О «древнем» Иоффе
В лондонском офисе одной юридической фирмы я познакомился с симпатичной студенткой 5-го курса юридического факультета МГУ, проходившей там практику. После моего телефонного разговора с Иоффе я обратился к ней с вопросом, говорит ли ей что-нибудь это имя. Она посмотрела на меня с укоризной и отчеканила: «Ну как же! Олимпиад Соломонович!!!» Мне стало неловко за мой вопрос, но она продолжила: «Известнейший дореволюционный цивилист!» Я сказал, что 5 минут назад разговаривал с этим дореволюционным ученым.
Эта история позабавила Иоффе.
На подаренной мне книге «Ответственность по советскому гражданскому праву» надпись: «Историку цивилистической мысли в будущие времена Толе Диденко к главе – “Древний Иоффе” (5 февраля 1980 г.)». Только что вышедшая из-под пера «древнего», «дореволюционного» автора работа свидетельствует, что писать названную главу явно преждевременно.
Коллеги и близкие люди знали, что Иоффе собирал эпизоды, которые хотел объединить в книге «Юмор в праве». Но, как говорится, руки до этого все так и не доходили. По всей видимости, я был достаточно настойчив и удачлив в предложении завершить и издать ранее задуманное. И предметом моей гордости являются слова Иоффе: «Я до сего времени не могу понять, как я согласился на завершение этой работы, но теперь отступать поздно». На мои занудливые вопросы, начавшиеся в июле 2000 г., когда же будут готовы первые разделы книжки, Иоффе отвечал известной байкой: «Прохожий кричит стоящему на крыше селянину: «Сколько еще идти до соседней деревни?» В ответ – молчание. Прохожий безрезультатно повторяет вопрос еще несколько раз, пожимает плечами и идет дальше. Через некоторое время его догоняет крик: «2 часа».
«Чего ж ты раньше не сказал?» – «А я посмотрел, как ты будешь идти».
Идти, насколько я информирован, было непросто и нелегко, но норма – две страницы в день – выполнялась неуклонно.
Иоффе известен не только как крупнейший правовед XX столетия, но и как блестящий оратор и яркий полемист. Эти его качества проявлялись и в научных работах, и в педагогической практике, и в различного рода выступлениях. Японский профессор, специально приехавший в Ленинград, чтобы познакомиться с Иоффе, присутствовал в МГУ на обсуждении монографии Иоффе. Когда его спросили, как ему понравилось обсуждение, он ответил, что самое большое впечатление на него произвели ответы автора оппонентам.
Перед молодым читателем предстанут неизвестные или малоизвестные эпизоды прошлого, юристы старшего поколения вновь услышат знакомый голос умного и остроумного собеседника и рассказчика.
От автора
Мемуары – один из наиболее распространенных жанров литературы в нынешнее время. Это и понятно. Благодаря повышению возрастного уровня, стариков накопилось более чем достаточно, но диапазон их возможностей, в том числе творческих, неумолимо сузился. А только что закончившееся столетие наполнено такими событиями, которые сами побуждают взяться за перо.
Однако многочисленность мемуаров не сочетается с уровнем их качества. Уже сам характер этих работ как преломление реальных событий в индивидуальном сознании налагает на них печать субъективности. Редко встретишь такие воспоминания, как оставленные вдовой Михоэлса, написавшей книгу о своем выдающемся муже и ни словом не обмолвившейся о себе. Чаще мемуарист пишет о себе под видом мемуаров (как журналист Виктор Перельман в воспоминаниях о Галиче), а в некоторых случаях сводит счеты с виновниками своих неудач (как юрист Юрий Толстой в воспоминаниях о юридическом факультете Ленинградского университета).
Мне хотелось избежать этих недостатков. И я решил избрать своим объектом не этику или человека, а явления и события жизни – смешное и примыкающее к нему необычное. «Записки юриста» означают, что и то, и другое привлекается мной постольку, поскольку оно связано с правом. Могут ли при таком ограничении страницы произведения не совпадать с возрастом читателя? И да, и нет.
Право – сложное явление. Оно предполагает определенный возраст и соответствующее развитие. Но некоторые феномены развития у детей появляются раньше, чем иногда думают.
Вспоминаю двухлетнего мальчишку, голоштанно бежавшего по двору, где его мать готовила на осень соленья.
– Иди сюда, – воскликнула она, – я дам тебе огурец.
Мальчик стремглав помчался к матери, а она надкусила огурец, чтобы убедиться в его съедобности. И тут разразился скандал: мальчик наотрез отказался от надкусанного огурца, а мать силком пыталась навязать ему угощение. Но ни боль от шлепков, ни даже угроза бросить в колодец ни к чему не привели. Осознав свое поражение, мать со вздохом отпустила малыша, грустно промолвив: «Будет или большим человеком, или большим бандитом». Не знаю, как сбылись материнские предсказания, потому что больше эту пару не видел. Для меня же этот случай был важен, так как помог понять, как рано развивается у детей чувство чести и собственного достоинства. Также дети поймут и право в определенной его части, и многое с ним связанное. Однако основным моим читателем остается все же взрослый. Он поймет и сам юмор, и связанные с ним оттенки.
