Милиционером мы всегда дорожили потому, что он охраняет наше спокойствие, помогает нашему благополучию. Милиционера мы всегда уважали потому, что видели в нем превосходного исполнителя долга. Мы его высоко ценили потому, что он то и дело рискует жизнью. Но думали ли мы когда-нибудь, что милиционера мы полюбим? Полюбим просто, сердечно, дружелюбно. Он привел нас к этому чувству. Привел великолепным соединением мужества с мягкостью, строгости с вежливостью, внимания с твердым руководством
«Товарищ милиционер!..» (Вместо введения)
Слово «милиционер» не слишком авантажно в восприятии. Мне самому оно почему-то режет слух. И когда меня или моего коллегу останавливают на улице возгласом: «Товарищ милиционер!», я думаю: а почему бы собеседнику не взглянуть на погоны и не обратиться по званию – товарищ полковник, например? Ведь работникам милиции присваиваются специальные звания. Есть сержанты, есть генералы милиции.
Из-за этого не очень понятного предубеждения я даже хотел в подзаголовке книги написать не два, а три слова: записки офицера милиции. Куда как солидно! Но отказался от этого, ибо получалось, что я отмежевываюсь от большой группы своих товарищей, имеющих звания младшего начальствующего состава и носящих старшинские, сержантские знаки различия и гладкие погоны рядовых. А ведь читателю в повседневной жизни чаще всего встречаются именно они – сотрудники административной (наружной) службы, зачастую не имеющие офицерских званий инспекторы дорожного надзора. Это в их адрес в первую очередь мечут громы и молнии мелкие хулиганы, недисциплинированные пешеходы или нарушившие правила движения водители. И к ним же стремглав бросается гражданин, попав в затруднительное положение, – за помощью, советом, наконец, просто за справкой…
Лейтенант милиции спешит на свидание
Она позвонила в двенадцать. Сказала, что приехала в Москву в командировку и будет ждать меня через два часа на площади Ногина.
Для того чтобы добраться от Высшей школы[205] до площади Ногина, нужен час времени (путь этот рассчитан до минут поколениями адъюнктов). Но мне не терпелось увидеть ее, и уже в двенадцать тридцать, на ходу надевая шинель, я выскочил на улицу. К остановке подруливал «икарус». Я хотел сделать рывок, но…
– Будьте любезны, как проехать в ЦИТО? – Я не совсем ясно себе представляю, где это учреждение находится, но, как добраться до него, могу объяснить даже спросонья: в районе нашей школы каждый четвертый интересуется дорогой туда.
Пока я объяснял симпатичной старушке, как отыскать собес, ушел второй автобус. Третий ушел через пять минут, но уже вместе со мной. Путь следования к кинотеатру «Рассвет» я прокричал, повиснув на подножке.
Выйдя из автобуса на площади Марины Расковой, я устремился к метро. У самого входа меня остановили сразу двое: пожилая женщина с портфелем интересовалась, как проехать в Химки. Я объяснил.
Однако второй вопрос, заданный молодым моряком, поставил меня в тупик:
– Скажите, где можно купить цветы?
Действительно, где на «Соколе» можно купить цветы? Пока я размышлял над этой проблемой, ко мне быстренько выстроилась очередь желающих навести справки.
На мое счастье в непосредственной близости мелькнула долговязая фигура адъюнкта нашей кафедры Володи Черняева.
– Товарищ лейтенант, – сказал я ему официально, – ответьте на вопросы граждан.
И, не дав ему опомниться, исчез. В вагоне метро:
– Правда ли, что Гусарову со второго круга разрешили играть за «Динамо»? (Откуда я знаю, я же болею за «Зенит»!)
– Как добраться до Третьяковской галереи?
Я выбрался на поверхность без двадцати минут два. И сразу же наскочил на застенчивую улыбку статного негра. С трудом подбирая слова и смущаясь от этого, он формулировал со скоростью слово – в минуту:
– Где… это… мавзолей… Ленин?
Я попытался объяснить ему по-английски. Но что-то у нас не ладилось: то ли мой английский не годился для разговорной речи, то ли негр был из бывших французских владений. Тогда я просто повел его к концу длинной очереди и пошел за цветами на площадь Революции.
В назначенном месте я был с опозданием в пятнадцать минут. Ее не было. Неужели была и ушла, обидевшись? В волнении я вытащил сигарету и начал хлопать себя по карманам в поисках спичек. Спичек тоже не было. В толпе людей отыскал милицейскую фуражку и начал протискиваться к ней:
– Дайте прикурить, старшина.
– Милиционер, а с цветами, – услышал за спиной девичий голос. Я узнал бы его из тысячи.
Так и остался подзаголовок «Записки милиционера».
Кому же или чему они посвящены?
Милиции. И ее сотрудникам. Всем, вне зависимости от должностей и званий. Труженикам, которые, исполняя свои служебные обязанности, нередко становятся героями. Чаще они делают работу прозаическую, будничную. Однако в их буднях немало романтики. Впрочем, в каждой профессии есть своя проза, надо уметь смотреть на нее глазами поэта.
Кроме подзаголовка, всякая книга имеет и заголовок. Эту первоначально предполагалось назвать так: «Милиция извне и изнутри». Такое название, по замыслу автора, должно свидетельствовать о том, что он попытается взглянуть на службу охраны общественного порядка не только своими собственными глазами – глазами милиционера, но и глазами граждан, воспринимающих эту службу извне. Глазами пытливыми и равнодушными, дружественными и – увы! – подчас несправедливыми.
– Ты человек или милиционер? – Я на этот вопрос отвечаю так:
– Милиционер! И именно поэтому человек.
– Станешь шалить – дядя милиционер заберет.
Я буду очень рад, читатель, если вы ни разу так не говорили своему (или чужому) ребенку.
А для милиции чужих детей нет. Ее инспекции по делам несовершеннолетних занимаются детьми, которыми – увы! – не занимаются их собственные родители.
Дети, которыми не занимаются их родители… К ним приглядываются не только миловидные инспектора по делам несовершеннолетних (почти на 100 процентов женщины). Их заинтересованно и хищно ищут те, для кого предназначена статья 210 Уголовного кодекса РСФСР, статья, устанавливающая ответственность за вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность[206].
…Длинной и снежной февральской ночью не спал человек. Недавний студент юридического факультета Ленинградского университета и совсем уж недавний – чернила не успели высохнуть в министерской подписи на приказе о присвоении первичного звания – лейтенант милиции. По должности – следователь следственного отдела УВД Сахалинского облисполкома. Бодрствовал не потому, что дежурил по управлению или был включен в оперативную группу. Он ворочался на ощетинившейся вдруг тысячью шипов постели потому, что днем принял решение взять под стражу пятидесятилетнего инвалида. Человека, лишенного обеих ног. Следователь лежал с открытыми глазами и слушал, как тихоокеанский ветер за окном разносил по белу свету весть о его – следовательском – постановлении.
Правда, прокурор санкционировал это постановление. Правда, прокурор сказал: «Правильно!» И еще добавил: «Давно пора!» Но все-таки – отправить в тюрьму убогого…
Ганенко. Я до сих пор, хотя и минуло с той поры много лет, помню эту фамилию. Следователю было бы, наверное, легче, если бы обвиняемый лишился ног в результате своей прежней преступной деятельности или хотя бы по пьяному делу. Но нет. Болезнь. Врачи спасли жизнь, но ампутировали ноги. Государство снабдило инвалидной коляской. Эта коляска сделалась центром притяжения для детворы большого двора, где жил Ганенко. Он катал на ней ребятишек. Они самозабвенно помогали мыть и чинить ее.
Росли ребятишки вокруг инвалидной коляски. И когда четверо из них пошли под суд, попавшись на крупной краже из продовольственного магазина (до этого было несколько мелких), никому не пришло в голову связать это обстоятельство с деятельностью инвалида.
А еще через два года работники милиции задержали вновь группу ребят из того же двора на краже со взломом из гаража. И вот тогда следователь УВД, прежде чем передать дело по подследственности (дело о преступлениях несовершеннолетних до 1 октября 1978 года были подследственны прокуратуре), явился к прокурору и положил на стол перед ним постановление об избрании в качестве меры пресечения Ганенко Михаилу Иудовичу содержание под стражей.
Дядя Миша привечал ребят ласковым словом, мужским вниманием и – самое главное – возможностью удовлетворить извечную ребячью страсть к общению с техникой. Мальчишки гурьбой мыли ему машину, а избранным доверялось завернуть гайку при ремонте. Дядя Миша угощал всех леденцами, а ребят постарше, приглашая к себе в квартиру, и винцом. И вот здесь, приглядевшись, для начала обращался с просьбой утащить где-нибудь маловажную деталь для своей коляски, между словом советовал – где и как. Втянувшиеся в кражи ребята получали уже исчерпывающие указания на серьезные кражи, а также подробный инструктаж. У задержанных в связи с совершениями преступлений ребят при обысках, как правило, ничего не находили. Следовало искать в погребе под гаражиком Ганенко.
Не только за прошлые грехи Ганенко, но и во имя будущего лейтенант милиции принял на себя ответственность за решение, которого мог и не принимать: обвинение Ганенко будет предъявлять следователь прокуратуры, он и изберет меру пресечения.
…Утром жена, помогая лейтенанту заправить под шинель форменный шарф, сказала без укора:
– Врач не может умирать с каждым своим больным. – Лейтенант засмеялся, сказал, что не спал от того, что сочинял стихи, и даже прочел их. Жена сделала вид, что поверила.
Самые сильные впечатления – первые. Именно поэтому следующая ситуация, о которой я хочу рассказать, связана также с молодым работником. Это был первый год его милицейской службы.
Он приехал в следственный изолятор, чтобы допросить воровку, совершившую за короткое время с десяток квартирных краж, очень похожих друг на друга по сюжету. (Как юристу мне следует сказать: по способу совершения преступления – modus operandi[207].)
Девушка приезжала в город, в каком-либо из общественных мест заговаривала с местной жительницей, называлась командированной или прибывшей на учебу, жаловалась на отсутствие мест в гостинице или общежитии. Если не от первой, то от второй или третьей собеседницы получала приглашение переночевать или пожить. На следующее утро, а то и пробыв день-другой, исчезала, прихватив понравившиеся женские носильные вещи, если попадались, деньги. Изобличить ее труда не представляло: потерпевшие давали подробное описание, а сама она при каждой новой краже оставляла часть своих собственных или ранее украденных вещей.
Конвой привел обвиняемую. Девятнадцатилетняя девушка выглядела почти девочкой, щупленькой и совершенно безобидной. Бледными пальчиками она теребила углы скромно повязанной черной косынки, делавшей ее похожей на монашку из польского кинофильма.
– Дяденька, это вы будете меня судить? – Следователь дрогнувшим от сочувствия голосом объяснил своей подопечной, что судить ее будет суд, а у него функции другие, сам же после допроса отправился к начальству и, представьте себе, уговорил его, а затем и прокурора прекратить дело и передать Колоскову (такова была фамилия виновной) на поруки.
В день, когда перед Колосковой открылись двери камеры, ее следователь улетел в командировку в Киргизию. А когда через месяц вернулся, начальник следственного отдела мрачновато показал ему запрос из Анивы. Местные товарищи просили прислать прекращенное уголовное дело по обвинению Колосковой Светланы Ивановны для приобщения к имеющемуся у них другому уголовному делу по обвинению того же лица в четырех других квартирных кражах, совершенных в период нахождения на поруках. Запрос был написан без эмоций, невыразительным канцелярским языком, но следователю он показался пропитанным сарказмом.
Я вспомнил о том, как ошибся лейтенант милиции в прогнозировании поведения Светланы Колосковой, как и о ситуации с Ганенко, для того чтобы показать читателю: следователь не может уйти от обязанности принять решение. Даже в условиях дефицита информации. Даже тогда, когда по каким-либо причинам он не хотел бы его принимать. Сотрудник органов внутренних дел, в чьем производстве находится уголовное дело, ответствен не только за правильность принятого решения, но и вообще за его принятие. Нельзя оставить уголовное дело неоконченным, нельзя поручить принять решение по нему кому-то другому.
Есть анекдот об одном полуответственном чиновнике. Провожая его на службу, жена всякий раз наставляет: «Коля, смотри не принимай сегодня никаких решений!» Для следователя принятие такой рекомендации невозможно.
Всякой работе, а юридической особенно, противопоказана концепция «маленького человека». Правовед велик или мал не от того, какую ступень в служебной иерархии он занимает. Большим человеком можно быть на любом месте. Но на оперативной или следственной работе в милиции просто нельзя не быть большим.
Я довольно много езжу по стране и везде, естественно, стараюсь увидеть как можно больше. И меня уже не удивляет, когда в качестве экскурсовода, причем экскурсовода знающего, умелого, увлеченного, выступает местный сотрудник милиции. В поселке Янтарном Калининградской области есть выставка образцов изделий местного янтарного комбината. По единственной комнате, в которой размещается ее экспозиция, водил меня местный участковый инспектор. Видимо, уже приученная к таким визитам штатная сотрудница читала «Юность». Однако под конец и она подняла голову, заинтересовавшись весьма не тривиальной информацией. В кинофильме «Ночной патруль» был дедушка – комиссар милиции и была у него внучка. Маленькая девочка обращается к деду с просьбой рассказать ей сказку про… БХСС. Сценарист и режиссер не дали возможности зрителю выслушать такую сказку. Я написал сказку про БХСС – правда, не для детей, а больше для пап – моих учеников – инспекторов БХСС.
Сказка про/для БХСС
Давно это было. В столь давние времена, что мадеру еще в самом деле с острова Мадейра возили.
И вот однажды инспектор, то бишь дьяк, тогдашнего ОБХСС получает подметное письмо, что с мадерой не все чисто: загружают подлые мадейровские купчишки зафрахтованные каравеллы сырыми виноматериалами, а затем сие зелье несведущим россиянам как благородную мадеру сбывают. Прихватив с собой ябеду, дьяк отправился по начальству и вскорости командировку получил за тридевять земель, за тридевять морей – на остров Мадейру.
Уж как он туда добирался, мне неведомо, однако добрался. И сразу– чуть лоб перекрестив – на пристань. Людишек там, конечно, тьма, но только бочек поболе. Наш служивый живо сориентировался: там выспросил, рядом послушал, здесь высмотрел – и уже через час знал, какие штабели на Русь назначены.
