскание компенсационной неустойки погашает право на возмещение убытков, в то время как при взыскании штрафной неустойки это право сохраняется.
Компенсационная неустойка в таком ее понимании в практике почти не встречается. Согласно ст. 141 ГК, неустойка признается компенсационной, если иное не указано в законе или в договоре. Для отношений между социалистическими организациями право на возмещение убытков, не покрытых неустойкой, обычно устанавливается Основными условиями или иными нормативными актами. Поэтому здесь компенсационная неустойка может встретиться лишь в виде редкого исключения. В отношениях же между гражданами, где компенсационная неустойка могла бы иметь место, она также почти не встречается потому, что граждане почти никогда не включают в свои договоры условия о неустойке. Штрафная неустойка в собственном смысле, взыскиваемая сверх возмещения убытков, имеет определенное применение, причем после утверждения новых Основных условий поставки промышленных и продовольственных товаров широкого потребления сфера ее применения расширилась. Но все же основным видом неустойки является зачетная неустойка, т. е. неустойка, которая зачитывается в сумму подлежащих возмещению убытков. Этим предопределяется решение вопроса о соотношении, в котором находится ответственность, выражающаяся в форме возмещения убытков, с ответственностью, выражающейся в форме уплаты неустойки.
Гражданско-правовая ответственность постоянно характеризовалась нами как способ возмещения убытков, как средство устранения последствий, вызванных правонарушением, как мера, направленная на восстановление нарушенных отношений. Отсюда собственно и вытекает принцип полного возмещения как один из основных принципов гражданско-правовой ответственности. На первый взгляд, однако, может показаться, что все это правильно лишь в пределах ответственности, выражающейся в форме возмещения убытков, и неприменимо в отношении штрафных санкций. В действительности же между возмещением убытков и штрафными санкциями непроходимой грани нет. Право на возмещение убытков устанавливается не только для того, чтобы обеспечить компенсацию убытков лицу, пострадавшему от правонарушения, но и для того, чтобы стимулировать точное и неуклонное соблюдение гражданско-правовых обязанностей, ибо гораздо целесообразнее выполнить эти обязанности, чем возмещать убытки, вызванные их неисполнением, тем более, что возмещение убытков далеко не всегда погашает нарушенную обязанность. Но и право на взыскание санкций, если эти санкции не носят чисто штрафного характера, направлено не только на стимулирование должного исполнения гражданско-правовых обязанностей, но и на обеспечение возмещения убытков лицу, пострадавшему от правонарушения. Последнее вытекает уже из того, что в счет суммы, взыскиваемой для погашения убытков, зачитываются взысканные санкции. Более того, даже тогда, когда потерпевший ограничивается только взысканием штрафных санкций, они сохраняют свое возместительное начало и используются для компенсации тех убытков, которые были причинены правонарушением, но которые по тем или иным причинам истец не взыскивает.
3
Наличие тесной взаимосвязи, существующей между различными известными советскому гражданскому праву санкциями, неизбежно приводит к постановке вопроса о практической целесообразности и обоснованности последних. В самом деле, зачем нужны штрафные санкции, если они преследуют те же цели, что и возмещение убытков? Почему для стимулирования должного исполнения гражданско-правовых обязанностей и компенсации убытков, причиненных их нарушением, не всегда достаточно одного лишь права на возмещение убытков, а в ряде случаев, главным образом в договорных отношениях, требуется сверх того устанавливать штрафные санкции?
С попыткой ответить на этот вопрос мы встречаемся в уже цитированной нами статье Л. И. Картужанского, который полагает, что все сводится к различию между общественным и хозрасчетным интересом в исполнении договора: хозрасчетный интерес обеспечивается правом на возмещение убытков, общественный интерес – правом на взыскание штрафных санкций. Мы не можем, однако, признать эту попытку удачной.
Что дало автору повод констатировать наличие двух несоответствующих друг другу интересов в исполнении договора – общественного и хозрасчетного интереса? Такое противопоставление имело бы под собой основание лишь при том условии, что хозрасчет заключался бы в извлечении денежной прибыли. Тогда предприятие имело бы свой интерес – получить денежную прибыль, а общество свой интерес, состоящий в том, чтобы эта прибыль отражала реальное, предусмотренное планом производственное накопление. Но хозрасчет, поскольку он основан на плане, направлен прежде всего и главным образом на выполнение плана, на выполнение производственной программы каждым хозорганом. Такой хозрасчетный интерес вполне соответствует общественному интересу, более того, он является частью последнего. Поэтому все, что стимулирует исполнение договора, устанавливается как в общественных, так и в хозрасчетных интересах. С этой точки зрения не существует различия между штрафными санкциями и правом на возмещение убытков, причиненных неисполнением договора.
Действительные причины, по которым штрафные санкции вводятся наряду с правом на возмещение убытков, по нашему мнению, сводятся к следующему.
Во-первых, убытки взыскиваются лишь тогда, когда они действительно были причинены, между тем как не исключены полностью такие случаи, когда, несмотря на нарушение гражданско-правовой обязанности, управомоченный вообще не понес никаких убытков. При отсутствии штрафных санкций это означало бы, что подобные правонарушения оставались бы вне правового реагирования и не влекли бы за собой никаких юридических последствий. В договорных отношениях, особенно в отношениях между социалистическими организациями, должны пресекаться и такие правонарушения, как бы редко они ни совершались. Этой цели и служат штрафные санкции.
Во-вторых, для взыскания убытков необходимо доказать их размер, а также необходимо доказать, что сам управомоченный принял все необходимые меры для их устранения, несмотря на правонарушение, совершенное обязанным лицом. Практически это ставит управомоченного в весьма сложное положение в процессе, и в некоторых, исключительных случаях могло бы привести даже к освобождению от ответственности правонарушителя. Во избежание таких последствий необходимо при всех условиях обеспечить управомоченному хотя бы в точно фиксированных размерах определенную сумму возмещения. Этому также служат штрафные санкции.
