Это был удар по «солнечному сплетению» марксисткой доктрины: государство отрывалось от своей классовой субстанции – господства одного класса над другим, а крестьянство и пролетариат объявлялись дружественными друг другу классами, несмотря на коренные противоречия, сохранившиеся между городом и деревней. При этом обстановка настолько накалилась, что даже в частных разговорах нельзя было высказывать противоположные мнения. Помню, я встретился на улице г. Синельниково с членом бюро райкома комсомола Володей Полонеским, и он спросил у меня, распространяется ли тезис о сохранении государства при социализме также на коммунизм. Я ответил, что, по-моему, к коммунизму этот тезис не относится. Через пару часов меня вызвали на заседание бюро райкома ВЛКСМ для исключения из комсомола за распространение антипартийных взглядов. Спастись удалось лишь ссылкой на то, что я никаких взглядов не распространял, а только ответил на заданный вопрос, который к тому же исходил не от рядового комсомольца, а от члена бюро райкома, и что я вообще не знал ответа на поставленный вопрос, а ответил так, как мне пришло в голову. «Носороги» из комсомольского руководства, как их тогда называли, еще долго не отпускали меня, разочарованные таким легким исходом, и с кровожадностью затягивали мое личное дело.
Второй, еще более сильный удар был нанесен марксизму вышедшим в том же 1938 году «Кратким курсом истории партии», автором которой, как оказалось, был Сталин. Я тогда был студентом Юридического института в Ленинграде и успел прослушать первую часть курса философии, посвященную анализу сменивших одна другую философских концепций. Этот курс читал великолепный преподаватель Ивандиков, владевший необычайно доступным языком и применявший весьма увлекательные способы изложения. Я с нетерпением ждал, когда во втором семестре первого курса его чтение будет продолжено. Но не тут-то было. В «Кратком курсе» Сталина был небольшой философский параграф, называвшийся «О диалектическом и историческом материализме». В связи с этим курс философии и истории партии оказались отмененными. Вместо них ввели «Основы марксизма-ленинизма», в которых диамат и истмат стали лишь одними из освещаемых вопросов. В результате философия как настоящий вузовский предмет была искоренена. В «Основах марксизма-ленинизма» она освещалась в обедненных пределах соответствующего параграфа «Краткого курса Сталина» и работы Ленина «Марксизм и эмпириокритицизм». Философия как профессиональная наука перестала существовать. Лишь после смерти Сталина начали вновь появляться философские произведения, выходившие за рамки соответствующего параграфа «Краткого курса». И только после перелома 1985 года происходит полная дегероизация сперва Сталина, а затем и Ленина. Как же обстоит теперь дело с методологией постсоветского общества?
3. От утопии к науке; от науки к утопии
Социализм как идея появился задолго до марксизма. Эта идея о самом высшем, но самом справедливом обществе была наиболее ярко изображена социалистами-утопистами – Робертом Оуэном, Сен-Симоном, Шарлем Фурье. Они сказочно обрисовывали изображенное ими общество и даже создавали фаланги – опытные объединения людей, где жизнь протекала по ими придуманным канонам. Такой социализм назывался утопическим. Ему на смену приходит социализм Маркса и Энгельса, названный научным. Смена наименований была обусловлена тем, что, в отличие от утопистов, марксизм не уделял внимание фантазиям или экспериментам, а благодаря тщательному анализу капитализма вывел его основное противоречие – между общественным характером производства и частным характером присвоения. Это противоречие порождало неизбежность замены частного присвоения его общественным характером, на основе которого и восторжествует социализм, а потом и коммунизм. Разработку этой теории Энгельс и назвал переходом в учении о социализме-коммунизме от утопии к науке.
Вслед за переломом 1985 года формально провозглашенный социализм был объявлен не существующим, и характер постсоветского общества остался не определенным. Лишь некоторые деятели (например, губернатор Москвы Лужков и юрист Алексеев) прибегли к концепции строительства капитализма. Что же касается методологии несуществующего социализма, то она разделила судьбу самого социализма: канула в историю вместе с ним. Так, вслед за переходом от утопии к науке произошел обратный переход – от науки к утопии. Реальным оказалось неопределенное общество с мыслью о возрождении капитализма. Так ли это – покажет будущее. Одно лишь вызывает сомнение: думали, что строим социализм, а о строительстве капитализма никогда раньше не говорили, – он не строится, а возникает. Но каково бы ни было постсоветское общество, в нем существует наука, которая не может развиваться, не опираясь на методологию. Какова она, эта методология, если диамат и истмат утратили свое монопольное положение? Каждый выбирает свою методологию? Да, конечно: раз свободна наука, то свободен и выбор методологии. Тем не менее, ученые не должны держать в секрете сделанный ими выбор. Интересная дискуссия по этому поводу, такая же свободная, как и выбор методологии, поможет лучше определиться, чем отсутствие гласности и замкнутая секретность.