Техники у дьяка никакой. Привлек общественность, понятых – стали на язык пробовать. Из одной бочки попробовали – с мадерой ничего общего. Акт составили. С другой бочкой то же самое проделали. Потом с третьей, четвертой… сотой. Три дня и три ночи без перерыва дьяк трудился. Уставшие понятые менялись, себе дьяк не позволял ни минуты отдыха. И вот, когда дошел черед девятьсот семьдесят четвертой бочки, не выдержал дьяк и от переутомления свалился.
Посмотрела общественность на изнемогшего россиянина, положила ему под голову 973 полностью оформленных акта и один незавершенный – спать уложила, значит, а сама по своим делам подалась.
Дьяк проснулся от того, что бочку по нему прокатили. Погрузка началась. Первым делом за акты схватился – все целы. 973 полностью оформленных и один незаконченный. Засунул служивый акты за пазуху и побежал к корабельщикам пассажиром проситься. Но мореходы на каравеллу не взяли. Пояснили, что нормы естественной убыли усушку и утруску только на членов команды предусматривают. Напрасно дьяк крест целовал, что он непьющий, не поверили ему, ибо на берегу в непотребном виде приметили и не так расценили.
– Не больно и хотелось, – говорит дьяк капитану, а сам думу думает, как на корабль попасть, потому как за капитанским отказом сразу злой умысел углядел. Видит: всего лишь дюжина бочек на берегу осталась, а токмо последнюю погрузят – каравелла и отплывет. На его счастье грузчики обеденный перерыв устроили и отправились в ближайшую диетическую корчму соображать на троих. Дьяк живо к бочкам, вышиб дно в той, что размером поболе, вино вылил и сам внутрь залез.
Так и на корабль попал. В трюм. Сиднем в бочке сидит, наблюдает. Дырки для этого в стенках провертел. Жара в трюме, как в пекле: все тропики окрест. И скорость не та, что на русской тройке. Но наш командированный мужественно терпит, смотрит, не учинят ли корабельщики какой манипуляции с вином. Не учиняют. Дьяк радостно потирает руки и подсчитывает суточные, которые получит по прибытии: аванс ему выдали за тридцать дней, а он в отлучке, хвала тебе, господи, третий год. И наградные опять же.
Долго ли, скоро ли, а прибыли в порт назначения. Дьяк это по беготне над своей головой определил. И потихонечку к выходу подался. Там на него никакого внимания. Дьяк задом… задом… и в воду. Благо раздеваться для этого не пришлось: за два года одежда в такую ветхость пришла, будто ее и не было вовсе.
Словом, когда коварные корабельщики сошли на берег и попытались всучить доверчивым покупателям под видом мадеры нечто совершенно на нее не похожее, их встретила целая делегация. Среди белолицых россиян выделялся смуглокожий блондин в кафтане с чужого плеча. И едва только гости совершили первую купчую, он шмякнул перед ними на столешницу 973 полностью оформленных акта и один незавершенный. Корабельщики, понятно, смутились, начали лопотать что-то по-иностранному. Никто их, однако, не понимал. Тогда капитан вышиб дно у ближайшей бочки и красноречивым жестом предложил членам делегации приложиться. Помедлили… приложились. И что вы думаете: мадера оказалась.
И В остальных бочках тоже. Такой тут скандал был, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А в результате этого скандала дьяк вместо ожидаемых наградных, суточных и прогонных, получил строгий выговор с занесением в личное дело. Взвалил он выговор себе на плечи и, кряхтя, поплелся в ближайшую библиотеку читать разные справочники. Прочитал про мадеру и сплюнул с досады: как не догадался сделать этого раньше? Его досада вполне понятна, потому как в справочниках-то написано, что мадеризация – это обработка вина теплом.
…Говорят, после этого происшествия дьяк усиленно стал изучать технологию и организацию производства в обслуживаемых им отраслях.
На первый взгляд может показаться странным: какое значение имеет осведомленность работников милиции в самых различных областях?
Профессор А. А. Пионтковский или, может быть, Герцензон – простите, не помню, специалист в области уголовного права, любил повторять: лектор должен знать в сто раз больше, чем он скажет на лекции. Совершенно так же для того, чтобы выбрать с уверенностью ту крупицу информации, которая необходима для раскрытия конкретного преступления, работник следственных органов должен иметь громадные интеллектуальные запасники, причем диапазон потенциально необходимых знаний предельно разнообразен. (Потому и опростоволосился в нашей сказке дьяк, что не знал технологии изготовления мадеры.)
Кроме того, юридическое образование, на мой взгляд, самое универсальное из всех существующих и существовавших. Вспомните о юридическом образовании В. И. Ленина, об изучении права К. Марксом. Но не только политическими деятелями становились правоведы. В итальянских университетах Болоньи, Падуи, Феррары изучал право будущий астроном Николай Коперник. Получил юридическое образование русский писатель Леонид Андреев. А крупнейший представитель литературы английского Просвещения Генри Филдинг не только учился в юридической школе и был мировым судьей в Вестминстере, но и работал с теми, кто организовывал английскую сыскную полицию.
Можно назвать правоведов и в среде композиторов. Изучал юриспруденцию в Лейпцигском и Гейдельбергском университетах Роберт Шуман. Петр Ильич Чайковский (как и два его младших брата) окончил Петербургское училище правоведения и даже служил в Министерстве юстиции.
…Немного найдется явлений, по красоте и мощи своей способных сравниться с выпуском чугуна из большой домны. Как зачарованные цепенели мы перед этим чудом на Западно-Сибирском металлургическом заводе в Новокузнецке. А комментировал события инспектор тамошнего РОВД, приберегший, как опытный режиссер, эту феерическую картину огненной реки со снопами искр, пронизывающих ночь и снег, для финала нашей познавательной программы. До этого он буквально засыпал своих слушателей многочисленными фактами, цифрами и сведениями о дальнейших планах развития предприятия. Мы подивились такой осведомленности инспектора.
– А я и есть свидетельство живой связи милиции с народом. Года не прошло, как по рекомендации товарищей именно с этого завода направлен в БХСС.
И был наш гид совсем не исключением. Много лет назад от станка с завода «Новая сосна» пришел в горьковскую милицию один из лучших ныне работников уголовного розыска, начальник отделения УУР УВД по борьбе с тяжкими преступлениями Александр Васильевич Заверняхин. Он и свою теперешнюю работу – поиск и задержание убийц – делает так же добротно, как когда-то обрабатывал дерево. Капитан милиции Заверняхин успешно окончил Горьковскую высшую школу МВД СССР в числе первых выпускников ее заочного отделения.
Заместитель начальника Управления вневедомственной охраны Горьковского УВД Владислав Леонидович Морозов – бывший инженер-испытатель ГАЗа. Он пришел в органы внутренних дел в зрелом возрасте и какое-то время отделял себя от старослужащих. Дескать, я «технарь», мое дело – техническое обеспечение (техники в УВД – разнообразной и сложной – действительно много). Я имел возможность наблюдать, как в сознании этого человека росло ощущение его неразрывности с милицией. Сейчас он не отделяет себя от милицейской службы даже во сне. Тем более, что нередкие ночные вызовы весьма убедительно напоминают об объективной основе этой неразрывности.
От станков пришли в милицию Владимир Михайлович Цыбульский и Сергей Сергеевич Божедомов. Были они рабочими, стали участковыми инспекторами Автозаводского РОВД. Участковый инспектор – должность хлопотливая и ответственная. То, что в масштабах района делают различные службы районного отдела внутренних дел, на своем участке делает один участковый инспектор. Судя по отзывам, и Владимир Михайлович, и Сергей Сергеевич весьма успешно справляются со своими многочисленными обязанностями. Сказывается, безусловно, опыт работы в качестве внештатных участковых инспекторов, закалка, полученная в добровольной народной дружине.
Такие примеры не единичны. Советская милиция всегда была плоть от плоти, кровь от крови народа. Менялись формы связи, способы комплектования личного состава, но суть – народная милиция – оставалась неизменной.
Большинство новых работников приходят в органы внутренних дел по рекомендациям партийных, комсомольских, профсоюзных организаций, коллективов трудящихся. Это лучшие люди, морально безупречные, выдержанные, умные, непримиримые к недостаткам. И если некоторым еще недостает профессиональных навыков, то они приходят со временем. Легче, быстрее входят в курс дела, осваиваются с новыми обязанностями те из них, что прошли школу оперативных комсомольских отрядов, работали внештатными сотрудниками милиции, общественными помощниками следователей. Они пришли на службу, уже зная, какого рода труд их ожидает, и многое умеют.
Немало молодежи приходит в ряды советской милиции сразу после действительной военной службы. Особенно заметны среди них бывшие пограничники, десантники. В Горьковской высшей школе МВД СССР в каждой группе 1–2 слушателя пришли в школу с охраны государственной границы. Поэтому на занятиях по спецкурсу «Взаимодействие органов внутренних дел с населением», изучая формы такого взаимодействия, мы непременно касаемся соответствующего опыта пограничников. Из погранвойск пришел в горьковскую школу милиции старший сержант Евгений Колобзаров – сотрудник Сормовского РОВД.
В войсках ПВО служили до прихода в горьковскую милицию кавалер ордена Трудового Красного Знамени Юрий Никандрович Кралин – большой специалист по борьбе с карманными кражами, Михаил Федорович Петряков – старший инспектор спецкомендатуры в Кстове; бывший ракетчик – старшина милиции комсомолец Виктор Кошик – сотрудник Приокского районного отдела внутренних дел.
И такие примеры тоже не единичны.
Некоторое время (в послевоенные годы) в нашей художественной литературе была тенденция к изображению такой ситуации: главный герой романа или повести идет в органы внутренних дел потому, что это нужно, потому, что туда посылает партия или комсомол, но делает он это помимо своего желания. Сейчас эта тенденция уже не имеет под собой почвы. Сегодня достаточно людей, которые жаждут работать в милиции. И громадные конкурсы в высшие учебные заведения МВД СССР – тому доказательство.
В системе управления учебных заведений МВД СССР ныне функционируют Горьковская, Карагандинская, Киевская, Рязанская и Ташкентская высшие школы МВД СССР, Высшая следственная школа в Волгограде, Московская и Омская высшие школы милиции, Высшее политическое училище в Ленинграде.
И ни один из названных вузов не жалуется на недостаток абитуриентов.
Особенно велики вступительные конкурсы в Омской школе, готовящей работников уголовного розыска, которая, как и Карагандинская, принимает на учебу и вчерашних десятиклассников (во все остальные высшие учебные заведения МВД СССР принимают лишь ребят, отслуживших в армии).
Для того чтобы подтвердить суждение о высокой престижности юридического образования, получаемого в школах милиции, приведу одно из писем, которые сотнями направляются в адрес высших школ МВД СССР молодыми людьми, жаждущими учиться в них. Младший сержант Н. И. Фролов пишет в отдел кадров Горьковской школы милиции: «В настоящее время прохожу службу в Советской Армии в должности командира стрелкового отделения. Имею среднее образование, а также права шофера-профессионала и удостоверение на право вождения мотоцикла. Награжден нагрудными знаками “Отличник ВВС” и “Воин-спортсмен”, а также грамотами за отличные успехи в боевой и политической подготовке.
Еще с детства меня привлекал труд оперативных и следственных работников. С каждым годом все больше понимал, насколько ответственны и почетны их обязанности, долг перед обществом, Родиной. Постепенно у меня созрело желание стать оперативным или следственным работником. За время прохождения службы в Советской Армии это желание еще больше окрепло. Хочу свою жизнь посвятить борьбе с преступностью.
Прошу выслать мне вызов на экзамены для поступления в школу».
Милиция в форме и милиция в штатском
Заголовок – «Милиция в форме и милиция в штатском» – неоднозначен. Его можно понять как заявку на рассказ о милиционере на службе (в форме) и вне ее (в штатском). Для специалиста ясно, что речь идет просто о разных службах: ГАИ, участковые инспектора – как правило, в форме, оперативные работники в большинстве случаев носят гражданскую одежду.
Органы внутренних дел в нашем государстве представляют собой сложный организм, многоцелевую систему. Если, по свидетельству египтолога Игоря Тимофеева (Неделя. – 1974. – № 11. – С. 16), единственной задачей первой в мире полиции (специально созданной фараонами службы) являлась охрана гробниц от краж, то одно только перечисление всех возложенных на сегодняшние органы внутренних дел функций не уместилось бы на папирусе средних размеров.
Для исполнения этих многочисленных функций-задач внутри органов внутренних дел образован ряд специализированных служб. Среди них такие, что чисто милицейскими и не назовешь: пожарная охрана, исправительно-трудовые подразделения, следственный аппарат. Правда, следователи в большинстве союзных республик, в том числе и в РСФСР, носят милицейскую форму, но их легко отличить по эмблемам: на их красных петлицах не герб, как у большинства служб милиции, а щит с двумя перекрещивающимися мечами: древняя эмблема юстиции. Юстиция в переводе означает справедливость. Это слово латинское.
Прежде чем начать рассказ о конкретных службах органов внутренних дел, я хочу привести несколько афоризмов, которые оставили нам в наследство древние римляне, Nulla crimen, nulla poena sine lege. – Нет преступления, нет наказания без прямого указания о том в законе.
Nemo jus ignorare censetem. – Никто не может отговариваться незнанием закона.
Auditor et altera pars. – Пусть будет выслушана и другая сторона.
De поп apparentibus et non existentibus eadem est ratio. – Неявившийся (свидетель) – что несуществующий.
Is fecum cui prodest. – Тот сделал, кому выгодно.
Nemo repente fuit turpissimus. – Никто не становится злодеем вдруг.
И еще один афоризм: Nisi Dominus custodierit domum invanum vigilant qui custodiunt earn. – Я даю перевод весьма вольный, так сказать, на современный лад: Если хозяин дома не стережется, тщетны усилия участкового.
Итак, трудящийся, вовлеченный в сферу борьбы с преступностью, чаще всего будет взаимодействовать со следующими службами органов внутренних дел: а) с дежурной частью, б) с оперативными отделами, в) со следователями.
Сотрудничество в области охраны общественного порядка предполагает контакты преимущественно с наружной службой милиции, участковыми инспекторами, сотрудниками государственной автомобильной инспекции (ГАИ).