В-третьих, убытки – величина неопределенная, они выявляются лишь впоследствии, уже после совершения правонарушения, тогда как штрафные санкции – величина точно фиксированная, установленная заранее и точно известная обеим сторонам, участвующим в правоотношении. Совершая правонарушение, например, не исполняя договора, правонарушитель не может быть в достаточной степени уверен в том, что это повлечет за собой невыгодные последствия, ибо речь может идти лишь о вероятности, но отнюдь не о неизбежности причинения убытков. Установление штрафных санкций с самого начала вносит полную определенность в этот вопрос; по крайней мере, в пределах этих санкций ответственность обязательно должна наступить. Штрафные санкции, следовательно, в значительной степени укрепляют меры гражданско-правовой ответственности, делают их достаточно определенными, превращают их в необходимое, можно сказать, неизбежное следствие правонарушения.
В-четвертых, когда имеют место длительно действующие гражданские правоотношения, такие, как, например, договорные отношения, особенно договорные отношения между социалистическими организациями, их нарушение наиболее часто сводится не к полному отказу от исполнения, а к ненадлежащему исполнению, выражающемуся, в частности, в просрочке, качественных дефектах и т. д. В момент самого правонарушения убытки либо еще не наступают, либо не получают достаточно осязательного выражения. Вопрос об их возмещении практически может быть поставлен лишь по истечении более или менее значительного времени. Между тем кредитор уже в момент правонарушения должен располагать мерами, достаточными для того, чтобы побудить должника к исполнению. Эти меры должны находиться в его распоряжении на протяжении всего времени, пока длится правонарушение, а не только в тот момент, когда выявятся причиненные ему убытки. Такими мерами и являются штрафные санкции, которые вместе с тем позволяют управомоченному получить и предварительное возмещение убытков, хотя их размер определится лишь впоследствии, когда появится реальная возможность осуществить право на их полное возмещение.
В-пятых, убытки являются объективным результатом правонарушения, который не может быть дифференцирован в зависимости от народнохозяйственного значения соответствующих отношений, характера правонарушения и других обстоятельств. Государство заинтересовано в такой дифференциации, так как последняя позволяет стимулировать реальное осуществление наиболее важных с общественной точки зрения отношений, позволяет снабдить их повышенными мерами охраны. Эта задача также может быть решена на основе штрафных санкций, устанавливаемых заранее для отношений, которые государство считает целесообразным снабдить такими санкциями, и дифференцируемых сообразно значению этих отношений характеру правонарушений и т. д.
Отмеченные особенности штрафных санкций приводят к тому, что практическое применение они, как правило, получают лишь в сфере договорных отношений, а в деликтных обязательствах они встречаются в редких, исключительных случаях. Деликты всегда, без каких бы то ни было исключений, причиняют ущерб. Доказывание его размера также обычно не представляет особых затруднений, так как последствия деликтов выражаются в таких фактах, как повреждение или уничтожение имущества, причинение смерти или увечья, т. е. в реально осязаемых событиях, поддающихся вполне точному учету. Нет поэтому необходимости устанавливать штрафные санкции на случай отсутствия ущерба или трудности доказывания его размера, поскольку в деликтах такая ситуация вообще исключена. Нет также необходимости в штрафных санкциях для придания большей определенности гражданско-правовой ответственности за деликт, поскольку деликт невозможен без причинения вреда, и потому ответственность за его совершение, если даже она выражается только в форме возмещения убытков, обязательно должна наступить. Деликт, наконец, очень редко является длящимся правонарушением, он, как правило, совершается, так сказать, однократно и сразу же влечет за собой наступление определенных последствий. Поэтому отпадает надобность в стимулировании при помощи штрафных санкций прекращения начатого деликта, в установлении особых мер, побуждающих лицо, которое совершает правонарушение, к его прекращению.
Единственное соображение, сохраняющее свою силу для установления штрафных санкций также и в деликтных обязательствах, состоит в задачах повышенной охраны отдельных общественных отношений соответственно их особому значению. Однако в области деликтного законодательства такие нормы встречаются лишь в редких, исключительных случаях, причем если такие санкции уже устанавливаются, они обычно носят штрафной характер в подлинном смысле и взыскиваются сверх подлежащих возмещению убытков, а иногда поступают не в пользу потерпевшего, а в доход государства. Так, например, материальная ответственность за лесонарушения установлена в виде десятикратной попенной стоимости порубленного леса и носит, следовательно, штрафной характер; однако в пользу соответствующей организации взыскивается лишь однократная стоимость порубленного леса, а разница перечисляется в государственный бюджет.
4
Сопоставление штрафных санкций с обязанностью возмещения убытков приводит нас к выводу, что и они выполняют как возместительную, так и стимулирующую функцию. Однако на первый план в них все же выступает функция стимулирования участников социалистического гражданского оборота к должному выполнению их обязанностей. Связь между обязанностью возместить убытки и самими убытками прямая: убытки должны быть возмещены в том именно размере, в каком они были причинены. Связь между штрафными санкциями и убытками косвенная: в той мере, в какой штрафные санкции взыскиваются, они возмещают причиненные убытки, но при их взыскании вопрос о размере убытков и о том, возникли ли последние вообще, не ставится, – штраф есть прямое следствие самого противоправного действия, на случай совершения которого он установлен. Отсюда – три основных особенности исчисления штрафных санкций, по сравнению с тем, как определяются подлежащие возмещению убытки.
Первая особенность состоит в том, что штрафные санкции точно определяются в самом законе или в договоре, тогда как убытки выявляются лишь после того, как они наступили. Эта особенность штрафных санкций позволяет государству наряду со сторонами, заключившими договор, заранее установить дополнительные меры обеспечения и контроля за должным исполнением обязательства. Неудивительно поэтому, что в практике хозяйственных связей между социалистическими организациями самое большое распространение получила неустойка, включаемая в договор на основе прямого предписания нормативных актов.
В ряде случаев нормативные акты сами точно определяют размер неустойки, не лишая, однако, контрагентов права на включение в договор иных, согласованных между ними санкций. Таковы, например, твердые штрафы, которые устанавливаются Основными условиями поставки различных видов продукции, утвержденными Советом Министров СССР или согласованными между министерствами. Иногда же в нормативных актах фиксируются лишь минимальные и максимальные пределы штрафов за те или иные правонарушения или общим образом предписывается включение в договор условия о неустойке, с тем, что окончательно и точно этот вопрос должен быть разрешен самими сторонами. В тех же Основных условиях за некоторые виды нарушений установлены лишь максимальные пределы санкций, а общее правило об обязательности включения в договор между социалистическими организациями условия о неустойке содержится в постановлении СНК СССР от 19 декабря 1933 г. о заключении договоров, на 1934 г.[554] Это правило воспроизведено в п. 6 постановления Совета Министров СССР от 21 апреля 1949 г., в котором устанавливается, что наряду с другими условиями локальные договоры должны включать в себя условия об имущественной ответственности за неисполнение договора. Пункт «г» ст. 5 того же постановления предписывает включать условия об имущественной ответственности также и в генеральные договоры на случай нарушения сторонами обязанностей, предусматриваемых этими договорами (непредоставление спецификаций, невыдача нарядов и т. д.).
