Художественно-психологическая противоречивость Данте, как она ни показательна и ни любопытна сама по себе, является лишь выражением гораздо более глубокой раздвоенности его сознания. Ведь Данте не только поэт. Он еще политический идеолог, он – социолог, и социолог незаурядный. В этом плане творчество Данте представляет исключительный интерес.
Мировоззрение Данте не может быть связано целиком и полностью с каким-нибудь одним определенным классом.
Но в этом и заключается своеобразие переходной эпохи. Как в области экономической, так и в области политической еще нет четких линий и размежеваний; конфликты то бурлят где-то в глубине, то прорываются на поверхность; все в движении, становлении, борьбе; многое еще не понятно, не определилось, не откристаллизовалось. То же самое и в области идеологической, только гораздо сложней и опосредствованней. В такую эпоху личность стоит на распутье. Борьба старой и новой идеологии на первых порах проявляется в раздвоении сознания наиболее чутких и талантливых людей эпохи. И чем сильней преобразуется социальное бытие, тем заметней становится эта трагическая раздвоенность.
Своеобразие и сложность идеологии Данте в том, что она имеет как бы несколько плоскостей, несколько планов.
Данте отразил многие глубочайшие потребности нарождающейся буржуазии, пополанских верхов. Причем он нередко опережал эти потребности и, улавливая их потенции, в направленности к будущему, улавливая их общий и глубокий смысл, вступал в противоречие с частными интересами своих современников – «жирных» горожан. Например, идея политического объединения страны отвечала общеклассовым интересам итальянской буржуазии, но не соответствовала ограниченному сепаратизму ее отдельных групп. Дело, конечно, в том, что буржуазия тогда еще отнюдь не оформилась в национальный класс. А. В. Луначарский очень тонко заметил, что Данте – человек, «который тем более велик, что на заре появления буржуазии выразил не отдельные ее желания, а ее историческую роль, до которой менее крупные люди не могли еще додуматься»[888].
С другой стороны, Данте, объективно отражая потребности ранней буржуазии, вовсе не являлся просто-напросто буржуазным идеологом. Он никак не вмещается в такое узкое определение. Данте не только, подобно титанам Возрождения, был чужд буржуазной ограниченности, но и ненавидел жестокий и низкий торгашеский дух нарождающегося капитализма. В этом плане Данте оказывается стихийным выразителем настроений широких народных масс, пополанских низов Флоренции. Здесь мы находим конкретные истоки народности Данте. Отсюда исходят и пылкие его мечты о возвращении блаженных патриархальных времен Каччагвиды.
Казалось бы, оба плана непримиримы. И все же они лежат в одной исторической плоскости. Скрывается ли за терцинами Данте пополанская верхушка или, как раз наоборот, пополанская масса, – как бы там ни было, он, во всяком случае, – пополан, дитя городской итальянской коммуны начала XIV в.
Назовем это третьим планом идеологии Данте, планом наиболее широким, определяющим, который вбирает в себя первые два плана, как бы покрывает их. Основная линия классовой борьбы проходила в ту эпоху не внутри пополанского лагеря, а между ним и феодалами. В прекращении феодальных усобиц и чужеземных нашествий, в полном разгроме грандов, в уничтожении светской власти папства, в умиротворении и объединении страны были заинтересованы все пополаны. В этом плане Данте выступает как выразитель интересов не какой-нибудь части городского населения, а итальянских коммун вообще. А поскольку коммуны были наиболее здоровым и прогрессивным элементом итальянского общества, их интересы совпадали с интересами развития общества в целом.
Все это так. Но поэта связывало с будущим не все и не до конца. Мы видели уже, что, с одной стороны, тяга Данте к прошлому имеет корни в настроениях народных масс. Существует и принципиально иная сторона этой тяги, понять которую можно лишь в плане связей Данте с дворянскими верхами Флоренции.
Богатая флорентийская буржуазия жадно впитывала изысканность феодального быта, принесенного в город нобилями, охотно роднилась со знатью и приобретала куртуазный лоск. Страх перед низами заставлял «жирных» горожан то и дело забывать вражду с дворянами, идя на очередной компромисс с ними. А феодальная знать вносила свой пай в капитал компаний и записывалась в старшие цехи. Среди флорентийских банкиров, купцов и промышленников было немало членов знатных фамилий. Шел процесс сращивания феодальной и пополанской верхушки. В этой обстановке проходила юность Данте, в кругу «золотой» флорентийской молодежи из влиятельных пополанских и дворянских семей. В ту пору среди друзей Данте мы видим блистательных поэтов «сладостного стиля»: родовитого Гвидо Кавальканти и Дино Фрескобальди, сына известного банкира и гранда. Знакомства среди знати оказались полезны Данте в изгнании, когда ему довелось скитаться по дворянским замкам. Все это не могло не сказаться так или иначе в противоречиях дантовской идеологии. Он гордится своим поэтическим даром, но также – своими предками. Он выступает против феодальной анархии, но сожалеет о вымирании феодальных родов. Он громит тиранов, но делает исключение для тех, у чьих дворов ему пришлось искать приюта. Если во всех основных и решающих моментах идеология Данте обнаруживает демократическое, пополанское происхождение, то кое-какие ее частности напоминают об аристократических притязаниях поэта.