Конечно, такое разделение нельзя считать абсолютным. В частности, с дежурной частью, с работающими в ней людьми и установившимся порядком приходится знакомиться почти каждому обращающемуся в милицию гражданину.
Дежурная часть
Если театр, по словам К. С. Станиславского, начинается с вешалки, то милиция – с дежурной комнаты, с помещений, в которых дислоцируется дежурная служба.
Именно эти помещения в первую очередь снимают кинохроникеры и фотокорреспонденты: фактура!
Если продолжить образный ряд, начатый М. И. Калининым (как известно, он назвал милиционера зеркалом Советской власти), то можно сказать, что дежурная часть – это зеркало милиции.
Именно в нее попадает в первую очередь человек, которого нужда или иные обстоятельства привели в органы внутренних дел.
Леонид Словин проходит через дежурную часть милиции два раза в день – он работает в милиции. И вот что он написал в одной из своих повестей: «Дежурное помещение – сердце милиции. Это сердце стучит быстро и медленно, ритмично и неритмично, тоны его то чисты, то пугают шумом, иногда кажется, что оно не выдержит нагрузки и вот-вот выскочит из груди, – но оно никогда не останавливается, это сердце, и бьется в любое время дня и ночи.
Телефоны в дежурной комнате милиции, как чуткие сейсмические приборы, регистрируют малейшие, не ощущаемые непосвященными “подземные толчки”…»
Дежурные части в органах охраны порядка существуют достаточно давно.
Но как они изменились!
Вспомните, как описывает Павел Нилин в своей повести «Испытательный срок» дежурную комнату. Что в ней было? Стол, на котором дежурный вел записи, пил чай с печеньем «Яхта», разбирал пистолет, да лавка, на которой в зависимости от обстоятельств сидели то задержанные, то посетители, то стажер Зайцев. Вся техника, которой располагал дежурный, – старенький телефонный аппарат.
Сегодня дежурная часть – это центр оперативного руководства всеми силами и средствами органов внутренних дел, особенно в вечернее время, субботние и воскресные дни.
Дежурная часть аккумулирует сведения об оперативной обстановке в городе или районе, ее работники по телефону или лично от граждан, прибывших в милицию, принимают заявления о преступлениях и нарушениях общественного порядка.
Оценив обстановку, ответственный дежурный тотчас по получении информации о происшествии либо посылает на место находящуюся при нем оперативную группу, либо приказывает отправиться туда одной из патрулирующих по городу ПМГ (подвижных милицейских групп).
В 4 часа 20 минут утра по телефону в дежурную часть Краснолученского отдела внутренних дел Ворошиловградского облисполкома сообщили, что в один из магазинов через окно проник преступник. Инспектор-дежурный в течение двух минут направил на место происшествия оперативную группу.
Взломщик явно не ожидал такого поворота событий. Ошеломленный, он заметался между прилавками. Потом пытался укрыться среди колбас в холодильнике, откуда и был извлечен.
Быстро и решительно действуя, сотрудники дежурной части не только раскрывают, но и предотвращают опасные преступления. В один из поздних январских вечеров в тот же Краснолученский горотдел позвонили граждане и сообщили, что на центральной площади города собралась группа молодежи и провоцирует драку с жильцами гостиницы. В связи с этим дежурный направил к месту событий три патрульные автомашины с ближайших маршрутов и дружинников. В результате преступление не совершилось, а виновники нарушения общественного порядка были задержаны и затем наказаны.
В последнее время нередко приходится слышать тревожные высказывания со стороны граждан и должностных лиц по поводу того, что на улицах городов и поселков уменьшается число несущих службу милиционеров, к которым беспрепятственно и в любой момент можно обратиться за помощью.
Число пеших патрульных и постовых действительно уменьшается. Но стоит ли тревожиться в связи с этим? Штаты органов внутренних дел ограничены. Поэтому дальнейшее совершенствование деятельности милиции осуществляется в основном не за счет увеличения числа работающих в ней людей, а за счет перераспределения их между различными подразделениями – в связи с изменением методов деятельности.
Часть патрульных пересела на автомашины, меньшая их часть используется для укрепления дежурных частей. Таким образом, относительное уменьшение количества работников милиции в общественных местах отнюдь не ухудшило условий оперативного обслуживания населения. Просто пока эти условия менее привычны.
Дальнейшее совершенствование деятельности органов внутренних дел предполагает не возврат к старым формам, а налаживание безупречного функционирования новых, обучение личного состава милиции новым методам работы, умению обращаться с техникой, широким потоком поступающей на вооружение бойцов охраны порядка.
Кроме того, эффективность работы по-новому в очень большой степени зависит от выработки определенных стереотипов поведения у… граждан. Ведь эффективная машина реагирования на преступление не действует, пока дежурной частью не получен первичный сигнал. А его появление весьма и весьма зависит от поведения граждан. От того, что и как быстро предпримет гражданин, ставший очевидцем преступления или узнавший какими-то путями о его совершении или подготовке.
Дежурная часть представляет собой именно то место, где гражданин, пришедший в милицию, будет принят, выслушан, где зарегистрируют его заявление и примут меры. Дежурная часть готова принять сигнал в любое время дня и ночи.
Только… пожалуйста, не звоните туда без нужды. Инспектора-дежурные – это люди, понимающие шутки, но не такие, которые мешают работать.
Приглашение к обсуждению
Совершенно очевидно, что в силу закономерностей социального развития общества в правоохранительной деятельности постоянно возникают и постоянно решаются (иногда более, а иногда менее удачно) самые разнообразные проблемы. Они редко носят однозначный характер и, следовательно, редко поддаются простым решениям. Всякая реальная жизненная ситуация многостороння и многоконфликтна.
Потому мне представляется полезным более подробно обсудить вопрос о способах организации наружной (административной) службы милиции, о тенденциях перераспределения полномочий между различными звеньями правоохранительной системы и о влиянии того и другого на взаимоотношения между населением и милицией, а равно на характеры молодых людей, на воспитание в них активной жизненной позиции. Именно обсудить– ведь монополией на верные решения никто не обладает.
В последнее время общество, словно спохватившись, дружно оборотилось лицом к природе, к охране биологических и иных естественных компонентов среды своего обитания. И это, конечно, совершенно правильно. Давно пора! Однако я хочу обратить внимание еще на одну сторону: на необходимость учитывать влияние человеческой деятельности на социальную среду. Как, например, влияет улучшение жилищных условий населения, в частности резкое увеличение удельного веса отдельных квартир, на… состояние бытовой преступности? К каким побочным последствиям, к каким изменениям в социальной сфере приводят многочисленные человеческие действия, направленные на достижение конкретных целей в самых различных областях управления, прежде всего социального управления? И какое обратное влияние происшедшие изменения оказывают на функционирование тех систем, которыми они порождены?
«Действия, – писал Ф. Энгельс, – имеют известную желаемую цель; но результаты, на деле вытекающие из этих действий, вовсе нежелательны. А если вначале они, по-видимому, и соответствуют желаемой цели, то в конце концов они ведут совсем не к тем последствиям, которые были желательны» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 21. – С. 306; см. также: т. 20. – С. 495–496). Конечно, это в большей степени относится к ситуациям, когда цели ставятся случайно, без учета законов развития общества. Но необходимо обратить внимание и на то, что действия людей, направленные на достижение конкретных целей, влекут за собой побочные последствия, влияющие на функционирование систем как в той же области социальной жизни, где совершаются целеустремленные действия, так и в других. Мы не утверждаем, что эти побочные последствия всегда (фатально) носят отрицательный характер, что их невозможно корректировать или даже использовать для оптимизации достижения поставленной цели; но мы должны признать, что такие последствия всегда есть, что они проявляются в значительно более широкой сфере, чем это предусматривается осознаваемой целью, и что, следовательно, достаточно значимым действиям в конкретных областях социального управления должен предшествовать анализ их последствий в более широкой сфере, чем это подчас делается. Одним словом, сопутствующие изменения не должны превращаться в неучитываемые.
В деятельности органов внутренних дел за каждым крупным организационным или функциональным изменением нужно суметь увидеть ближайшие и более отдаленные социальные, а не только оперативные последствия. Создание ПМГ, увеличение количества авто-мототранспорта в милиции, улучшение связи – все эти разнопорядковые процессы имеют одно общее свойство: создавая безусловные оперативные выгоды, они влекут за собой более или менее отдаленные и не всегда очевидные социальные последствия. В частности, они оказывают серьезное влияние на обслуживание населения в сфере охраны общественного порядка и общественной безопасности, на самые разные стороны деятельности субъектов управления, в том числе и на тенденции преобразования оперативной обстановки как в данном регионе, так и в более значительных масштабах.
ПМГ в ее сегодняшнем виде как способ организации наружной службы (вид наряда милиции) и увеличение количества авто-мототранспорта в органах внутренних дел как материально-техническая предпосылка моторизации позволили логически продолжить тот процесс, который начался в милиции увеличением удельного веса патрульного способа организации наружной службы по сравнению с постовой. Этот неизбежный и в синтезированной оценке, безусловно, позитивный процесс, способствующий интенсификации деятельности сотрудников милиции, как и любое реальное жизненное явление, наряду с положительной имеет и отрицательную сторону: нарушаются устойчивые межличностные связи между сотрудниками милиции и представителями той совокупности граждан, которую они обслуживают. Старшину милиции Ивана Ивановича Иванова для несения службы все дальше увозят от тех людей, которые знали его как своего постового и к которым он привык. Постепенно Иванов перестает быть Иваном Ивановичем и в актах правоприменения (с позиции социальной психологии – в актах общения) все чаще предстает перед гражданами безликим представителем весьма строгого учреждения (то есть общение приобретает исключительно ролевой характер) со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Заслуживают ли внимания эти изменения?
Можно, конечно, просто отмахнуться от тревожных ноток в выступлениях печати («Литературной газеты», например) по поводу того, что с улицы исчез милиционер. Отмахнуться как от некомпетентных, ибо, с точки зрения оперативно-служебной, никаких отрицательных последствий это не повлекло. Напротив, по оперативным параметрам все выглядит как раз наоборот: резкое ускорение приема и прохождения сигнала о происшествии, принятия и исполнения управленческого решения привело к тому, что оперативное обслуживание населения вообще и реагирование милиции на происшествия в частности улучшилось. Тем не менее и отмахиваться от таких суждений нельзя хотя бы потому, что уже сама распространенность делает их элементом общественного мнения, существенным элементом среды функционирования органов внутренних дел. Общественное мнение не перестает существовать оттого, что оно неверно отражает действительное положение вещей.
Исходная часть суждения «на улицах становится меньше сотрудников милиции» в принципе верна, и воспринимается она большинством населения. Тогда как улучшение обслуживания, в частности, быстрота реакции на совершение серьезных преступлений, воспринимается значительно меньшей частью граждан – сторонами конфликта и ближайшим окружением.
К тому же, и это очень важно отметить, при таком способе организации службы становится все больше людей, которые вплотную сталкиваются с сотрудником милиции только в условиях конфликта. В иных ситуациях общения просто не происходит. В результате в сознании формируется устойчивая взаимосвязь: сотрудник милиции – конфликт; конфликт – сотрудник милиции.
Когда размышляешь над этими изменениями в организации наружной службы милиции, то по ассоциации внимание привлекает вот еще какая тенденция в реальной жизни.
За последние десятилетия произошло явное снижение порога значимости, который разделяет в общественном мнении конфликты, требующие вмешательства власти, и конфликты, которые можно разрешить собственными силами. Не порождает ли все увеличивающаяся простота в вызове милиции, легкость вовлечения ее представителей даже в самый маловажный конфликт иждивенческих настроений среди граждан? Не отвыкают ли они от иных способов защиты своих законных интересов, кроме принесения жалоб в компетентные (а подчас и в некомпетентные) органы?
Причем вот что любопытно. За годы Советской власти обращение к милиции даже для разрешения семейных скандалов стало нормой. Дежурного уже не удивляет, если к нему обращается женщина с требованием… «попугать мужа».
С другой стороны, в тот же самый период в общественной психологии развилось предубеждение против обращения за защитой своих прав в суд. Нередки случаи, когда человек отказывается воспользоваться этой возможностью, не желая прослыть сутягой. С двадцатых по семидесятые годы количество дел частного обвинения[208] в судах сократилось более чем в десять раз: с 40 до 4 процентов от числа всех дел, рассматриваемых в судах. Произошло это, по моему глубокому убеждению, не только вследствие уменьшения числа соответствующих нарушений, но и вследствие резкого изменения способов их урегулирования. Значительная часть конфликтов, которые в прежние времена урегулировались посредством судебного производства по делам частного обвинения, ныне рассматривается в товарищеских судах, либо же – в большей части – не только пресекается, но и разрешается работниками милиции помимо суда.
Хорошо это или плохо? Ответ на поставленный вопрос неоднозначен. Рассматривать его в полном объеме и во всех взаимосвязях сейчас не входит в нашу задачу. Однако один из аспектов этого ответа для меня ясен, и именно он находится в теснейшей связи с воспитанием активной жизненной позиции советских граждан. При административно-правовом способе разрешения конфликта потерпевший – в основном жалобщик, фигура пассивная. При рассмотрении дела в состязательном судебном заседании он – активный боец за свои права. А по словам В. И. Ленина, «задача общества и государства состоит как раз в том, чтобы научить граждан (и помочь им) воевать за свое право по всем правилам законной в РСФСР войны за права» (Полн. собр. соч. – Т. 53. – С. 149).
Вернемся, однако, к анализу обстоятельств, влияющих на взаимоотношения граждан и милиции. Среди них – усиление взаимной анонимности. Незнание населением обслуживающих его сотрудников милиции (Ивана Ивановича увезли) в ряде случаев усугубляется слабым знакомством последних с обслуживаемым контингентом: в частности, среднее время пребывания участкового инспектора на одном участке явно недостаточно для эффективной работы. Усилению неблагоприятной тенденции могли бы способствовать и изменения в функциях участковых инспекторов в связи с передачей их в службу профилактики. И вот в этом-то плане особенно важны положительные свойства широкой и всепроникающей системы опорных пунктов милиции и общественности: они – новые и эффективные каналы связи органов внутренних дел с населением, одно из средств преодоления анонимности, способ борьбы с возможными явлениями отчужденности. Действительно, опорный пункт – это место, где определенный работник милиции будет систематически общаться с довольно большим кругом представителей общественности. Кроме того, как мы уже говорили, в течение последних десятилетий произошла почти полная замена уличных постов патрулями. Население лишилось возможности в случае возникшей потребности найти на привычном месте известного, как правило, сотрудника милиции. Образование опорных пунктов возрождает такую возможность, но уже на более высоком уровне.