Вторая особенность состоит в том, что в законе или в договоре размеры санкций могут быть дифференцированы в зависимости от значения договора или от характера совершенного правонарушения, тогда как убытки всегда возмещаются в полном объеме. Такое дифференцирование имеет большое практическое значение, ибо оно позволяет как государству, так и самим контрагентам разнообразить средства обеспечения обязательств в зависимости от их народнохозяйственного значения, характера совершенного правонарушения и т. д. Общее директивное указание о необходимости дифференцирования санкций содержится в ст. 19 постановления СНК СССР от 19 декабря 1933 г. Свое конкретное осуществление это указание получило в ряде специальных нормативных актов.
Так, например, Правила о подрядных договорах по строительству, утвержденные СНК СССР 26 февраля 1938 г., устанавливают, что за каждый день просрочки в выполнении работ подрядчик уплачивает заказчику пеню в размере 0,05 %, а при просрочке свыше 30 дней – также и неустойку в размере 2 % стоимости невыполненных работ. Здесь санкции дифференцируются в зависимости от характера правонарушения. Но они могут быть дифференцированы также в зависимости от народнохозяйственного значения соответствующих отношений. Так, если в иных договорах просрочка в принятии исполнения влечет за собой взыскание нарастающей пени, то для отношений подряда в капитальном строительстве Правила о подрядных договорах по строительству устанавливают, что заказчик, не принявший объект в течение 10 дней со дня его предъявления к сдаче, уплачивает подрядчику штраф в размере 1000 руб. за каждый день просрочки.
К сожалению, однако, в законодательстве и на практике не использованы в полной мере возможности дифференцирования санкций, о которых говорит ст. 19 постановления СНК СССР от 19 декабря 1933 г. Наиболее широкое распространение имеют не дифференцированные, а твердые санкции – до 0,1 % пени за каждый день просрочки в течение 10–30 дней, а затем 2–5 % штрафа независимо от длительности просрочки. Нам представляется, что эта практика должна быть изменена в соответствии с указаниями, которые содержатся по этому поводу в постановлении СНК СССР от 19 декабря 1933 г.
Третья особенность заключается в том, что при определении объема подлежащих взысканию штрафных санкций может быть учтена степень виновности правонарушителя, тогда как убытки должны быть возмещены в полном объеме, независимо от степени вины правонарушителя. Прямое указание об этом содержится в той же ст. 19 постановления СНК СССР от 19 декабря 1933 г., которая устанавливает, что «размеры пени, неустойки и штрафа должны быть дифференцированы в зависимости от значения поставки, характера отдельных обязательств по договору, обеспечиваемых пеней, неустойкой и штрафом, и от степени выполнения обязательств. В частности, особо повышенные размеры пени и неустойки должны быть установлены за систематическую неоплату продукции покупателем» (курсив наш. – О. И.). Ставя размер пени и неустойки в зависимость от степени выполнения обязательств, а также требуя повышения их размера в случае особой злостности, допущенной неисправным контрагентом, постановление СНК СССР от 19 декабря 1933 г. устанавливает, таким образом, определенную связь между степенью виновности и объемом гражданско-правовой ответственности, выраженной во взыскании штрафных санкций. Отступление от общего принципа гражданско-правовой ответственности, согласно которому степень вины не влияет на объем возмещения, возможно и даже необходимо в отношении штрафных санкций.
В самом деле, если штраф взыскивается сверх возмещения убытков, то определение его размера сообразно со степенью вины не оказывает никакого влияния на восстановление нарушенных отношений и потому вполне допустимо. Но оно является также и совершенно необходимым, так как штраф в этом случае выполняет только стимулирующую функцию, действие которой будет тем сильнее, чем больше стимулирующий фактор соответствует характеру правонарушения, на устранение которого он направлен.
Если взыскание штрафа исключает возможность взыскать возмещение убытков, то в этом случае штраф выполняет одновременно и стимулирующую и возместительную функцию. Но так как размер действительно причиненных убытков при этом не устанавливается, то выявить определенную связь между убытками и ответственностью можно только путем соизмерения ее со степенью вины. Вина здесь будет хотя и вторичным, но все же показателем того, какие убытки были причинены правонарушителем.
Если же взыскание штрафа не устраняет права на возмещение убытков, не покрытых суммой штрафа, что практически является наиболее частым случаем, то здесь вообще нет никаких оснований для сомнения в возможности и необходимости соизмерения ответственности со степенью вины. Такое соизмерение возможно, ибо оно не оказывает отрицательного влияния на восстановление нарушенных отношений, поскольку все убытки возмещаются их причинителем. Но оно в то же время является необходимым, ибо штрафы, по существу, выступают здесь в качестве, если можно так выразиться, оперативной меры для немедленного понуждения обязанного лица к выполнению уже нарушенной им обязанности. Само собой разумеется, что эти меры будут тем более действенными, с чем большей нарастающей силой они будут применяться к повышенной степени виновности, допущенной правонарушителем.