Наши попытки рассматривать взгляды Данте под разными углами зрения, в разных плоскостях и планах, потеряли бы всякий смысл, если бы в классификаторском усердии мы забыли, что все плоскости и планы пересекаются, переплетаются друг с другом, вырастают один из другого и, не совпадая, образуют все же нечто единое – неповторимую фигуру гениального флорентийца. На эту фигуру наложили отпечаток почти все слои итальянского общества. Корни идеологии Данте приходится искать то в интересах городских коммун, то в потребностях зарождающейся буржуазии, то в настроениях пополанской массы, а то и в предрассудках дворянской знати. Тем и интересно творчество Данте, что в его стихах и трактатах запечатлелась вся бурная и многообразная жизнь переходной эпохи. С другой стороны, мало установить противоречивость и многозначность идеологии Данте. Нужно еще отыскать в ней решающий пункт, который позволил бы определить место Данте в социально-политической борьбе его времени.
Ничуть не упрощая идеологии Данте, мы имеем право заявить, что Данте прежде всего – идеолог городской коммуны. Он первым с огромной силой выразил интересы развития «первой капиталистической нации».
И это в нем – главное.
Политическая мысль Данте и дантология
Изучение творчества Данте чрезвычайно важно для истории мировой культуры. Известно замечание Энгельса о том, что колоссальная фигура флорентийца знаменует собой целую переходную эпоху. Недаром Маркс, знавший почти всю «Комедию» в подлиннике наизусть, собирался написать о Данте специальную работу.
В течение шести с половиной веков вокруг наследия Данте идет напряженная идейная борьба. Иезуит Ару требовал еще в прошлом столетии публичного сожжения произведений Данте, объявив его «еретиком, революционером и социалистом». Но Ватикан предпочитал и предпочитает изображать мятежного поэта безобидным католиком[889]. Папа Бенедикт XV в дни дантовского юбилея в 1921 г. торжественно провозгласил: «Данте Алигьери – наш». «Комедия» не попала в «Индекс»: приходилось считаться с тем, что Данте с XIV в. стал гордостью страны. В Италии его называли просто «Поэтом», а «Комедию» – просто «Книгой», и стихи его распевали неграмотные крестьяне. Данте вдохновлял итальянских революционеров XIX в., начиная с Уго Фосколо и Сильвио Пеллико, оценивших по достоинству его свободолюбие и призывы к объединению страны. Итальянские фашисты пытались использовать Данте на свой лад. Никогда истолкование Данте не ограничивалось громадным культурно-познавательным, историческим и эстетическим значением. По сей день – это также политическая проблема.
О Данте написаны тысячи книг[890]. Наука скрупулезно исследовала и прокомментировала буквально каждую его строку, накопив горы добротного фактического материала и добившись замечательных текстологических успехов. В трудах многочисленных «дантовских» обществ, в специальных дантологических журналах и сборниках были рассмотрены вдоль и поперек все события, имена, даты, имеющие хоть какое-нибудь отношение к жизни и творчеству поэта. Был всесторонне обсужден каждый политический или личный намек в «Комедии» и была тщательно зарегистрирована каждая ссылка или реминисценция в «Пире». Существуют десятки особых исследований на темы: Данте и астрономия, Данте и музыка, Данте и география и т. д. Существуют работы, в которых выясняется, знал ли Данте греческий язык и бывал ли, скажем, Данте когда-нибудь в небольших итальянских городах Удине или Персичето. Есть обширная литература даже о Джемме Донати, жене поэта, с которой он навсегда расстался за двадцать лет до своей кончины, ни разу не обмолвившись о ней в стихах, и о которой почти ничего не известно. А работам о Беатриче, уж разумеется, – несть числа. Несколько поколений серьезных исследователей создали надежную биографию Данте. Появились словари дантовского языка. В двухтомной «Дантовской энциклопедии», принадлежащей перу Скартаццини, можно найти любую справку – вплоть до того, что, например, слово «расе» («мир») встречается в «Комедии» 36 раз[891].
По объективное историческое содержание дантовского понятия «мир» осталось у Скартаццини нераскрытым. И это не случайно. Буржуазная дантология, несмотря на все свои успехи, оказалась все же не в силах подлинно глубоко и точно оценить значение и сущность идеологии Данте.
Социологический анализ был лишен неоспоримости филологических и художественных наблюдений. И вовсе не потому, что общеисторическим фоном творчества Данте мало занимались. Напротив. Эпоха Данте заинтересовала уже эрудитов XVIII в. во главе с Муратори. Интерес к Данте в XIX в. подогревался сначала движением карбонариев, а затем движением Рисорджименто и был, как уже отмечалось, тесно связан с политикой. Уго Фосколо, зачинатель новой дантологии, говоря словами Маццини, «искал в Данте не только поэта, но гражданина, реформатора, апостола религии, пророка нации». После объединения Италии историки-позитивисты, вдохновляясь национально-демократическими идеями, соперничают в изучении наследия Данте с литературоведами. Исследователи школы Паскуале Виллари проделали огромную работу. Но политические идеи флорентийского изгнанника почти никогда не рассматривались как объективно-классовые идеи. Конкретные социальные корни теорий Данте или оставались вне поля зрения, или освещались узко и поверхностно.