Бывает юмор субъективный и объективный. Первый рассчитан на шутку, второй раскрывается читателями вопреки воле автора. Фраза закона – не произведение Жванецкого, и она не может быть субъективно юмористической, но объективно… Например, как говорит закон, иностранец, въехавший в наше государство, приобретает все права его граждан, кроме предусмотренных исключений. Никто не собирается этой фразой шутить, но объективно она смешна, так как забывает о множестве прав, которые въехавший имел на родине и потерял при въезде в Россию.
Бывает и противоположное. Рассказывают, что когда Сталин впервые принимал артистку Любовь Орлову и режиссера Григория Александрова, его поразила худоба Орловой.
– Почему Вы такая худая? – пошутил Сталин, – он что, Вас не кормит? Так скажите, мы его расстреляем.
Вряд ли от этой шутки кому-нибудь было смешно. Но Сталин говорил не серьезно, он шутил… Юмор, выражающий жестокость, остается за пределами моего понимания.
Но объективный юмор, так же как и субъективный, удивляет меня самим своим существом. Доступность юмора значения не имеет. Пусть не все будет всем понятно. Я напишу, а жизнь в конце концов разберется. Смешного и необычного в жизни бесконечно много. Нужна лишь целенаправленная наблюдательность, чтобы многого не пропустить.
Ну, был у нас в школе такой учитель, Иваном Степановичем его звали. Воплощение всех мыслимых добродетелей. Жил в немецкой колонии, по пяти километров до школы и домой. Это бодрило старика. Но разум становился все более застойным. В 1929 году Троцкого выслали из СССР. А Иван Степанович не нашел ничего более подобающего этому случаю, чем поделиться своими воспоминаниями о Троцком. И воспоминания-то были пустяковыми: возвращаясь в трескучий мороз домой, он встретил сани, везшие в ссылку Троцкого в демисезонном пальто и маленькой шапчонке. В 1929-м это прошло незамеченным. А в 1937 году троцкиста арестовали, отправили в ссылку, и следы его исчезли навсегда.
Трагическая история… Но согласитесь, что в ней есть элемент смешного или, если хотите, необычного. В год открытого преследования Троцкого публично вспомнить о нем мог либо очень наивный, либо не лишенный чувства юмора человек. Поройтесь в своей памяти, и каждый из вас вспомнит не один такой трагический случай с определенной долей юмора.
Чтобы рассказать об их множестве, нужна какая-то система, классификация, как говорят ученые. Иначе ничего не запомнится, а целое раздробится в частностях. Какая-то классификация нужна и мне. Думал я, думал, и решил…
Предстоит говорить не об анекдотах, а о реальных событиях, так или иначе мною воспринимаемых. А они группировались в зависимости от времени, от возраста.
Ему, возрасту, и предстоит сыграть классификационную роль. Смешное и необычное: в школе, в институте, в армии, в науке.
I. В школе
1. Одно из первых школьных впечатлений было весьма необычным. Два ученика 3-го класса, десятилетние ребята, обокрали школьный кабинет физики. Физику они еще не изучали. Ничего не знали о назначении похищенных приборов и ничего не могли сказать о цели их похищения. Но факт свершился: преступление, кража. Приборы школе были возвращены. А как быть с наказанием за кражу?! Колоний для малолетних преступников еще почти не было. Отдавать под суд столь юных преступников никому не приходило в голову, и они сперва были заключены в городскую тюрьму, а на следующий день вернулись в школу.
Однако бесследно их поведение не прошло. И случилось это так. Когда двух юных нарушителей повели под охраной в тюрьму, один школьный учитель, любивший все им замеченное переводить на язык украинской поэзии, во всеуслышание продекламировал слова из популярной украинской песни:
Умчались годы. Бывшие нарушители стали выпускниками, а бывшие первоклассники – учениками старших классов. На вечер вручения аттестатов собрались и те, и другие. И в торжественную минуту вручения аттестатов двум нарушителям прозвучала песня: «Закувала та й сива зозуля» – два раза, почти подряд, в исполнении бывших первоклассников. Хохот и свист испортили торжество. Но они показали, что преступление не проходит без последствий, даже если нарушитель суду не подсуден.
2. Суд был одним из мест развлечения школьников. Особенно если в заседании участвовали всем известные остроумные юристы. Среди них первое место принадлежало адвокату Гранбергу, редко улыбавшемуся старому человеку, способному в любой ситуации найти повод для юмора.
Контора частного извоза заключила договор без санкции своего вышестоящего органа, а это не полагалось по тогдашним правилам. Но к ответственности привлекли заказчика, который был обязан знать о дефектах договора и не пользоваться обусловленными им услугами. Что же касается конторы, то она допустила лишь ошибку.