К сожалению, и эти возможности, заключенные в штрафных санкциях, не используются в достаточной мере. Более того, и в нашей литературе раздаются голоса против учета степени вины при определении размера подлежащих взысканию штрафных санкций. Так, например, Л. И. Картужанский пишет: «Мы держимся того мнения, что самое понятие степени выполнения плановых обязательств неприемлемо: в отношении государственного плана в качестве минимума возможно лишь стопроцентное исполнение его. Для государственного плана существует лишь одна степень исполнения – перевыполнение. Поэтому никем и ни при каких условиях не может приниматься в качестве снижающего ответственность момента степень исполнения плановых и соответствующих договорных обязательств».[555]
Все эти суждения были бы правильными, если бы они относились к возмещению убытков. Но автор имеет здесь в виду штрафные санкции, совершенно не учитывая, что их взыскание не исключает права на возмещение убытков. Конечно, план должен быть выполнен, и убытки, вызванные его неисполнением, подлежат возмещению в полном объеме, какая бы при этом степень виновности ни была допущена правонарушителем. Но речь ведь идет о штрафных санкциях как о мере оперативного воздействия на правонарушителя с целью побудить его к выполнению обязанностей. Какая же необходимость применять эти меры всегда в одном и том же масштабе, независимо от степени проявленной при этом виновности. Позиция, занятая Л. И. Картужанским в этом вопросе, вызывает тем большее удивление, что, по его мнению, штрафные санкции являются только стимулирующими мерами и к вопросу о возмещении убытков никакого отношения не имеют. Автор имел поэтому гораздо больше оснований, чем мы, настаивать на их дифференцировании сообразно со степенью вины, ибо только при этом условии штрафные санкции могут быть использованы в качестве стимулирующего средства, наряду с возмещением убытков как основной формой гражданско-правовой ответственности.
Квалификация штрафных санкций как меры, хотя и имеющей определенное самостоятельное содержание, но все же вспомогательной по отношению к праву на возмещение убытков, предопределяет решение и целого комплекса практических вопросов, возникающих в связи с отношениями, которые обеспечены штрафными санкциями. Мы постараемся показать это лишь на одном примере.
Действующий Гражданский кодекс РСФСР устанавливает различные сроки для исков о возмещении убытков и о взыскании штрафов. Как известно, к искам о возмещении убытков, кроме специально оговоренных в законе случаев, применяются общие сроки давности, тогда как штрафы могут быть взысканы в течение более короткого, шестимесячного срока (п. «б» ст. 44 ГК). В связи с этим в арбитражной практике встречаются дела, по которым истцы, пропустившие срок для взыскания штрафов, ставят вопрос о возмещении убытков. Изучение дел этого рода показывает, что арбитраж до сих пор еще не выработал определенного отношения к подобным требованиям.
В арбитражной практике встречаются решения троякого рода: либо такие иски полностью отклоняются по тем соображениям, что они представляют собой обходный способ взыскания санкций после истечения срока исковой давности, либо они удовлетворяются в полном объеме по тем соображениям, что штрафы не имеют никакого отношения к возмещению убытков; либо иски удовлетворяются в объеме, уменьшенном на сумму невзысканных санкций, по тем соображениям, что последние подлежат зачету в сумму возмещаемых убытков.
Различные суждения по этому вопросу высказаны и в нашей литературе. Так, например, Г. К. Матвеев, считая, что такими претензиями кредитор «в замаскированном виде пытается взыскать вместе с убытками также и штрафные санкции», приходит к выводу, что «подобные, явно необоснованные иски должны… решительно отвергаться…»[556] Напротив, К. А. Граве приветствует те арбитражные решения, которые «отказывают во взыскании полной суммы доказанных истцом убытков и присуждают ему убытки лишь в части, превышающей неустойку, пеню или штраф, по которым срок исковой давности уже пропущен».[557]
Последний вариант решения этого вопроса и нам представляется наиболее правильным, в первую очередь по практическим соображениям. Штрафные санкции являются оперативной мерой, предоставленной кредитору для немедленного пресечения допущенного должником правонарушения. Чтобы эта оперативная мера была действенной, кредитор должен воспользоваться ею незамедлительно. Этим объясняется установление сокращенных сроков давности для взыскания штрафов и по этим же соображениям предъявленный впоследствии иск о возмещении убытков не может быть удовлетворен в полном объеме: исковые требования должны быть уменьшены на сумму невзысканных штрафов, что явится дополнительным побудительным мотивом для своевременного предъявления кредитором соответствующих требований. Но иск о возмещении убытков не может быть и отклонен в полном объеме, ибо тогда штрафные санкции, в действительности являющиеся вспомогательными мерами, были бы превращены в основную, главную форму гражданско-правовой ответственности, а право на возмещение убытков признавалось бы за кредитором под своеобразным отменительным условием – под условием осуществления им права на взыскание штрафных санкций. Кроме того, отклонение иска о возмещении убытков по мотивам пропуска давностного срока для взыскания санкций противоречило бы принципу реального исполнения в его применении к разовым договорам, в которых нет частных сроков исполнения и потому исключена возможность переноса неисполненного в сумму исполнения, приходящегося на очередной промежуточный срок. Требовать реального исполнения такого договора хозорган может в продолжение планового года, между тем как уже по истечении 6 месяцев он был бы лишен возможности свое требование осуществить в принудительном порядке, поскольку он пропустил давностный срок для взыскания штрафных санкций, а в возмещении убытков ему отказывают. При этих условиях принцип реального исполнения не был бы в полной мере защищен необходимыми юридическими санкциями. Выход из подобной ситуации один: предоставить хозоргану права на возмещение убытков за вычетом суммы санкций, погашенных давностью.
Эти практические соображения находятся в полном соответствии с теоретическим взглядом на штрафные санкции как на меры, которые, выполняя стимулирующую функцию, вместе с тем обеспечивают также возмещение убытков, причиненных кредитору. Именно потому, что штрафные санкции поступают в счет компенсации причиненных убытков, они должны быть исключены из общей суммы возмещения, когда иск об убытках предъявляется после пропуска давности для взыскания штрафов. Но утрата права на часть возмещения не прекращает права на возмещение вообще. Последнее должно сохраниться в тех пределах, в каких убытки превышают размер невзысканных санкций.
5
Штрафные санкции, будучи оперативным средством воздействия на неисправного договорного контрагента, должны строиться и в нормативных актах, и в договорах таким образом, чтобы обеспечить необходимый хозяйственный и правовой эффект в каждом отдельном случае правонарушения. Между тем изучение относящегося к этому вопросу нормативного материала, а также арбитражной практики по делам о взыскании штрафов свидетельствует о том, что далеко не всегда такой эффект действительно достигается. Особенно остро это ощущается в правоотношениях, в которых, в соответствии с указаниями закона, ответственность в виде общего правила ограничивается штрафами без предоставления контрагентам права предъявлять дополнительные требования о возмещении непокрытых суммой штрафа убытков. Если, например, в договоре поставки основной (генеральный) поставщик уплатил по вине своих субконтрагентов штрафы в большем размере, чем сам он взыскивает с последних, он может образовавшуюся разницу довзыскать путем предъявления к субконтрагентам исков о возмещении убытков. Как, однако, быть, если законом предъявление такого иска не предусмотрено?