Несмотря на принуждение, я был свободным сторонником диамата и истмата. Сохранил это методологическое оружие и сейчас. Необходимо лишь дать некоторые, очень важные разъяснения.
Во-первых, тот, кто читал мое интервью казахстанскому журналу «Юрист» (2004 г., № 6. С. 10–16), помнит мой ответ на вопрос, религиозен ли я. «Да, – я ответил, – исповедую свою собственную (мной построенную) религию и уважаю все другие». Можно ли при этом использовать материализм как методологию, или со ipso предопределен другой, идеалистический метод?
Наука отличается от религии тем, что она опирается на доказательства, аненаверу. Укаждого человека бываливжизни случаи, которые иначе как верой объяснить невозможно. Был и у меня один такой случай. Я никогда раньше не знал и не видел кузена моей жены, родители которого погибли во время войны в Одессе, а сам он провел войну в армии. Но как-то ночью он мне приснился, а утром последовал звонок из моего университета с сообщением, что меня разыскивает кузен моей жены. Объяснить этот факт я не могу, но и строить на нем науку тоже нельзя. До тех пор, пока мироздание остается неведомым за пределами его восприятия человеком, религия будет существовать наряду с наукой. И как показал опыт некоторых боговольных естествоиспытателей, можно быть религиозным в пределах веры и материалистом в ; пределах науки.
Во-вторых, провозгласив свою философию в небольшом параграфе «Краткого курса истории партии» и заменив подлинную философскую науку изучением этого параграфа, Сталин нанес еще более сильный удар по «солнечному сплетению» марксизма. Дело шло к тому, чтобы «выбросить за борт» Маркса и Энгельса, а вместе с ними и Ленина, оставив одного создателя философии для всех времен и народов – Сталина. По Энгельсу уже было нанесено несколько ударов в связи с конкретными поводами. С Лениным еще легче было разделаться ввиду опровержения его книги об империализме самими капиталистами, которые отыскали пути к небывалому расцвету капиталистического общества взамен пророчества о приближающейся его гибели. А народу, дескать, не нужна размытая философия. Чем короче, тем лучше: три закона диамата и две конструкции истмата – коротко, но вполне достойно! Ясно, однако, что такая философия не способна стать методологией науки. Ее состав надо расширить, охватив не отдельные, а все явления природы и общества.
В-третьих, при всем обширном объеме марксистской философии этот объем также нуждался в расширении. Нельзя сводить все явления в жизни к базису и надстройке. В дискуссии о языкознании это применительно к языку признал сам Сталин. Но вместо ответа на вопрос о какой-то классификационной рубрике Сталин ограничился общеизвестным определением языка как средства общения между людьми. Неправильно также сводить закон единства и борьбы противоположностей только к борьбе, забывая о единстве. Это привело, вместо познания целого, лишь к его раздвоению.
Поэтому прежде чем обратиться к изложению методологии в связи с конкретными проблемами государства и права, нужно заново рассмотреть вопрос о методологических критериях.
4. Философские категории
А. Диалектический материализм
а) Законы те, что служат причиной или формой развития: единство и борьба противоположностей (например, разделение общества на классы и выражение в праве общих интересов наряду с интересами господствующего класса), переход количества в качество через скачок (например, норм в институты, институтов в отрасли, отраслей в систему права), отрицание отрицания (например, смена детства совершеннолетием и совершеннолетия старостью). Сталин называл только два первых закона и умалчивал о третьем.
б) Состояния. Взаимодействие и обособленность (например, толкование нормы права по ее соотношению к другим нормам или только по ее собственному содержанию), общность и единичность (например, выявление всех обстоятельств, сопутствовавших преступлению, и поведения человека, причинившего его). Сталин первое состояние объявлял законом, а другие состояния вообще не рассматривал.
в) Модусы. Качество и количество – внутренняя определенность явления и его мера (например, институты, состоящие из пяти статей), содержание и форма (например, кодекс и статьи как его форма), причинная связь (необходимая, случайная). Сталин вообще модусы не рассматривал.
В освещении всех этих категорий диалектический материализм исходит из первичности материи и вторичности духа.
Категории исторического материализма
Исторический материализм в применении к обществу опирается на диалектический материализм, но имеет свои собственные категории.
Производительные силы – то есть соединение средств производства с рабочей силой человека. Конкретный способ соединения зависит от уровня развития, производительных сил и характера применяемой рабочей силы (раба, крепостного, пролетария).