Важно только, чтобы в процессе становления и последующего укрепления, развития опорных пунктов учитывались такие последствия, которые могут уменьшить их возможности в плане взаимодействия с населением. Именно с населением в целом, а не только с активистами. Это обстоятельство полезно подчеркнуть лишний раз, поскольку сотрудничество с организованной общественностью – дело более легкое, во всяком случае более привычное, чем организация взаимодействия с населением в целом.
Естественно, и самая лучшая форма не должна становиться единственной. Многообразие условий, в которых действуют правоохранительные органы в нашей стране, требует и разнообразия форм связи с общественностью.
Оперативные аппараты
Оперативные аппараты милиции – это, прежде всего, управления, отделы и отделения УР и БХСС. УР расшифровывается очень знакомо – уголовный розыск. Как инструмент борьбы с уголовной преступностью уголовный розыск был создан в Советской России уже в феврале 1918 года, вначале – в составе Наркомата юстиции; однако потребности практики привели к необходимости уже в октябре того же года переподчинить уголовный розыск НКВД.
Что же касается второго сокращения, то оно употребляется даже и в художественной, неспециальной литературе именно как аббревиатура – БХСС. Это отделения, отделы, управления борьбы с хищениями социалистической собственности. Они были созданы значительно позже, в 1937 году. Эти аппараты являются специфичными именно для органов внутренних дел. Ни в прокуратуре, ни в суде их нет.
Грабя и убивая, совершая другие преступления, преступник, как правило, стремится действовать тайно, скрывать следы преступления и свои собственные. Даже такой правонарушитель, как хулиган, только что шумевший, нашкодив, тут же пытается стушеваться. А о расхитителях социалистической собственности, особенно крупных и матерых, и говорить нечего. Они пускают в ход всю свою хитрость, подчас большой опыт и знание обстановки, чтобы действовать конспиративно. Для борьбы с такими наиболее искушенными преступниками одних процессуальных средств, которыми вооружены следователи, оказывается подчас недостаточно.
Этих средств тем более не хватает для предупреждения преступлений. Дело в том, что меры, предусмотренные уголовно-процессуальным законом, могут быть пущены в ход только после возбуждения уголовного дела. А уголовное дело можно возбудить только после того, как совершилось преступное деяние (само преступление, покушение на него или приготовление к нему). Если уж само преступление злоумышленник жаждет совершить скрыто, то что же говорить о приготовлении к нему!
«Оперативно-розыскная деятельность милиции, – пишет министр внутренних дел СССР, – в основном направлена на установление того тайного и скрытого, что может способствовать изобличению преступника, предупреждению или раскрытию преступления.
Под оперативно-розыскной деятельностью следует понимать систему разведывательных (поисковых) мероприятий, осуществляемых милицией в строгом соответствии с требованиями закона, для предотвращения и раскрытия, а также для розыска и задержания преступника. Эти мероприятия проводятся преимущественно негласно с использованием специальных средств и методов» (Щелоков Н. А. Советская милиция. – М., 1971. – С. 51).
«Негласность оперативно-розыскных мероприятий, проводимых милицией, следует понимать условно как меру обеспечения их наибольшей эффективности в выявлении преступных замыслов и преступных действий определенных лиц. Что же касается честных советских граждан, то от них не только не скрывается конкретная направленность оперативно-розыскной деятельности, а наоборот, они широко привлекаются к участию в этой деятельности» (Там же. – С. 50).
Следует обратить внимание еще на один акцент в приведенном высказывании. Оперативно-розыскные мероприятия, помимо негласности, характеризуются еще одной, менее бросающейся в глаза, но не менее важной чертой: они осуществляются на строгой правовой основе. Они детально регламентируются ведомственными инструкциями и постановлениями, которые, в свою очередь, основаны на утвержденном Советом Министров СССР Положении о советской милиции Указе Президиума Верховного Совета СССР от 8 июня 1973 г. «Об основных обязанностях и правах советской милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью» и других нормативных актах.
Режим социалистической законности характеризует оперативно-розыскную деятельность совершенно так же, как и любую другую, к примеру уголовно-процессуальную. На нее распространяется и ведомственный контроль, и прокурорский надзор (конечно, в специфических формах).
В ст. 10 упомянутого выше Указа прямо записано: «Надзор за законностью применения мер, предусмотренных настоящим Указом, осуществляется органами прокуратуры». Соответствующий прокурор вправе и обязан вмешаться всякий раз, когда он обнаруживает допущенные в ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий нарушения законности, прав или законных интересов граждан.
Таким образом, правовое положение и методы деятельности обоих оперативных аппаратов – и уголовного розыска, и БХСС, – в принципе, одинаковы. Различна их направленность. Уголовный розыск занимается профилактикой и раскрытием таких преступлений, как убийства, грабежи, разбойные нападения, изнасилования и т. п.
Предметом внимания службы БХСС являются посягательства на социалистическое имущество со стороны лиц, коим по должности доверено распоряжение им, а также спекуляция, взяточничество, фальшивомонетничество и им подобные.
Журналистов, писателей уголовный розыск всегда привлекал больше, чем БХСС, – фактура эффектнее. Поэтому я позволю себе уделить больше внимания «обделенной стороне» – службе БХСС. Тем более, что преступления, которые она раскрывает и пресекает, отнюдь не менее вредны для общества, чем уголовные. В определенном смысле можно даже сказать, что они носят гораздо более классовый характер. Каждое общество формулирует уголовно-правовые запреты на поведение в соответствии со своими целями, в своих интересах. К примеру, в действующем Уголовном кодексе РСФСР в главе «Хозяйственные преступления» имеется статья 153. Два предусмотренные ею состава преступления – частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество – это виды поведения, похвальные в буржуазном и запрещенные в социалистическом обществе.
Часть первая названной статьи гласит: «Частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм наказывается лишением свободы на срок до 5 лет с конфискацией имущества или ссылкой на срок до 5 лет с конфискацией имущества».
Частнопредпринимательской считается деятельность, связанная с эксплуатацией наемного труда, а также иная деятельность, направленная на извлечение нетрудового дохода, то есть на получение вознаграждения без затраты общественно полезного труда или вознаграждения, резко несоответствующего количеству и качеству затраченного труда. Обязательным элементом объективной стороны такого преступления является использование государственных, кооперативных и иных общественных форм для маскировки несоциалистической сути создаваемых частных предприятий, а также паразитирование на них.
Во времена моей работы следователем на острове Сахалин мне довелось производить предварительное расследование по обвинению в частнопредпринимательской деятельности некоего И Сан Бочи. Судьба этого человека и тогда и сейчас представляется мне трагической. Кореец по национальности, в прошлом – подданный Японии, после освобождения советскими войсками Южного Сахалина он не репатриировался и остался на советской территории. К тому моменту, когда инспектор БХСС принес мне, следователю, добытые им оперативным путем улики для решения вопроса о возбуждении уголовного дела, И Сан Бочи не получил советского гражданства и был апатридом, то есть лицом без гражданства. Первое, что выяснилось при анализе материалов, принесенных инспектором (тогда он назывался оперативным уполномоченным) БХСС, – высочайшая профессиональная квалификация И Сан Бочи. Он был маляром самого высокого разряда. При том размахе строительства, которое развернулось на острове, как и по всей стране, работая кистью, он мог обеспечить себе весьма солидный заработок. Однако его образ мыслей сформировался при капиталистическом строе. Роль наемного рабочего представлялась ему непрестижной. Вследствие этого он организовал подпольную фирму и завел портфель, в котором вместо малярных кистей носил бумаги. Он очень любил свой портфель, переживал, когда мы потом изъяли его вместе с интересовавшими нас документами. И Сан Бочи собрал вокруг себя около трех десятков соотечественников-маляров и, по сути дела, стал брать подряды на выполнение малярных работ. Он даже переманил к себе обещанием более высоких доходов нескольких маляров, работавших до этого постоянно в строительных управлениях. И Сан Бочи договаривался с руководителем строительной организации об объеме работ и о сумме аккордной оплаты, затем присылал рабочих на объект. Одновременно он вел дела в разных концах города, оформлялся маляром на той или иной стройке, получал буквально символическую зарплату, однако сам к краскам и кисти, как правило, не прикасался.
Всю эту информацию инспектор БХСС получил из неофициальных бесед с людьми, из анализа официальных документов в порядке выполнения требований ст. 118 УПК РСФСР. Согласно названной норме закона на органы дознания (a службы БХСС и уголовного розыска являются их важнейшими компонентами) возлагается принятие необходимых оперативно-розыскных и иных предусмотренных уголовно-процессуальным законом мер в целях обнаружения преступлений и лиц, их совершивших.
К делу И Сан Бочи мы еще вернемся, а сейчас продолжим разговор о службе БХСС. Деятельность этой службы – один из способов охраны социалистических принципов и повседневной практики распределения материальных благ и услуг.
Сложнее вопрос о роли БХСС в охране социалистических принципов распределения духовных благ. Речь идет не о хищениях материальных ценностей в сфере искусства и организации зрелищ. Не о таком, например, о котором мне пишет выпускник Горьковской школы МВД СССР, ныне инспектор БХСС в Калмыцкой автономной республике Валерий Дамжиков. Ему пришлось участвовать в изобличении администратора филармонии, который похитил большие суммы, организуя концерты – вот уж поистине жизнь изобретательнее самого хитроумного сценариста! – под афишей «Следствие ведут знатоки». В плане поставленного нами вопроса здесь нет ничего сложного: налицо нарушение распределения материальных ценностей, хотя и осуществлено оно в сфере производства ценностей духовных. Я же хочу обратить внимание читателя на необходимость охраны социалистических принципов распределения именно духовных ценностей общества – этот вопрос в правовой литературе вниманием не избалован. Между тем адекватное распределение духовных ценностей является одним из необходимых условий разностороннего и гармоничного развития всех членов общества.
Порассуждаем о таких частностях: о распределении книг и билетов в концертные и театральные залы. На хороший концерт или спектакль попадают не все желающие, да и книги достаются далеко не всем жаждущим. Каким же способом осуществляется отбор? Самые настойчивые отстоят в очереди и получают билеты или книги? Отчасти так, но только отчасти. Очередь, как только она становится постоянно действующим социальным регулятором, с неизбежностью тащит за собой собственные искривления. Их можно достаточно отчетливо наблюдать в очередях за подписными изданиями.
В последние годы с тревогой замечаешь, как усиливается внимание к дополнительным, кроме очередности, способам регуляции: официальным, полуофициальным и совсем неофициальным. Каковы же результаты? Наблюдения показывают, что все большую часть мест в зрительных залах занимают представители определенных профессий. Нет, не артисты, музыканты, композиторы и журналисты, что можно было бы признать и справедливым. Представители других профессий, столь нужных… администрации соответствующих зрелищных предприятий, что они начинают теснить и работников искусства. Среди представителей этой категории зрителей: снабженцы, работники торговли и общественного питания, транспортные кассиры, функционеры сферы бытового обслуживания – все со своими чадами и домочадцами. Я далек от мысли возражать против приобщения к искусству кого бы то ни было и по каким бы то ни было признакам. Но, наверное, общество вправе тревожиться, когда указанное нарушение пропорциональности осуществляется за счет других профессий: станочников, конструкторов, чертежников, водителей, речников, военнослужащих и пр. – словом, всех тех, кто оказался непричастным к делу распределения материальных благ и услуг. Соотношение профессий людей, стоявших в очередях в кассы концертных залов, к примеру на концерты Святослава Рихтера и Эмиля Гилельса, существенно иное, чем в залах на соответствующих концертах.
Я хочу привлечь внимание читателя к проблеме распределения духовных благ в социалистическом обществе не только потому, что в затронутом аспекте об этом, как мне кажется, никто не писал. И не потому, что охрана социалистических принципов распределения духовных благ входит в функциональные обязанности сотрудников БХСС. Как раз напротив, здесь должны срабатывать другие, не правоохранительные механизмы социалистического общества. К слову сказать, в повседневной жизни подчас наблюдается тенденция возлагать на органы внутренних дел вообще и аппараты БХСС в частности неспецифические для них обязанности. А это ухудшает условия выполнения функций специфических, основных, тех, которые, кроме БХСС, никто выполнять не может. Прежде всего это раскрытие крупных замаскированных хищений социалистической собственности, изобличение подпольных дельцов, таких, например, которые не так давно были арестованы и осуждены в одном из районов Азербайджанской ССР. О размахе деятельности преступников свидетельствовал такой факт: после того как расхитители были обезврежены, сдача помидоров государству в этом районе выросла… в два раза.
Может показаться странным, почему же все-таки автор, вместо того, чтобы рассказать о таком вот раскрытом сотрудниками БХСС преступлении, заговорил здесь о распределении мест в зрительных залах? Да потому, что он видит свою задачу не в том, чтобы еще раз новыми фактами подтвердить широко известные явления. Он вознамерился в этой части своей книги обсудить с читателем новые тенденции, проявляющиеся в последнее время достаточно широко в области распределения духовных ценностей. Тем более, что это распределение теснейшим образом связано не только с воспитанием вообще, но и с формированием активной жизненной позиции в правоохранительной сфере.
Для того чтобы произведение искусства стало духовной ценностью, оно должно быть не только создано, но и воспринято соответствующим образом. Давайте представим себе следующую сугубо гипотетическую ситуацию. Спектакль «Гнездо глухаря» в Н-ском драматическом театре. Автор пьесы, режиссер и актеры достаточно глубоко показали со сцены явления протекционизма и блата вместе с последствиями, к которым они приводят. Произведение искусства создано. А вот на восприятие его теми лицами, которые попали в зрительный зал по блату, наверное, это обстоятельство окажет совсем не то влияние, на которое рассчитывали автор пьесы и создатели спектакля.