Хозорганы, по заказу которых осуществляется строительство жилых домов в гор. Ленинграде, заключают договоры как со строительными организациями, так и с Отделом застройки Ленгорисполкома. Согласно ст. 34 Правил о подрядных договорах по строительству,[558] подрядчик уплачивает заказчику за каждый просроченный день пени в размере 0,05 %, а при просрочке свыше 30 дней – неустойку в размере 2 % от договорной стоимости невыполненных работ. По договору же между Отделом застройки и заказчиком с последнего взыскиваются штрафы в сумме 500 руб. за каждый день просрочки. Недоброкачественность выполнения работ подрядчиком возлагает на него обязанность лишь по устранению дефектов без дополнительного вознаграждения, в то время как качественные дефекты приравниваются Отделом застройки к просрочке со взысканием тех же санкций – 500 руб. за каждый день просрочки.
Санкции, взыскиваемые за просрочку Отделом застройки, в большинстве случаев превышают размер сумм, уплачиваемых в виде пени и штрафов подрядчиком заказчику. Кто же должен нести эту разницу и допустимо ли ее взыскание с подрядчика?
Этот вопрос, казалось бы, мог бы быть решен более или менее просто, если виновниками правонарушения являются и заказчик, и подрядчик. Так, несмотря на дефекты, имевшиеся в фасаде дома, выстроенного Строительным трестом № 3 для завода «Баррикада», последним дом был принят, а Отдел застройки, обнаружив указанные дефекты, потребовал их устранения, взыскав с завода «Баррикада» штраф в сумме 10 000 руб. за 20 дней просрочки. Виновником просрочки является здесь и заказчик и подрядчик, а потому частично материальную ответственность в споре между ними следовало бы как будто возложить и на заказчика. Ленинградский городской арбитраж не пошел, однако, в данном деле по этому пути, а, исходя, видимо, из того, что за тот же срок подрядчик должен был бы уплатить заказчику штраф в сумме 10 420 руб. (хотя здесь не было просрочки, а имели место дефекты в выполнении работ!), регрессный иск заказчика к подрядчику удовлетворил в полном объеме.
Сложнее обстоит дело в случаях полной невиновности заказчика при значительных несовпадениях сумм, взысканных с него, и причитающихся ему штрафов. Тот же Строительный трест на 21 день просрочил сдачу жилого дома заводу «Лентрублит», который уплатил Отделу застройки штраф в сумме 10 500 руб., но с подрядчика мог получить штраф лишь в сумме 6500 руб. Никакой вины в наступившей просрочке по завершению работ завод «Лентрублит» не допустил, – единственным виновником просрочки явился подрядчик. Несмотря на это Ленинградский городской арбитраж приняв к своему производству дело по регрессному иску завода к тресту, взыскал в пользу истца 6500 руб. (которые тот мог получить просто по иску о штрафах), сославшись на смешанную вину. Поскольку же в материалах дела никаких данных о вине заказчика нет, единственным поводом к применению категории смешанной вины явился, по-видимому, тот факт, что сумма штрафов, причитавшихся с подрядчика в пользу заказчика, составляла половину той суммы, которую заказчик уплатил Отделу застройки.
Небезынтересно отметить, что приняв к своему производству дело по предъявленному заказчиком регрессному иску, который фактически является иском о возмещении убытков, арбитраж упустил из виду, что в преддоговорном споре между теми же контрагентами он исключил из договора условие о переложении на трест ответственности, которую завод «Лентрублит» должен был нести перед Отделом застройки.
При рассмотрении приведенных дел арбитраж допустил целый ряд ошибок. Прежде всего арбитраж не пошел по пути удовлетворения исков заказчика, считая, что к подрядным организациям иски об убытках могут быть предъявлены только в случаях, указанных в законе. Во-вторых, недопустимо в целях удовлетворения таких исков начислять на подрядчика санкции за просрочку, если в действительности допущенное им правонарушение заключалось в дефектности работ, ответственность за которую выражается не в санкциях за просрочку, а в обязанности их устранения без оплаты. В-третьих, нельзя искусственно применять категорию смешанной вины, если обстоятельства дела не дают оснований для ее применения. Но все эти ошибки могут иметь лишь одно объяснение: они вызваны стремлением арбитража переложить ответственность за просрочку целиком на подрядчика как на единственного виновника. И до тех пор, пока вопрос не будет урегулирован в нормативном порядке, повторение подобных ошибок неизбежно.
В инструктивном письме Госарбитража при Совете Министров СССР от 5 апреля 1951 г. за № И-1-12 «О практике разрешения споров по капитальному строительству» имеется указание на то, что Правила о подрядных договорах по строительству не исключают права заказчика или подрядчика требовать возмещения убытков, причиненных неисполнением или ненадлежащим исполнением договора. Однако это указание не оказало должного влияния на арбитражную практику, поскольку капитальное строительство осуществляется за счет бюджетных ассигнований, и это создает впечатление, будто заказчик вообще никаких убытков от неисправности подрядчика нести не может. В действительности же далеко не всегда дело обстоит именно таким образом. И потому вопрос, поставленный нами, имеет бесспорное практическое значение, а урегулировать его можно лишь одним из двух способов: либо путем приведения в соответствие размеров штрафов по взаимосвязанным договорам, либо путем предоставления права заказчику на предъявление в этом случае иска об убытках к подрядчику в целях переложения на него разницы между двумя видами штрафов. Однако первый из названных способов едва ли применим, ввиду децентрализованного порядка определения размеров штрафов в различных договорах. Остается, следовательно, второй способ как единственно приемлемый.