Есть еще одна сторона медали. Аудитория формирует художника не в меньшей степени, чем он ее. Неадекватная обществу аудитория и художника формирует неадекватно. В результате и сочинитель, и интерпретатор (исполнитель) начинают ориентироваться на смещенные или даже искаженные оценки. Горьковская пресса писала в свое время о безобразном репертуаре ансамбля, играющего в кафе «Дружба». Думается, что сложившееся положение было обусловлено не только свойствами исполнителей, но и экспетациями (ожиданиями) специфической аудитории. Совершенно так же экспетации аудитории повлияли и на некоторые современные эстрадные песни. Ведь без всякого сопротивления публикой проглатываются нередко песни, в которых крыльям музыки и нести-то нечего: мысли на таком уровне банальности, что они – не мысли вовсе…
Вернемся, однако, к службе БХСС. Непосредственно классовый характер некоторых аспектов ее деятельности воспринимается особенно наглядно при сопоставлении сегодняшних ее функций с направлениями деятельности вооруженного народа в период революций. В документальной книге «Корабельщики Нарвской заставы» (Лениздат, 1967) я прочитал: «Трудящиеся заставы… приняли решение, обязывающее хозяев открыть лавки и продавать продукты по твердым ценам. Специально выделенным группам рабочих было поручено тщательно контролировать выполнение этого решения. Если рабочие обнаруживали, что лавочник не выставлял для продажи все свои запасы, то его судили здесь же, у Нарвских ворот. Лавочника усаживали на скамейку, установленную на ремонтной трамвайной площадке, допрашивали, почему он не выполняет волю народа, и сурово наказывали» (с. 76).
Как видите, рабочий народ уже в первые годы своей власти брался за наведение порядка в той области, которая по существующему сегодня в органах внутренних дел разделению труда относится к сфере деятельности аппаратов БХСС. Но раз уж мы заговорили об опыте регулирования общественных отношений непосредственно вооруженным пролетариатом, то мне хотелось бы обратить внимание на одну характерную черту его – на решительность действий. Сегодня же мне иногда кажется, что именно решимости в пресечении социально вредных явлений не достает действиям БХСС и общественного контроля. Весьма распространенным явлением стало нынче утаивание дефицита. Его распределение должностными лицами вопреки существующим правилам, а подчас и даже в их рамках, но в своих собственных целях, становится способом приобретения влияния и различных жизненных благ вопреки принципу социализма «каждому по труду».
Опасность этого явления осознается, в последние годы ей уделяет много внимания наша печать. Однако не начинает ли ситуация напоминать ту, которую великий русский баснописец охарактеризовал словами «а Васька слушает да ест»?
В системе торговли, к примеру, имеется достаточное число лиц, в чьи обязанности входит контроль за соблюдением правил торговли. Велико и количество общественных контролеров. Они, как и сотрудники БХСС, выявляют большое количество нарушений правил торговли, о чем составляют многочисленные акты и проводят столько же душеспасительных бесед. Положение, однако, в результате таких мер пока существенно не улучшается.
Так, может быть, каждому из должностных лиц или общественников, столкнувшемуся с нарушением правил торговли, начинать с того, что, ни с кем, кроме действующего закона и норм коммунистической морали, не согласовывая, перемещать дефицитные товары из подсобных помещений – в торговые, из-под прилавка – на прилавок?
И распространить такую практику не только на торговые точки, но и на базы, на склады, на другие снабженческо-сбытовые органы.
Следователи органов внутренних дел
Наряду с оперативными аппаратами, в органах внутренних дел имеются следственные управления, отделы, отделения, группы. Их сотрудники осуществляют предварительное следствие по уголовным делам (в отличие от судебного следствия, которое производится в ходе судебного разбирательства судами).
Следователь – это должностное лицо, на которое закон возлагает осуществление предварительного следствия и обеспечение условий для рассмотрения и разрешения дела в суде. Он раскрывает преступления, устанавливает и изобличает лиц, их совершивших, выявляет обстоятельства, способствовавшие совершению преступления. Он собирает и сохраняет доказательства, которыми затем будет пользоваться суд.
По своему происхождению термин «следователь» восходит к слову «след». Следователь – это человек, по следам, оставленным преступником (на предметах и в человеческой памяти), устанавливающий и преступника, и характер его вины.
Следователи органов внутренних дел, осуществляя предварительное следствие, действуют в тесном контакте с инспекторами оперативных аппаратов. При этом по предмету деятельности их компетенция охватывает заботы и БХСС, и уголовного розыска: следователи расследуют и хищения и общеуголовные преступления. Я бы сравнил деятельность оперативных работников с разведкой, а предварительное расследование – с уже планомерным наступлением, основанным на добытых разведчиками данных. Следователи действуют в жестких рамках уголовно-процессуального закона – посредством производства следственных действий: допросов, очных ставок, осмотров и освидетельствований, обысков и выемок, предъявлений для опознания, следственных экспериментов, назначений различного рода экспертиз и т. д. Следователь вправе своим постановлением превратить лицо, которое имеющимися в деле доказательствами изобличается в совершении преступления, в обвиняемого и применить к нему меры процессуального принуждения, в том числе и меры пресечения, в частности такую серьезную, как заключение под стражу. Заключение под стражу в качестве меры пресечения не является наказанием (уголовное наказание может назначить только суд), оно применяется лишь на время, необходимое для расследования и разрешения дела, и направлено на обеспечение надлежащего поведения обвиняемого и обеспечение явки к следователю и в суд.
С целью иллюстрации методов деятельности следователей вернемся к делу И Сан Бочи, маляра, жаждавшего быть предпринимателем. Мы остановили изложение его дела на том, что инспектор БХСС представил следователю материалы, свидетельствующие о том, что в действиях названного лица имеются признаки преступления. Поскольку следователь пришел к тому же выводу, что и его коллега, он вынес постановление о возбуждении уголовного дела по признакам ст. 153 УК РСФСР и принятии его к производству. Инспектор – по поручению следователя – задержал И Сан Бочи в порядке ст. 122 УПК РСФСР и произвел его личный обыск. Пока следователь допрашивал доставленного к нему И Сан Бочи в качестве подозреваемого, инспектор вместе со своими общественными помощниками – внештатными сотрудниками милиции – по постановлениям, вынесенным следователем, произвел выемки документов в строительных организациях, а также обыск на квартире подозреваемого. Одновременно с производством обыска для обеспечения возмещения ущерба, причиненного преступными действиями, а также для обеспечения исполнения приговора в части конфискации имущества на вещи, ценности и деньги И Сан Бочи был наложен арест. По постановлению следователя, направленному в сберегательную кассу, по вкладу И Сан Бочи были прекращены операции.
На следующий день следователь назначил судебно-бухгалтерскую и судебно-строительные экспертизы, и расследование пошло своим чередом. Оно было завершено до истечения двух месяцев (таков срок предварительного следствия). После этого следователь ознакомил обвиняемого и его защитника с материалами дела, составил обвинительное заключение и передал дело прокурору. Прокурор затем, утвердив обвинительное заключение, направил дело в суд.
Месяца через три после окончания предварительного следствия мне пришлось вновь столкнуться с И Сан Бочи, точнее, с его работой. Прибыв как-то в следственный изолятор для допроса обвиняемого по другому делу, я обратил внимание, что следственный кабинет буквально преобразился, стал светлее и даже наряднее. Дежурный, посмеиваясь, сказал, что я должен быть признателен самому себе: после осуждения И Сан Бочи взялся за кисти и проявил для начала свои недюжинные способности при отделке следственных кабинетов.
Следует отметить процессуальную самостоятельность следователя. Она – проявление действующей в социалистическом уголовном судопроизводстве более общей идеи, идеи процессуальной независимости должностных лиц – участников процесса. В отличие от оперативного работника следователь принимает дело к своему производству и сам принимает решения о направлении следствия и производстве процессуальных действий. Лишь некоторые из его решений нуждаются в санкции прокурора. Санкция – это предварительное согласие прокурора, утверждение им решения следователя. Закон устанавливает необходимость в прокурорской санкции в тех случаях, когда планируемое действие существенно затронет интересы граждан, прежде всего их личную свободу или неприкосновенность жилища. Именно поэтому нуждаются в утверждении прокурором постановление на арест или обыск. (Замечу, что столь горячо любимых беллетристами ордеров на обыск и арест в реальном судопроизводстве давно не существует. Правильное наименование этих документов: постановление на обыск и постановление об избрании в качестве меры пресечения заключения под стражу.)
Процессуальная самостоятельность следователя заключается и в том, что никто – ни начальство, ни надзирающий прокурор – не могут приказать следователю привлечь определенное лицо в качестве обвиняемого, направить дело в суд или прекратить его. Если надзирающий за производством предварительного следствия прокурор дал такое указание, а следователь не согласен с ним, то он вправе представить дело вышестоящему прокурору с письменным изложением своих возражений. В этом случае вышестоящий прокурор либо отменяет указания своего подчиненного, либо, если согласится с ними, поручает производство по делу другому следователю, ибо нельзя принуждать следователя действовать вопреки сложившемуся у него убеждению.
В Советском Союзе следователи имеются в трех ведомствах: в прокуратуре, в комитете государственной безопасности (КГБ) и в МВД.
Разграничение компетенций между ними производится на основе норм закона о подследственности. Так, следователи органов государственной безопасности работают по делам об особо опасных государственных преступлениях[209] (за исключением пропаганды войны), по некоторым иным государственным преступлениям.
Пропаганда войны (ст. 71 УК РСФСР), большинство иных государственных преступлений[210], дела об убийствах и доведении до самоубийства, половые преступления, такие составы, как оставление в опасности и неоказание помощи больному, преступления по должности и ряд других входят в компетенцию следователей прокуратуры.
Наконец, все остальные преступления расследуются в органах внутренних дел. Это – посягательство на личность, кражи, грабежи, разбои, хищения, злостное уклонение от уплаты алиментов, похищение или подмена ребенка, частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество, спекуляция, обман покупателей, часть преступлений против правосудия, хулиганство и ряд других. В системе МВД расследуется до трех четвертей всех уголовных дел в стране.
Разграничение подследственности время от времени меняется. С 1963 года, когда были созданы следственные аппараты органов внутренних дел, явственно прослеживается тенденция к расширению их компетенции. Последний широкий шаг в этом направлении – передача в подследственность МВД всех дел о преступлениях несовершеннолетних, которые ранее расследовались следователями прокуратуры.
Следует отметить, что деятельность всех трех следственных аппаратов осуществляется на основе одних и тех же правовых норм, процессуальный режим предварительного следствия во всех трех случаях абсолютно одинаков. Установленный в последние годы особый (ускоренный) порядок расследования дел о хулиганстве и мелком хищении социалистического имущества связан не с ведомственной принадлежностью следователей, а с особенностями расследуемых преступлений.
Как уже упоминалось, из всех сотрудников органов внутренних дел только следователи на своих форменных петлицах и погонах носят эмблему юстиции: щит и два перекрещенных меча. Существуют несколько объяснений этой символики. (Юристы любят поспорить. Не случайно они шутят над собой: там, где собираются два правоведа, возникает, по крайней мере, три мнения. Впрочем, эти споры не мешают делу. Напротив, они и ведутся для того, чтобы на всей громадной территории нашей страны нормы закона применялись одинаково и притом одинаково правильно.) Одно из наиболее распространенных толкований уподобляет мечи обвинению и защите, единоборствующим перед судом, щит же – олицетворение закона, защищающего правого. Следователь – в одном лице и обвинение и защита. Он собирает доказательства как обвинительные, так и оправдательные. Правильность такого толкования подтверждается, видимо, тем фактом, что в эмблеме органов внутренних дел в целом за щитом только один меч, меч пресекающий. Щит же и здесь символизирует охрану «условий существования общества» (К. Маркс).
Оперативно-технические подразделения
Функционируют в составе органов внутренних дел и такие специфические подразделения, как оперативно-технические и научно-технические отделы и управления, отделения, лаборатории и группы. Именно о них, если не считать уголовного розыска, чаще всего пишут журналисты: о белых халатах, надетых поверх форменных кителей, о микроскопах, спектрографах, аппаратуре для цветоделительной фотосъемки и съемки в ультрафиолетовых лучах и пр.
Посетители милиции редко попадают в ОТО. Да и не все сотрудники туда вхожи – специфика работы.
Ранее эти отделы именовались научно-техническими (НТО). Последовавшее затем переименование было связано с расширением их функций. Наряду с экспертами, в их составе появились инженеры и техники. Деятельность последних, как правило, не является процессуальной, поэтому мы ее в этой книге касаться не будем. А вот о работе экспертов поговорим.
Слово «эксперт» произошло от латинского expertus – опытный.
Эксперт ОТО – это должностное положение. Решением квалификационной комиссии ему может быть разрешено производство всех или некоторых видов криминалистических экспертиз: дактилоскопической, трассологической, баллистической, графической и т. д.
Эксперта как лицо, занимающее одноименную должность, не следует смешивать с экспертом – участником определенного уголовного процесса. Во втором случае термин «эксперт» означает не должность, а процессуальное положение. Лицо приобретает статус эксперта после того, как оно им назначено постановлением следователя или определением суда.
Эксперт ОТО (должность) участвует в уголовном судопроизводстве в двух основных ролях: в качестве специалиста и в качестве эксперта (участник уголовного процесса). Специалист, будучи лицом, которое своими специальными знаниями помогает следователю успешно провести то или другое следственное действие (осмотр места происшествия, обыск, следственный эксперимент), став участником уголовного процесса – экспертом, на основе своих специальных знаний, проведенных им исследований и анализа материалов дела отвечает на поставленные перед ним вопросы, и заключение, в котором он формулирует свои ответы, приобретает силу источника доказательств.
Паук – свидетель защиты[211]
В понедельник сигналов о преступлениях бывает обычно больше, чем в другие дни недели, – обнаруживается часть посягательств, имевших место в выходные дни.
В понедельник заявила о краже и кладовщица А. Придя на работу, она обнаружила, что из вверенного ей склада исчезло несколько дубленок. Кража не мелкая, но и не крупная. На место происшествия выехали следователь, эксперт и инспектор БХСС.
– Ага, – скажет проницательный читатель, – раз выехал инспектор отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, значит, с самого начала подозревали кладовщицу. Дескать, чтобы скрыть образовавшуюся недостачу, инсценировала кражу.
Репутация у кладовщицы, действительно, была подмоченная, но в милиции узнали об этом позже. А выехал на кражу сотрудник БХСС потому, что инспекторов уголовного розыска в наличии не оказалось. Понедельник же – все либо на других происшествиях, либо неотложным делом заняты. Но когда начали осмотр (эксперт ОТО участвовал в нем в качестве специалиста), то подозрения появились. Судите сами. Складское помещение – в отдельно стоящем небольшом здании. От старости оно уже начало врастать в землю. Два входа. Один заброшенный, им так давно не пользовались, что паук створку двери многими нитями с притолокой соединил. Паутина, конечно, не запор – дверь не удержит, но сигнализатор: если б дверь открывали – порвалась бы. Другой вход – рабочий. На нем – никаких следов взлома. Да и бумажка в контрольном замке следы только одного надрыва имеет. Его сделала сама кладовщица, придя на работу. Сама об этом и сказала.
Кладовщица же указала и вот на какое обстоятельство: дверь заброшенного входа была всегда закрыта на крюк; сейчас же он был снят с петли, свободно болтался.
Тут подозрения против кладовщицы еще больше возросли: крюк-то откинула, чтобы показать, что проникновение в склад через заброшенную дверь имело место, а про паутину не сообразила. Паук свидетелем обвинения выступает.
Только предположения – это еще не доказательства. Чтобы получить доказательства, следователь назначает экспертизу. И ставит перед экспертом один-единственный вопрос:
– За какой минимальный период времени паук восстанавливает полностью нарушенную паутину?
Эксперт ОТО, которому за многие годы работы в милиции и не на такие вопросы отвечать приходилось, удивился не очень. Он запер заднюю дверь склада изнутри на крюк. Плотно запер. Потом попросил следователя запереть и опечатать рабочую дверь. А сам отправился к биологам – советоваться. Какие породы пауков бывают? От каких условий зависит их производительность?
Словом… сутки только и понадобились шестиногому ткачу, чтобы восстановить свои сети. Воров вскоре задержали при попытке реализовать дубленку. Естественно, один из них имел доступ в склад: надо же было кому-то откинуть крюк.
Таким образом, заключение эксперта избавило женщину от подозрений, которые на нее навлекла ситуация.
От замка к замку, от двери к сейфу затейливыми тропами ассоциаций память влечет автора к другой краже.
Из сейфа строительного управления за ночь исчезло 30 тысяч рублей зарплаты. Две двери (в контору и в кассу) взломаны, замки сейфа целехоньки, хотя на его поверхности заметные повреждения. Следы сверления – определил эксперт. На момент обнаружения сейф был отперт.
По определению сотрудника ОТО, на механизме запора никаких царапин, значит, открыт он был не отмычкой.
– Где ключ? – спросили у кассира.
– Пропал накануне кражи.
Через несколько недель в Одессе (а кража имела место в Южно-Сахалинске) задержали сорящих деньгами подростков.
И тут выявились детали, над которыми теперь, когда преступление раскрыли, можно было и посмеяться. Зная, что сторож по ночам уходит спать в свой рядом с конторой расположенный дом, лихие «медвежатники» (старшему – 18 лет) не очень стереглись. Взломали «фомкой» немудрящие двери и оказались в кассе. Сейф был солидный, тяжелый, японского производства. Полночи они пытались взять его «балериной»[212]. Только сталь по поверхности поцарапали. И тут кто-то просто рукой надавил на рукоять сейфа. Она поддалась. Не успев до конца понять, что произошло, воры побросали в специально прихваченный саквояж пачки в банковских бандеролях и скрылись.
Когда задержанные преступники поведали следователю о происшедшем, кассира допросили снова. Ее новым показаниям можно было поверить только вследствие их совершеннейшей фантастичности. Ложь ведь обычно украшают аксессуарами правдоподобия. Кассир потеряла ключ от сложнейшего замка за два года (!) до происшествия. Более семисот дней и ночей сейф вообще не запирался. Проникнуть в него было значительно легче, чем в шкаф с архивными документами, где главбух хранил свою ежемесячную тридцатирублевую «заначку». (Эти три червонца остались целы, до них «медвежатники» не добрались. Их нашел следователь при осмотре места происшествия.)
Первое время после потери ключа кассир каждую ночь обмирала от ужаса, но сказать об утрате ключа начальству боялась еще больше. А потом привыкла.
Поистине: если хозяин дома не стережется, тщетны усилия участкового. Тридцать тысяч из незапертого сейфа крадут нечасто. Но способствование ворам в меньших масштабах имеет место ежедневно. Значительная часть краж личного имущества граждан осуществляется посредством так называемого «свободного доступа»: через незапертые двери и распахнутые окна, при помощи ключей, извлеченных из-под коврика для вытирания ног, и так далее.
Ночная милиция
Старик Ландышев в восемь часов вечера заступил на пост по охране гастронома. Магазин был закрыт, продавцы в торговом зале подсчитывали дневную выручку. В это время через забор во двор магазина перелез пьяный Григорьев. Несмотря на противодействие сторожа, он проник в магазин и стал требовать у продавца водки. На увещевания Ландышева и продавцов бузотер не реагировал. Скандалил, сыпал бранными словами, энергично размахивал руками. Дабы унять его, старик сторож даже выстрелил в воздух. Совместными усилиями удалось выдворить Григорьева из магазина. Однако, очутившись во дворе, пьяница напал на Ландышева и стал вырывать ружье. Во время борьбы Ландышев, опасаясь, что нападающий завладеет ружьем и применит его, выстрелил в Григорьева и… убил.
Надо сказать, что Григорьев был здоровый двадцатидвухлетний парень, а сторожу шел восьмидесятый год.
Верховный Суд РСФСР признал действия Ландышева правомерными, совершенными в состоянии необходимой обороны.
А ведь этой смерти могло не быть. Если бы нападению противостоял не глубокий старик, не воспринимавшийся, несмотря на ружье, как реальная сила, то дебошир бы не распоясался, видимо, до такой степени, чтобы применение против него огнестрельного оружия стало возможным.
Если бы нападению противостояла реальная сила… Что греха таить, сторожа вневедомственной сторожевой службы, на которых до недавнего времени возлагалась охрана в ночное время предприятий торговли и других объектов, представляют собою не очень большую силу. На посты, в том числе и на очень серьезные, выставлялись мужчины и женщины весьма преклонного возраста.
В последние годы в этом направлении проведена серьезная реформа: создана так называемая ночная милиция. Вместо сторожей-пенсионеров нынче по вечерам на посты заступают сотрудники милиции. Совершенствование этой службы, поиски оптимальных форм ее организации продолжаются и сегодня.
Ночная милиция – составная часть такой милицейской службы, как вневедомственная охрана, функции которой, конечно же, не сводятся только к выставлению ночных постов.
Эта служба, к примеру, заключает договоры с населением на охрану квартир в период отсутствия хозяев. Уезжая в длительную командировку, в отпуск, люди могут быть спокойны: их жилища, их имущество – под надежной охраной.
Мне рассказывали такой курьезный случай. Семья москвичей возвращалась домой после длительного путешествия по Волге. Открыли дверь своей квартиры и… не успели хозяева обуть домашние туфли, как появилась милиция. Путешественники не уведомили о своем возвращении, и бдительные приборы охранной сигнализации, которыми согласно договору была оборудована квартира, донесли на центральный пульт, что одна из охраняемых дверей вскрыта. Сигнал тревоги – и наряд охраны на месте «преступления».
– Никогда с таким удовольствием, – говорил позднее хозяин, – я не платил штрафа. Условия договора – условиями договора, но я воочию убедился в эффективности той службы, которая взяла на себя заботу о сбережении нашего имущества.
Взгляд извне
Сейчас уже не помню, какой это был кинофильм: «Дело № 306», может быть, или «Ночной патруль». Выходя после окончания сеанса из зрительного зала, я замешкался в открытых наполовину дверях и невольно услышал разговор двух девушек. «Вот если бы у нас в городе была такая милиция!» – сказала явно под впечатлением фильма младшая из собеседниц. И вздохнула даже. Так, наверное, вздыхала ее прабабушка, провожая взглядом из-за оконных занавесей строй петербургских гусар, невесть каким ветром занесенных в ее город.
И я тоже вздохнул. Нет пророка в своем отечестве! Свою милицию, как правило, недооценивают. Это за морем (или, может быть, за Волгой) сотрудник милиции, рискуя жизнью, обезоруживает бандитов и раскрывает убийства. А в своем городе он штрафует водителей и придирается по пустякам. Именно своей милиции в нужный момент не оказывается на месте.
Я вовсе не хочу сказать, что все сотрудники милиции во всех случаях ведут себя идеально. Бывают – по разным причинам – и нарушения, и грубость. Но ведь не они делают погоду, не они формируют социально-психологическую атмосферу, в которой функционируют органы внутренних дел.
Гражданин вступает в общение с сотрудником милиции, как правило, в конфликтной ситуации: его оштрафовали, или (не дай бог!) отвезли в вытрезвитель, или даже просто предупредили о недопустимости определенного поведения. И во всех этих случаях, даже если нарушитель понимает справедливость действий представителя власти, все равно у него в душе остается неприятный осадок.
Я провел несколько социологических исследований, призванных выявить мнение граждан о милиции.
В одной из анкет был сформулирован среди прочих такой вопрос: «Какие чувства и ассоциации у Вас возникают прежде всего при слове «милиция»?
Более 60 процентов опрошенных ответили так:
добрые;
самые почтительные;
чувство уверенности;
уважение;
меня охраняют;
стражи спокойствия и порядка;
орган охраны общественного порядка;
надежда на защиту;
чувство безопасности;
«дядя Степа – милиционер»;
порядок; и даже помощник в правовом воспитании детей (автор этого последнего ответа – учитель истории, на которого возложено преподавание в школе основ права).
Другую группу ответов составляют суждения, несущие в себе двойственность в оценке милиции. Таких ответов около 15 процентов. Приведу некоторые из них:
чувство безопасности и страх задержания;
желание оглянуться и проверить, не натворил ли чего-нибудь;
чувство уважения к работникам, охраняющим общественный порядок. Когда веду машину – при виде милиционера настораживаюсь.
Наконец, третья группа ответов. Она самая малочисленная, однако умолчать о таких ответах было бы неправильно.
Итак, какие чувства и ассоциации вызывает слово «милиция»?
Самые неприятные;
отрицательные. Особенно ГАИ.
…В Новосибирской области проводилась многодневная велогонка. Ее безопасность обеспечивали старший инспектор дорожного надзора Д. М. Байдуга и инспектор дорожного надзора А. Л. Шабалдин.
Участники гонки и автомашина с работниками ГАИ шли на подъем. Навстречу им под уклон двигалась автомашина «Запорожец», а за ней – быстроидущая «Колхида» с грузом щебня.
Д. М. Байдуга подал знак водителям встречных автомобилей остановиться. «Запорожец» выполнил команду, а шофер «Колхиды» продолжал, не снижая скорости, приближаться к гонщикам и выехал на полосу встречного движения. Поняв, что на узком полотне дороги водитель не сможет справиться с управлением и врежется в колонну велосипедистов, Д. М. Байдуга и А. К. Шабалдин, спасая людей, чью безопасность им было поручено обеспечить, подставили борт своего «Москвича» под удар тяжелого грузовика…
Хотелось, очень хотелось сказать, что медикам удалось спасти жизнь героям. Увы, нет. Они погибли.
Спросить водителя «Колхиды», не выполнившего указания погибших, о том, какие чувства у него вызывает слово «милиция», я не имел возможности.
А вот пример самоотверженного поступка сотрудника горьковской милиции:
«Это случилось в минувшую пятницу. Вечером всем патрулям ГАИ был передан по рации приказ – срочно задержать автомашину 07–20 ГВЖ. Получил это сообщение и инспектор Александр Пискунов, дежуривший на проспекте Гагарина. Едва он успел записать в блокнот переданный номер, как увидел вдали мчавшуюся на бешеной скорости машину. Вот она вильнула в сторону и, чуть не врезавшись в грузовик, выскочила на полосу встречного движения. Пискунов выбежал на середину дороги, навстречу машине, поднял жезл, подавая водителю сигнал остановиться. Но одуревший от спиртного угонщик (впоследствии выяснилось, что им был Ю. В. Агеев, ранее лишенный прав управления автотранспортом) направил машину прямо на инспектора.
…Скупая и строгая запись в книге происшествий городского подразделения дорожного надзора: «18 ноября при исполнении служебных обязанностей погиб инспектор дорнадзора Пискунов Александр Иванович» (Горьковский рабочий. – 1977. – 21 ноября).
Школьники – ученики 9-го класса одной из горьковских школ так ответили на вопрос о том, какие чувства и ассоциации вызывает у них слово «милиция»:
«железный» Феликс;
возникает мысль, что можно ходить по улицам в позднее время и ничего не бояться;
Шерлок Холмс;
страх;
конечно, хорошо, но очень часто не может прийти на помощь;
организация мужественных людей, отдающих свою жизнь защите населения;
бежать!
милиционер в своей форме на посту;
милиция – это мужество, бесстрашие, способность мгновенно прийти на помощь;
опасная работа, но очень нужная. Убийство, кровавые пятна на полу;
огромный парень крепкого телосложения;
горе, беда, страх;
героизм;
охрана порядка;
милиция – защитник порядка, детектив;
защита;
постовой ГАИ на перекрестке;
«Моя милиция меня бережет!»
Сложность простого
Гениальное решение сложной проблемы в принципе всегда просто… Это вариант «взаимоотношений» простого и сложного пользуется популярностью у беллетристов. Ученые-системники, напротив, утверждают, что для управления сложной системой необходим сложный управляющий механизм.
То, что сложно для непосвященного, элементарно для профессионала, хотя нередко дилетанту кажется простым, однозначным то, в чем специалист видит сложную проблему. В реальной жизни решение проблемы никогда не может быть сведено к какому-либо одному, хотя бы и очень важному, фактору. В правоохранительной деятельности, где нередко от решений зависят людские судьбы, подобная односторонность особенно опасна. Тем не менее сколько мы слышим и читаем категорических предписаний, обещающих немедленное искоренение преступности посредством более жестоких наказаний или полное избавление от алкоголизма и пьянства путем запрета продажи спиртных напитков!
Для того чтобы на некоторых примерах показать, как не все в деятельности милиции, что представляется совершенно элементарным при поверхностном или одностороннем подходе, является на самом деле элементарным, и написана эта глава.