Но если в описанных случаях не ясны легальные возможности для предъявления соответствующих исков на почве действующего законодательства, то при некоторых иных условиях санкции, предусмотренные законом или другими нормативными актами, не имеют практического эффекта потому, что их взыскание лишено смысла для договорного контрагента. Так, согласно ст. 36 и 34 упомянутых Правил о подрядных договорах по строительству, при задержке заказчиком передачи подрядчику фондов или материалов и оборудования в натуре он уплачивает санкции в виде 0,05 % пени, а после 30 дней просрочки – 2 % неустойки от стоимости невыполненных работ. Но дело в том, что невыполнение работ причиняет подрядчику гораздо больший урон политического, экономического и правового характера, нежели та компенсация, которую в случае невыполнения работ он мог бы получить от заказчика в виде пени и неустоек. Ввиду этого подрядные организации, естественно, стремятся выполнить все работы своевременно и потому практически лишаются средства правового воздействия на заказчиков, неисправность которых по линии передачи фондов или материалов и оборудования в натуре ставит зачастую строительные тресты в крайне затруднительное положение.
Нам пришлось, например, встретиться с таким фактом. Завод «Кинап» задержал передачу фондов подрядчику на лесоматериалы, цемент и гвозди в течение времени, на которое была рассчитана программа работ по заказу завода «Кинап» на общую сумму в 1,5 млн руб. Подрядчик мог бы взыскать с завода «Кинап» за допущенное им нарушение пеню и штраф в сумме 52 500 руб. Но для взыскания этой суммы не было оснований потому, что подрядчик выполнил программу полностью за счет других имевшихся у него материалов, временно находившихся в бездействии, а заказчик продолжал задержку фондов и впредь, ибо никакие меры правового воздействия к нему не могли быть применены. Рано или поздно это должно было бы привести к срыву работ, и тогда, конечно, подлежали бы взысканию санкции. Но ведь применение санкций должно служить делу предотвращения таких отрицательных для социалистического народного хозяйства явлений, в то время как фактически они могут выступать лишь в качестве следствия этих явлений. Ясно, что мириться с таким положением нельзя.
Для того чтобы рассматриваемые пени и штрафы могли сыграть свою положительную роль в деле обеспечения своевременного выполнения строительных работ, они должны быть перестроены путем установления их зависимости не от объема невыполненных работ, а от стоимости непереданных фондов. Предлагаемое изменение нормы ст. 36 Правил о подрядных договорах по строительству приведет не к увеличению, а, наоборот, к уменьшению тех сумм штрафов, взыскание которых Правила считают дозволенными, ибо стоимость материалов всегда ниже стоимости выполняемых при их помощи работ. Вместе с тем такой порядок превратил бы предусмотренные Правилами штрафы в действенную оперативную меру, которой подрядчик всегда мог бы воспользоваться против неисправного заказчика.
При разрешении дел о взыскании штрафных санкций важное значение имеет их правильный выбор в случаях, когда спорные отношения дают основания для начисления различных санкций за совершенное правонарушение. Так, например, в нашей стране существуют предприятия так называемой малой металлургии, которые наряду со своей основной деятельностью осуществляют также выплавку различных видов металла. Этот металл, точно так же как продукция металлургических заводов, учитывается Главметаллосбытом, а потому получить его заводы малой металлургии могут только через Главметаллосбыт с соблюдением обычного, установленного на этот счет порядка.
В 1952 г. Кировский завод использовал из выплавленного им металла по весу ровно столько, сколько он был вправе использовать, однако с превышением веса по 2-й, более дешевой, и с соответствующим сокращением веса по 1-й, более дорогой, группе. Перед Ленинградским областным арбитражем, рассматривавшим в связи с этим дело по иску Главметаллосбыта к Кировскому заводу, возник вопрос, какие санкции подлежат начислению, – обычные санкции за недопоставку (по металлу 2-й группы) или предусмотренные для случаев несдачи Главметаллосбыту металла санкции в размере 100 % его стоимости? Областной арбитраж склонился к последнему решению, которое едва ли можно признать правильным, ибо, хотя Кировский завод и допустил известное нарушение плановой дисциплины, он вместе с тем добился экономии дорогостоящего металла и одновременно соответствующего снижения себестоимости производимой им продукции.
Применение за такого рода нарушения повышенных санкций явно не мирится с общей задачей борьбы за экономию, стоящей перед всеми социалистическими хозорганами. Но в то же время недопустимо и полное освобождение от ответственности в приведенном и в других аналогичных делах, так как замена металла 1-й группы металлом 2-й группы могла и должна была производиться в плановом порядке, путем согласования этого вопроса с планово-регулирующими органами и, в первую очередь, с Главметаллосбытом, который обязан обеспечить в необходимом количестве других своих получателей соответствующей продукцией, в том числе и дешевыми металлами. Правильно поэтому поступил Союзный арбитраж, заменив по данному делу повышенные санкции обычными штрафами за недопоставку металла 2-й группы.
Задача борьбы за улучшение качества продукции и обеспечение ее выпуска в ассортименте, соответствующем потребностям хозяйства и спросу населения, придает особую актуальность вопросу о правильном построении договорных санкций, применяемых в случаях нарушения условий о качестве и ассортименте. Между тем ряд нормативных указаний, имеющихся по данному вопросу, не соответствует запросам хозяйственной практики, возникающим в связи с указанной задачей. Вот некоторые иллюстрации.
31 декабря 1951 г. Государственный арбитраж при Совете Министров СССР издал Инструкцию о применении санкций за нарушение ассортимента. Эта инструкция исходит из тождества двух понятий: ассортимента, с одной стороны, и недопоставки или перепоставки – с другой, причем оба эти понятия берутся по сдаточным периодам, а не по договору в целом. Если, например, из общего числа 1000 пар обуви поставщик, согласно условиям договора, должен сдать 40 % мужской, 40,% дамской и 20 % детской обуви, а сумма поставки разбита на два сдаточных периода (по 500 пар в каждом периоде), то это означает, что он обязан к двукратной сдаче 200 пар мужской, 200 пар дамской и 100 пар детской обуви. Нарушения этого требования могут выражаться в различных вариантах, из числа которых мы остановимся лишь на двух следующих.
1-й вариант. Поставщик в первом сдаточном периоде сдал 500 пар обуви, но в отступление от ассортимента, предусмотренного договором, поставил:
мужской обуви – 400 пар вместо 200;
дамской обуви – 100 пар вместо 200;
детской обуви – 0 пар вместо 100.
В этом случае нарушение ассортимента действительно совпадает с недопоставкой или с перепоставкой по каждой отдельной позиции договора, а потому с поставщика будут взысканы штрафы за перепоставку 200 пар мужской и недопоставку 100 пар дамской и 100 пар детской обуви.