Скажем сразу же, избранные для анализа в ней объекты, ситуации являются лишь примерами диалектики простого и сложного в правоохранительной деятельности (может быть, даже не самыми характерными примерами). Они далеко не исчерпывают всей совокупности в разной степени сложных проблем в решении стоящей перед обществом задачи борьбы с преступностью, и в частности сложностей, встающих в деятельности такого правоохранительного органа, как милиция.
Мы намерены разобрать три группы вопросов, ответы на которые лежат в различных сферах правовой науки. Первая из них связана с проблемой функций: чем должны и чем не должны органы милиции заниматься? Проблема эта многоаспектна, она связана, в частности, с необходимостью постановки пределов вторжения государства и его органов в личную и общественную жизнь.
Вторая группа вопросов связана с профилактическими возможностями уголовного наказания.
И, наконец, третья группа вопросов связана с методами деятельности. Какие средства для достижения поставленных перед ними обществом и государством целей вправе применять сотрудники милиции, а какие – не вправе? Вот с этой группы вопросов мы и начнем.
Женевская конвенция о следственной хитрости
Какая связь между Женевской конвенцией и следственной хитростью? Не знаю. Скорее всего – никакой. Предложенный заголовок – тоже хитрость. Авторская.
С ее помощью я хочу акцентировать внимание читателя на доминанте предстоящего разговора: следственная хитрость в уголовном судопроизводстве является оружием табельным и, следовательно, дозволенным, или запрещенным?
Оружием против кого? Да против тех, кто препятствует раскрытию преступления и изобличению виновных, стоит на пути достижения цели уголовного процесса. Преступник, как правило, совершая преступление, надеется остаться безнаказанным. Он маскируется, конспирируется в процессе подготовки к преступлению и при его совершении; будучи заподозренным или даже схваченным с поличным, продолжает попытки уйти от ответственности. В единоборство с ним нельзя вступать безоружным. И следователь[213] вооружается не только ПМ (пистолет Макарова, находящийся на вооружении в органах внутренних дел) и другой техникой, но и специальными знаниями и умениями. В связи с этим и встает вопрос: а можно ли среди другого оружия применять в процессе расследования такое, как следственная хитрость?
Сам термин «следственная хитрость», наверное, не очень удачен. Дело в том, что в русском языке слово «хитрость», как правило, употребляется с определенной эмоциональной окраской – негативной. Но ведь дело не в словах, а в реальном содержании понятия. Следственная хитрость означает такой тактический прием в расследовании, при котором лицо, противодействующее познанию истины, способствует ее открытию помимо своего желания. Словосочетание «следственная хитрость» родилось по аналогии с термином «военная хитрость», а этот термин уже никакой негативной окраски не несет. «Не бывает войн без военных хитростей», – писал В. И. Ленин.
На вопрос о допустимости следственной хитрости при расследовании преступлений разные люди отвечают по-разному, причем диапазон расхождений в предлагаемых решениях разительно велик: от ничем не ограниченного допущения хитростей и тактических уловок до полного их запрета. Причем, как правило, неспециалисты оказываются в этом плане гораздо менее ригористичны, чем правоведы-профессионалы. В распространенной при подготовке этой книги среди творческой интеллигенции анкете был сформулирован вопрос: «Можно ли для того, чтобы получить правдивые показания от обвиняемого, вводить его в заблуждение?» Большинство респондентов (лиц, заполнивших анкету) ответили на него утвердительно.
Иное мнение у ученых-юристов. Один из старейшин советской уголовно-процессуальной науки член-корреспондент Академии наук СССР М. С. Строгович пишет: «И вообще вся концепция «следственных хитростей» и «психологических ловушек» самым решительным образом противоречит принципам и задачам советского уголовного судопроизводства» (Строгович М. С. Проблемы судебной этики. – М.: Наука, 1974. – С. 20).
Для многих читателей такое суждение, да еще сформулированное столь категорически, явилось, полагаю, неожиданностью. Не обезоруживает ли оно следователя, или, точнее, не обедняет ли его арсенала? И вообще – чем обусловлен такой вывод?
Обратимся вновь к книге М. С. Строговича. «Нет никаких сомнений… что умышленное, намеренное “формирование ошибочного представления” у кого-либо есть обман этого лица… Но солгать можно прямо, словами, а можно это же сделать более сложным способом, – таким образом, что слова и предложения сами по себе ложными не являются, но они так построены и даны в таком контексте… что тот, кому они высказаны, ложь примет за правду, а правду за ложь. А это есть обман, ложь, которая от того, что она подана в особо хитроумной форме, не делается допустимой; наоборот, она приобретает особо нетерпимый, незаконный и аморальный характер» (Проблемы судебной этики, с. 20). Таким образом, из цитированных здесь суждений М. С. Строговича получается:
1. Всякая следственная хитрость есть введение кого-то в заблуждение.
2. Всякое намеренное введение в заблуждение есть ложь.
3. Лгать следователь не может.
4. Следовательно, никакие следственные хитрости недопустимы.
Сразу же определимся, что против третьего, подчеркнутого нами, вывода практически никто не возражает, но вот что касается остальных трех выводов, то здесь мнения не столь единодушны. Consensus opinio doctorum (общее мнение ученых) в этом отношении не сложилось. Сама эмоциональность высказываний М. С. Строговича свидетельствует о том, что сделаны они в полемике. Дело в том, что другие специалисты в области уголовного судопроизводства придерживаются по этому же вопросу иных позиций. В частности, взятые М. С. Строговичем в кавычки слова «формирование ошибочного представления» принадлежат одному из его оппонентов – профессору А. Р. Ратинову, считающему вместе с рядом других авторов, что следователь может использовать такое оружие, как хитрость.
Для того чтобы читателю стала ясней материя, породившая споры между юристами, обратимся к следственной практике.
В начале моей милицейской службы мне, следователю следственного отдела УВД Сахалинского облисполкома, довелось расследовать уголовное дело по обвинению некоего Устовича в хищениях.
Фабула дела. Обвиняемый Устович до привлечения к уголовной ответственности работал заведующим складом сырья механической пекарни № 1, снабжавшей жителей областного центра тортами, пирожными, печеньем и прочими вкусными вещами. Но вот покупатели начали жаловаться, что вкусные вещи перестали быть вкусными. Сколь я сейчас помню, именно жалобы граждан и привлекли внимание БХСС к деятельности кондитеров.
Вследствие «рационализаторской» деятельности Устовича и его сообщников из выпускаемой продукции постепенно стали исчезать дорогостоящие ингредиенты такого типа, как какао, коньяк, сливочное масло и т. п. Так что рецептура торта «Сказка», например, становилась действительно «сказочной», имеющей мало общего с соответствующими ТУ (техническими условиями). Полученные излишки продуктов Устович вывозил и реализовывал, создав в своем отдельно стоящем доме своеобразную мелкооптовую базу.
Однако если недовложения в готовую продукцию на момент возбуждения уголовного дела доказывались имевшимися в нашем распоряжении несколькими актами анализа, то вывоз продуктов – для того чтобы утверждать, что имело место именно хищение, а не халатность, например, – нужно еще было доказывать. Правда, Устовича задержали при попытке вывезти с территории мехпекарни пятнадцать десятикилограммовых банок меланжа (меланж – это применяющиеся в кондитерском производстве освобожденные от оболочек птичьи яйца), но это был только один эпизод, предстояло доказывать вывоз других продуктов.
Нужно было, конечно, сразу же после задержания ехать на обыск в дом Устовича. Однако это только у следователей по особо важным делам в производстве одновременно находится лишь одно уголовное дело, которому и отдается все время. У меня же в сейфе лежало с десяток самых разных уголовных дел. Оперуполномоченный БХСС[214], задержавший Устовича, сразу после этого занялся организацией снятия остатков у него на складе. Дело тоже неотложное. Кстати, запомним, это пригодится в дальнейшем: при снятии остатков среди прочего были обнаружены в излишках три мешка сахара. Короче, в этот день мы не смогли вырваться на обыск. А на другой – задула пурга.
Должен вам сказать, что сахалинская пурга – это масса снега, находящегося в беспорядочном движении длительное время – сутки, двое… Пурга – это нарушение коммуникаций, прекращение движения транспорта, языки сугробов до окон третьего этажа тогдашнего здания Управления внутренних дел. Когда после своей первой сахалинской пурги я пришел в кабинет и разделся, то обнаружилось, что шинель бела изнутри. Снег не стряхивался, будто каждую снежинку кто-то маленьким молоточком аккуратно вколотил в изнанку форменного сукна.
Словом, прошло два дня после задержания Устовича, прежде чем мы приехали на обыск к нему в дом. Мы опоздали: похищенные продукты были вывезены, сусеки выметены, полы чисто вымыты. Жена Устовича встретила оперативную группу (нас было двое) подчеркнутыми выражениями беспокойства о судьбе исчезнувшего мужа. Здесь она переиграла. Оперуполномоченный БХСС, присутствовавший при снятии остатков на складе после задержания меланжевого транспорта, видел ее в помещении пекарни. Так что арест мужа не остался для нее неизвестным. Перепрятывание похищенного служило лишним тому доказательством.
Однако мы приехали на обыск. Ни одно событие, ни преступное, ни добродетельное, не проходит бесследно. Если следы уничтожают, то остаются отметины от действий по их уничтожению, нередко более заметные, чем скрываемые следы. Что-то имеющее для расследования информационную ценность всегда можно найти – для этого, правда, надо знать, что искать, и уметь искать, уметь не только смотреть, но и видеть.
Подбадривая себя подобными соображениями, мы пригласили понятых (соседей – одновременно смущенных и любопытствующих) и зачитали постановление на обыск. Предложили хозяйке помещения выдать отыскиваемое. В ответ услышали: «Какое там еще какао, детишек кормить нечем!» И, ей-богу, усмехнулась, как мне показалось, победоносно. А зря!
В криминалистике есть такое понятие – негативные (отрицательные) обстоятельства. Профессор дореволюционной России Н. Д. Сергеевский называл их несообразностями. В широком смысле под негативными обстоятельствами понимаются такие обнаруженные при расследовании факты, существование которых противоречит нормальному течению событий. В более узком смысле под негативными обстоятельствами понимается отсутствие объектов, которые при обычном положении вещей не могут отсутствовать. Хрестоматийным примером негативного обстоятельства является отсутствие следов крови на месте обнаружения трупа с проникающими ранениями[215].
Вот такое отрицательное обстоятельство и обнаружилось в самом начале обыска в доме Устовича. Во всяком семейном доме при нормальном положении вещей имеется какой-то запас продуктов. В доме же, который подвергался обыску, не обнаружилось ни то что какао или коньяка – крупинки сахарного песку или грамма сливочного масла не было. Хотя запасы продуктов, нехарактерных для склада пекарни (мясо, икра, солености), были в достаточно большом количестве. Несообразность?
Значит, точно: вывезли похищенное, надо искать следы вывезенного и вывоза.
В психологическом состоянии всякого следователя, молодого в особенности, в ходе обыска или осмотра явственно просматриваются два этапа. Первый – до начала работы, на пороге помещения или местности, подлежащих обследованию. Объект представляется громадным и неисчерпаемым, преступник – изворотливым, собственные выводы и построенные на них планы – зыбкими и неопределенными. В зависимости от опыта и характера следователя состояние это варьируется от чуть заметного волнения до легкой паники. Лучший способ совладать с собой – это начать работать (второй этап). И тогда глаза вновь обретут зоркость, пальцы – гибкость, а кожа затылка – чувствительность к косым взглядам обыскиваемых. (Да, да, направление взглядов и вообще поведение обыскиваемого – это важные ориентиры при поисках. Помните, как Шерлок Холмс у Конан-Дойля инсценированными криками «пожар!» заставил женщину броситься к тайнику в своей квартире, где она скрывала важный документ?)
Но бывает так, что длительные и тщательные поиски не дают никаких результатов, и тогда у нетвердого характером следователя начинают опускаться руки. Появляются мысли, что он ошибся в своих предположениях, что обвиняемый спрятал искомое совсем в другом месте, что он, следователь, предстает перед присутствующими смешным в своих поисках несуществующего…
Здесь очень важно не уступить желанию закончить поскорее неприятную процедуру, а осматривать оставшиеся объекты так же тщательно, как это делалось вначале.
В плане психологической устойчивости следователя для меня был и остается эталоном следующий эпизод. Расследовалось дело против опасной группы расхитителей золота и валютчиков. По имевшимся материалам следователь пришел к выводу, что в бревенчатом доме, принадлежащем на праве личной собственности некоему Абдулову, хранится партия похищенного золотого песка. Серьезных улик против самого Абдулова у следователя не было. Таким образом, обнаружением партии золота в его доме решалось бы сразу две задачи: возмещался причиненный государству ущерб и добывалось весомое доказательство виновности подозреваемого.
Следователь вынес постановление, получил санкцию прокурора и вместе с оперативной группой отправился в дом Абдулова. Шестидесятилетний седобородый старик встретил их сдержанными упреками, выдать искомое отказался, ибо отрицал не только наличие ценностей в доме, но и всякую причастность к преступной деятельности. Приступили к поискам, объемным и скрупулезным. В полном соответствии с рекомендациями криминалистики один из членов оперативной группы должен был незаметно наблюдать за поведением обыскиваемого. Только это ничего не дало, ибо Абдулов, тяжело опустившись на стул в середине одной из комнат и выдав ключи от всех имеющихся в доме хранилищ, в течение многих часов обыска не сдвинулся с места.
Тщательно и профессионально умело были осмотрены комнаты и все иные помещения дома, а также все предметы, в них находящиеся, подполье, хозяйственные постройки, выборочно перекопана земля на приусадебном участке; личному обыску подвергнуты Абдулов и члены его семьи, находящиеся в доме. Золота обнаружить не удалось.
Полагаю, что воспитанный на детективах читатель спешит подсказать следователю: пересади Абдулова. Осмотри его стул. Вскрой полы на том месте, к которому обыскиваемый (по-видимому, неспроста!) прилип на все время обыска.
Сделал это следователь. Стул разобрали. Полы вскрыли во всех комнатах. И действительно, в том месте, где сидел старик, в опорной балке нашли выемку, которая могла быть использована и, может быть, в прошлом использовалась как тайник. Однако в прошлом, ибо сейчас в ней ничего не было. Опоздали?