Предположим, далее, что во втором сдаточном периоде поставщик сдал продукцию с соблюдением договорного ассортимента, а именно – 200 пар мужской, 200 пар дамской и 100 пар детской обуви. Если рассматривать ассортимент в точном соответствии с упомянутой инструкцией, – никаких нарушений нет. В действительности, однако, за весь период действия договора в торговую сеть поступило:
мужской обуви – 600 пар вместо 400;
дамской обуви – 300 пар вместо 400;
детской обуви – 100 пар вместо 200.
Поскольку ассортимент определяется торговой сетью на основе изучения спроса населения, нельзя, казалось бы, ограничиваться только санкциями за нарушение ассортимента в текущем сдаточном периоде, но необходимо также добиваться его восполнения в очередном сдаточном периоде, распространив принцип реального исполнения также и на ассортимент. В нашем примере это означало бы, что во втором периоде поставщик не мог поставлять мужской обуви, так как он уже сдал ее в количестве 400 пар, а был обязан поставить 300 пар дамской (в дополнение к 100 поставленным парам) и 200 пар детской обуви, которая в предшествующем периоде вовсе не поставлялась. Однако названная Инструкция такую возможность исключает, так как понятие ассортимента ею ограничивается лишь текущим сдаточным периодом.
На практике это приводит к тому, что несмотря на правильное, соответствующее спросу потребителей определение ассортимента торгующей сетью предприятия, производящие предметы широкого потребления, имеют возможность ценою санкций за один сдаточный период направить в торговую сеть товары в большем количестве, чем в них фактически испытывает нужду население, задержав поставку дефицитных товаров, на которые имеется большой спрос, и не неся при этом обязанности по их восполнению. В результате сохраняется опасность затоваривания торговой сети неходовыми товарами, и разносторонний спрос советских потребителей может остаться без удовлетворения.
Совершенно очевидна поэтому необходимость изменения Инструкции в самом толковании ассортимента, под которым надлежит понимать соотношение видов, расцветок, фасонов и т. д. товаров как на данный сдаточный период, так и на весь срок действия договора. Благодаря этому принцип реального исполнения будет охватывать не только общие количественные, но и ассортиментные показатели договора, в полном соответствии с поставленной партией и правительством задачей снабжать население нашей страны не просто обувью, тканями, одеждой, посудой, мебелью и т. д., а такими видами этой продукции, которые отвечают вкусам и потребностям покупателя.
2-й вариант. Поставщик в первом сдаточном периоде вместо 500 пар обуви поставил 600 пар, в том числе:
мужской обуви – 300 пар вместо 200;
дамской обуви – 200 пар соответственно договору;
детской обуви – 100 пар соответственно договору.
С точки зрения Инструкции здесь имеет место лишь одно нарушение – перепоставка 100 пар и именно мужской обуви. Поэтому поставщик будет обязан уплатить санкцию за перепоставку мужской обуви и только. В действительности, однако, приведенный случай связан с двумя нарушениями: с перепоставкой и с нарушением ассортиментного соотношения в пределах перепоставленного, ибо если по договору предусмотрена поставка 40 % мужской, 40 % дамской и 20 % детской обуви, то такое же соотношение должно быть соблюдено и в случае перепоставки. Это означает, что в нашем примере, совершив одно правонарушение, а именно – поставив в очередной сдаточный период обуви на 100 пар больше, чем он должен был поставить, поставщик нес обязанность, по крайней мере, соблюсти требования ассортимента в пределах излишков, т. е. сдать 40 пар мужской, 40 пар дамской и 20 пар детской обуви. Поскольку же и это требование было им нарушено, его надлежит подвергнуть двойной санкции: и за перепоставку и за нарушение ассортимента в пределах перепоставленного.
Могут, однако, сказать, какой же смысл в применении двойных санкций к настолько слитым нарушениям договорных обязательств, которые по сути дела представляют единое нарушение?
Смысл заключается в следующем.
Во-первых, в некоторых Основных условиях предусмотрены различные по величине санкции за недопоставку и нарушение ассортимента. Так, например, ст. 38 Основных условий поставки кондитерских товаров определяла санкции за недогруз, исходя из средней договорной цены 1 т товара, а ст. 34 тех же Основных условий ставила величину санкций за нарушение ассортимента в зависимость от стоимости недопоставленных или перепоставленных сортов, групп и отдельных наименований кондитерских товаров.
В связи с этим неясно, прежде всего, какой вид санкций подлежит применению, если следовать указаниям Инструкции арбитража, отождествляющим недогруз с нарушением ассортимента. Кроме того, оставаясь на позициях Инструкции, вообще невозможно объяснить смысл установления различных санкций за названные виды нарушений, если в конечном счете недогруз всегда может быть сведен к нарушению ассортимента. Но в том-то и дело, что это – несовпадающие понятия. Товар может быть поставлен в количестве, предусмотренном в договоре, но с нарушением ассортимента. Этот случай ясен и в иллюстрациях не нуждается. Возможны, однако, и иные случаи: нарушение количества поставки не сопровождается нарушением ассортимента. Так, если бы в нашем примере, отправив в адрес получателя 600 пар обуви вместо 500, поставщик сдал бы 240 пар мужской, 240 пар дамской и 120 пар детской обуви, имела бы место перепоставка, но ассортиментное соотношение (40 % мужской, 40 % дамской и 20 % детской) здесь было бы соблюдено полностью, а потому и санкции следовало бы взыскать только за перепоставку. Наконец, перепоставка иногда сочетается с нарушением ассортимента, к чему, собственно, и сводится содержание рассматриваемого нами варианта. Тогда налицо все условия для применения двух видов санкций.
Во-вторых, постановка и самостоятельное разрешение вопроса об ассортименте одновременно с вопросом о перепоставке или недогрузке имеет значение, как это уже отмечалось в связи с анализом первого варианта, в деле борьбы с затовариванием торговой сети некоторыми видами продукции сверх спроса покупателя, а также со стремлением некоторых хозяйственников любыми способами задерживать у себя, тормозить продвижение в сферу обращения дефицитных товаров. Такие хозяйственники нередко проявляют готовность чуть ли не удвоить сумму поставки в один из периодов, разумеется, за счет трудно реализуемых товаров, с тем, чтобы впоследствии иметь возможность соблюсти ассортимент очередного сдаточного периода и в то же время недопоставить дефицитные товары в последующие договорные сроки. Так, если бы в приведенном нами примере перепоставка 100 пар мужской обуви рассматривалась только как перепоставка, отождествляемая с нарушением ассортимента, поставщик мог бы оставшиеся 400 пар сдать в виде 160 пар мужской, 160 пар дамской и 80 пар детской обуви и благодаря этому задержать у себя 40 пар дамской и 20 пар детской обуви за счет перепоставки обуви мужской. Напротив, если бы то же нарушение рассматривалось в связи как с перепоставкой, так и ассортиментом, взыскание с поставщика двойных санкций обязывало бы его в очередном периоде допоставить к 300 парам мужской обуви только 100 пар (итого – 400), к 200 парам дамской обуви 200 пар (итого 400) и к 100 парам детской обуви 100 пар (итого 200), т. е. в точном соответствии с ассортиментом, определенным торговой сетью.
Как же подходят к разрешению таких дел арбитражные органы? Следуют ли они указаниям Инструкции или исходят в первую очередь из задачи обеспечения населения товарами в необходимом ассортименте?
Во II квартале 1952 г. фабрика им. Самойлова поставила Ленинградской подсортировочной базе Главсахароторга продукцию в количестве, соответствующем показателям договора, но с нарушением ассортимента, за что уплатила соответствующие санкции получателю. В III квартале 1952 г. очередная партия продукции была сдана фабрикой как в количестве, так и в ассортименте по нормам на данный сдаточный период. Однако подсортировочная база считала ассортимент нарушенным, поскольку при этом не было произведено уравнения с отступлениями от ассортимента в предшествующем периоде, а потому предъявила иск о взыскании санкций за несоблюдение ассортимента. Практическое назначение этого иска заключалось не столько в том, чтобы взыскать денежные штрафы, сколько в использовании факта их взыскания в целях понуждения контрагента к уравнению ассортимента в последнем, IV квартале. Ленинградский областной арбитраж, несмотря на Инструкцию, иск удовлетворил, а жалоба ответчика оставлена Союзным арбитражем без последствий.
В июне 1953 г. фабрика им. Крупской недопоставила Ленинградской подсортировочной базе Главсахароторга часть кондитерских изделий по сравнению с показателями договора, и с нее были взысканы санкции по методу отождествления недопоставки с нарушением ассортимента, т. е. вне учета ассортиментного соотношения в пределах поставленной части продукции, а на основе лишь исчисления разницы между соответствующими позициями договора и фактически постановленными видами продукции. В июле 1953 г. та же фабрика поставила базе продукцию с соблюдением количественных и ассортиментных требований по данному сдаточному периоду, однако без уравнения ассортимента по предшествующему периоду, так как недогруз был восполнен поставщиком целиком за счет одного вида кондитерских изделий. База предъявила иск об уравнении ассортимента и соответственно этому о взыскании санкций за его нарушение. Ленинградский областной арбитраж, следуя своему первоначальному решению по спору между теми же организациями, иск отклонил, считая, что поскольку в недогрузе выражается нарушение ассортимента, а ответчик первоначально привлекался к ответственности за недогруз, нельзя требовать одновременно и восполнения недогруза и соблюдения ассортимента в его пределах. Это решение Ленинградского областного арбитража, прямо противоположное тому, которое он вынес по спору между той же базой и фабрикой им. Самойлова, тоже получило подтверждение со стороны Союзного арбитража.
Как видно из приведенных дел, арбитраж не выработал до сих пор единой линии в разрешении рассматриваемых вопросов, испытывая колебания между изданной им Инструкцией о применении санкций за нарушение ассортимента и потребностями жизни, предполагающими точное соблюдение ассортиментных условий в продолжение всего периода действия договора поставки соответствующей продукции. Этим потребностям упомянутая Инструкция не соответствует, в связи с чем назрела неотложная необходимость в замене ее новыми указаниями, всесторонне учитывающими многообразный комплекс вопросов, которые возникают перед народным хозяйством нашей страны в свете принятых партией и правительством решений о дальнейшем развитии тяжелой промышленности как основы основ социалистической экономики и о расширении на этой базе производства предметов народного потребления в целях обеспечения полного удовлетворения опроса советского потребителя.
Для поставки промышленных товаров широкого потребления действие этой инструкции парализуется правилом вновь утвержденных Основных условий о том, что недогруз восполняется в очередном сдаточном периоде в соответствии с ассортиментом, установленным для этого периода. Однако и в этих Основных условиях все же допускается лишь альтернативное, но не совместное взыскание санкций за недогруз и за нарушение ассортимента, а, кроме того, восполнение недогруза соответственно ассортименту, установленному для очередного сдаточного периода, не всегда обеспечивает полное уравнение ассортимента для общего периода, на который договор поставки был заключен. Задача же заключается в том, чтобы при помощи штрафных санкций обеспечить реальное исполнение договора в целом как по его количественным, так и по ассортиментным показателям.
Штрафные санкции занимают важное место в арбитражной практике по рассмотрению имущественных споров между социалистическими хозяйственными организациями. Присущие этим санкциям качества оперативности и гибкости превращают их в одно из главнейших средств, которыми располагают арбитражные органы в борьбе за укрепление хозяйственной дисциплины, за точное, своевременное и надлежащее исполнение договорных обязательств в отношениях между социалистическими, государственными и кооперативными организациями.
Все это, однако, не дает оснований для пренебрежительного отношения к другой форме гражданско-правовой ответственности – к возмещению убытков. Прежде всего, существует целая совокупность обязательств – обязательства из причинения вреда, где штрафные санкции почти вовсе не применяются и где поэтому возмещение убытков выступает в качестве едва ли не единственного вида ответственности. То же самое следует сказать о договорных отношениях с гражданами или между гражданами. Но если даже ограничиться сферой договорных отношений между социалистическими организациями, то и в этом случае нельзя забывать о структуре действующего законодательства и сложившейся арбитражной практике, где подчиненный характер штрафных санкций получает достаточно определенное выражение в факте их зачета в сумму подлежащих возмещению убытков.
Ввиду этого в основу анализа норм об ответственности по советскому гражданскому праву, в основу исследования присущих им принципов и изучения конкретных условий их действия должно быть положено в первую очередь возмещение убытков и лишь в дополнение к нему – штрафные санкции.