Тогда следователь сделал вот что: вызвал плотников и велел им… разобрать бревенчатый дом на составные части. Аккуратно раскатать его по бревным швам. Так, как это делается при перевозе сруба на другое место.
Для принятия такого решения следователю нужна была очень большая твердость. Он не мог не понимать, что со стороны его действия могут быть восприняты как жестокость в отношении лица, у которого производится обыск, и его семьи. Он не сомневался, что на его действия последуют жалобы, которые станут тем более обоснованными, если и столь радикальный способ производства обыска не даст результатов. Закон – ст. 170 УПК РСФСР – гласит: «При производстве обыска и выемки следователь вправе вскрывать запертые помещения и хранилища, если владелец отказывается добровольно открыть их, при этом следователь должен избегать не вызываемого необходимостью повреждения запоров, дверей и других предметов». Дает ли такая формулировка процессуальной нормы право на поиски тайных хранилищ посредством разборки дома?
Когда плотники приступили к дому, Абдулов впервые с начала обыска заволновался. Он подбежал к следователю, со стенаниями умолял не лишать его семью крова. Его волнение могло свидетельствовать, что следователь на верном пути, однако не в меньшей, если не в большей степени оно могло быть следствием переживаний, вызванных разрушением жилища. И хотя разборка велась так, чтобы после окончания следственного действия дом немедленно мог быть восстановлен, – поставьте себя на место старика…
Разбирать дом до конца не пришлось. В третьем от верха ряду бревен были найдены искомые килограммы золота. Сразу же стало ясным, почему они не были обнаружены предшествующими поисками. Тайники представляли собой выдолбленности с той стороны бревна, которая закрывалась бревном, ложащимся сверху. Дом разбирался и при сооружении тайников.
Ну а теперь вновь вернемся к обыску в доме кладовщика. Среди прочих привлекших наше внимание предметов оказалась большая жестяная банка из-под меланжа с сильным запахом какао. Мы предъявили жестянку понятым (те подтвердили наличие запаха) и изъяли ее, закутав в целлофан. Не очень надеясь на успех, следователь при постановлении о назначении экспертизы направил банку в пищевую лабораторию. Ее сотрудники, сославшись на органолептику[216], дали заключение о наличии в банке интересующего нас запаха.
И тогда следователь предпринял следующее. Он принес банку к себе в кабинет, поставил ее на сейф и прикрыл газетой так, чтобы создавалось впечатление, что банка вначале была закрыта полностью, но затем газета частично сползла и обнажила примету, идивидуализировавшую сосуд. Дело в том, что на жестяном боку банки толстыми рваными полосами красной масляной краски была начертана цифра 7. Затем следователь поставил стул для допрашиваемого таким образом, чтобы тот банку все время видел, и вызвал Устовича. Читатель помнит: тот при обыске не присутствовал и результатов его не знает.
Не обращая внимания на настороженные взгляды, которые бросал Устович на кроваво-красную семерку, следователь в течение полутора часов допрашивал его по поводу трех оказавшихся в излишках на складе – помните? – мешков сахара и лишь в самом конце допроса оглянулся, увидел полуобнажившуюся банку и тогда небрежно спросил:
– Ну хорошо… А какао сколько вывезли?
Устович с некоторым облегчением, даже уже в открытую взглянул на стоящую на сейфе банку, прикинул что-то в уме и мрачно буркнул:
– Ничего я не вывозил. Это жена по случаю купила чуть не задарма килограмм восемь какао.
Ложь. Но… как говорил французский писатель А. Камю, ложь, изреченная, в конечном счете приводит к правде.
Следователь записал ответ в протокол допроса и дал подписать Устовичу Жена Устовича, которая в отличие от супруга знала о результатах обыска, будучи вызванной на допрос, конечно же, отрицала такую покупку и очень убедительно показала всю глупость предположения, что она решила бы купить сразу же восемь килограммов какао. Следователь записал в протокол все ее показания. Остальное было, как принято говорить, делом техники[217].
Итак, Устович дал показания о наличии у него в доме большого количества какао порошка только потому, что был уверен: на сейфе у следователя стоит изъятая при обыске банка с похищенным какао – не стали бы ведь сотрудники милиции подбирать и тащить через весь город пустую жестянку. Раз банка здесь, значит, жена не успела избавиться от похищенного. А коли так, то не следует отрицать очевидного (наличие продукта в доме), а следует придумать объяснение, свидетельствующее о непреступном происхождении этого продукта[218].
Допрашиваемый сам пришел к таким выводам, однако произошло это вследствие примененной следователем тактической хитрости.
Ввел следователь допрашиваемого в заблуждение?
В известном смысле – да.
Солгал ли он для этого? Ни в коем случае! Перед глазами читателя прошла вся внутренняя механика этой так называемой «хитрости». Так где, в каком месте, каким словом своим или действием следователь солгал? Не было таких слов, действий.
Более того, утвердительный ответ на вопрос: «Ввел ли следователь подозреваемого в заблуждение?» – я не случайно сопроводил оговоркой «в известном смысле». Сделано это вот почему. Правильнее будет сказать, что следователь создал обстановку, приведшую к тому, что допрашиваемый сам ввел себя в заблуждение. Нет, нет, это не история с унтер-офицерской вдовой, которая сама себя высекла. Акцентируемое различие в формулировках – нюанс, тонкость, но мне очень бы хотелось, чтобы читатель в нем разобрался.
Способствовала ли бы обстановка, созданная следователем в своем кабинете, возникновению у Устовича ассоциаций, приведших к признанию им наличия в доме какао, если бы он не опознал в жестянке, оказавшейся перед его глазами, того сосуда, в котором он до ареста это самое какао хранил? Нет, конечно.
Вот теперь мы можем вернуться к тому вопросу, который поставили вначале: вправе ли следователь применять тактические хитрости?
На мой взгляд, не только вправе, но и обязан. Следователь – не писарь с юридическим образованием, функции которого сводятся к фиксации того, что ему говорят. Он призван познать истину по уголовному делу, и ему надлежит уметь сделать это даже в тех случаях, когда допрашиваемый не говорит правды.
Другой вопрос, что средства, которыми он пользуется при этом, должны отвечать определенным условиям. Советский следователь не имеет права действовать, руководствуясь макиавеллистическим принципом: цель оправдывает средства. Каким же условиям должны отвечать применяемые при расследовании уголовных дел тактические приемы, в том числе и следственные хитрости?
Основные из них следующие:
1) все тактические приемы, в том числе и следственные хитрости, могут иметь место лишь в рамках, очерченных процессуальным законом;
2) они не должны противоречить нормам морали или иным способом порочить правоохранительные органы;
3) используемые средства не должны вызывать сомнения в истинности полученных результатов.
Первое условие очевидно: Уголовно-процессуальный кодекс содержит четко сформулированные, безусловные правила ведения следствия. А вот о втором и третьем давайте поговорим поподробнее.
Вначале о третьем. Что означает условие: используемые средства не должны вызывать сомнения в истинности полученных результатов?
В инквизиционном процессе, распространенном в средневековье, процессуальный закон и мораль того времени допускали в качестве средства получения показаний от подозреваемого, признания его виновности применение пытки. Уголовное уложение «Каролина», которым германский император Карл V «осчастливил» своих подданных, содержало среди других следующее правило: «По усмотрению благонамеренного и разумного судьи допрос под пыткой должен производиться в соответствии с характером улик и состоянием допрашиваемого лица: более или менее продолжительно, сурово или мягко». Мягкая пытка – звучит? В случаях же, когда уголовное судопроизводство осуществлялось относительно «несомненных и явных преступлений», уложение обязывало судью подвергнуть непризнающегося обвиняемого «особо суровому допросу под пыткой, дабы с наименьшими издержками достичь приговора и исполнения наказания».
Таким образом, применение пытки как способ достижения истины соответствовало первому условию: оно осуществлялось в рамках действовавшего тогда уголовно-процессуального закона; оно соответствовало феодальной морали и, следовательно, в то время отвечало и второму условию. Однако во все времена это был способ, который приводил к ложным результатам: человек под пыткой мог сознаться и в том, чего он не совершал. Поэтому в наше время не только пытка, но и всякое физическое воздействие как способ получения показаний недопустимы и потому, что оно запрещено советским законом, и потому, что оно противоречит нормам коммунистической морали, и потому, что не обеспечивает истинности полученных результатов.
Однако вернемся к следственной хитрости. Для этого проанализируем еще одну ситуацию. В обыденном сознании распространено представление о том, что глаза убитого сохраняют в течение некоторого времени образ убийцы и он может быть зафиксирован в процессе расследования. Как следствие такого представления в судебной практике встречаются изредка случаи изуродования убийцей глаз убитого. При сегодняшнем состоянии науки и техники фиксация последнего прижизненного образа, имевшая бы значение доказательства, невозможна, хотя в специальной литературе и попадались отчеты об экспериментах в этом направлении. Известно, например, что удалось зафиксировать на сетчатке глаза кролика последний прижизненный образ, носивший очень контрастный характер: переплет оконной рамы при направлении взгляда из комнаты на солнце.
Вместе с тем стало уже следственным фольклором описание следующего случая. Следователь, убежденный в виновности непризнающегося подозреваемого, изготовил фотомонтаж: отражение лица подозреваемого на сетчатке глаза убитого и предъявил его при допросе. Подозреваемый признался в убийстве.
Хитрость? Да. Привела к результату? Да! Допустима?
Нет.
Прием этот неприемлем, прежде всего, по моральным соображениям: безнравственно эксплуатировать невежество процессуального партнера, даже если это партнерство носит характер соперничества, единоборства.
Описанный прием не может быть использован вот еще по какой причине. Своими действиями следователь создает ситуацию, воспринимаемую его процессуальным партнером как указывающую на его виновность вне зависимости от действительного положения вещей. Подозреваемый видит свое отображение на сетчатке глаза убитого независимо от того, убивал он или не убивал. Вследствие этого возникает опасность судебной ошибки. При такой возможности следственная хитрость недопустима.
Второе условие допустимости тактической хитрости – это соответствие поведения следователя нормам коммунистической морали. И здесь прежде всего встают вопросы самого общего плана: а нравственно ли вообще следователю хитрить, не подрывает ли он тем самым авторитет власти, не ставит ли себя на одну доску с преступником?
По-видимому, утвердительным ответом на эти вопросы и объясняется столь категорично сформулированная позиция М. С. Строговича, о которой мы уже говорили.
Меня тоже заботит нравственный авторитет сотрудника органов внутренних дел. Более четверти века я исследую эти проблемы. И, думается мне, рассуждения о них надо начинать с главного: в основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма. Прежде чем оценивать любую, в том числе и правоохранительную, деятельность с позиций, не нарушает ли она тех или иных нравственных запретов, надо убедиться в том, что она служит достижению нравственной цели, вообще служит для достижения поставленной цели.
Дело в том, что безупречная во всех отношениях деятельность следователя безнравственна, если в ее результате не раскрываются преступления и преступники оказываются безнаказанными. Значит, все-таки: цель оправдывает средства?
Ни в коем случае! Цель и средства находятся в диалектической взаимосвязи. Из этого бесспорного в своей общей форме положения нужно делать выводы применительно к конкретным ситуациям в конкретных отраслях деятельности. Подглядывать в замочную скважину безнравственно, но безнравственно поступил бы и следователь, отказавшийся в связи с этим допрашивать соседку-склочницу, располагающую нужной для раскрытия преступления информацией, полученной именно таким образом. Разве у кого-нибудь повернется язык назвать безнравственным поведение капитана милиции Мазарина из кинофильма «Дело № 306»? А ведь он осуществлял наблюдение за преступниками, проникнув в заросли, окружающие дачу. С позиций преступников сотрудник милиции подглядывал за ними. Так что нравственная оценка зависит еще и от того, кто и с каких позиций оценивает? Вот почему мне представляются порочными в своей основе любые противопоставления нравственного и правового долга.
Таким образом, подводя итоги, я могу повторить, не опасаясь навязать своего мнения читателю: следственная хитрость допустима в уголовном судопроизводстве. Более того, в определенных случаях ее использование является обязанностью следователя и элементом его профессионального мастерства. Правда, при этом надо помнить, что применение следственной хитрости ограничено определенными условиями.
Мне бы не хотелось, чтобы у читателя создалось впечатление, что хитрость является единственным оружием следователя. Конечно же, нет. Оно не только не единственное, но даже и не главное. И останавливались мы на нем столь подробно только для того, чтобы, как уже говорилось, показать, что не все в правоохранительной деятельности просто, что при взгляде со стороны простым представляется. Кроме того, эта взаимосвязь простого и сложного служит ступенькой к рассмотрению значительно более сложной и более значимой проблемы – проблемы о роли наказания в борьбе с преступностью.
Око за око!
18 июня 1978 года областная молодежная газета «Ленинская смена» опубликовала статью «Супермен из Дзержинска». Ее автор – корреспондент газеты Т. Шукова – рассказала читателям об уголовном деле по обвинению семнадцатилетнего Ахмалетдинова. Горьковский областной суд, рассматривая дело по первой инстанции, признал подсудимого виновным в двойном убийстве.
Статья вызвала громадную редакционную почту. Ее интенсивность обусловлена, на мой взгляд, не только индивидуальными особенностями уголовного дела, но и обостренным общественным интересом к проблеме правонарушений несовершеннолетних вообще.
Редакция переслала мне копии читательских писем и попросила прокомментировать как их, так и события, вызвавшие эти полные гражданских чувств послания. Тогда я написал статью для газеты[219]. Сейчас же я вспоминаю материалы дела и отклики на статью, для того чтобы перейти к вопросам, связанным с возможностями уголовного наказания.
Я юрист, поэтому в своих рассуждениях постараюсь сдерживать эмоции и быть сугубо рационалистичным, хотя боюсь, что это мне не всегда удастся. Очень уж одиозна фигура осужденного, вопиющ предмет исследования: лишены жизни два достойных человека, физически искалечен третий, осиротели трое малолетних детей, потеряла любимого сына мать – и все это дело рук одного семнадцатилетнего Владимира Ахмалетдинова.
Инспектор уголовного розыска, который участвовал в изобличении убийцы, рассказывал мне, что того очень заботило, как его встретят «в зоне» (то есть в исправительно-трудовой колонии), он даже свое поведение на предварительном следствии пытался строить, ориентируясь на создание себе определенного имиджа. «Имидж» – термин американской социологии, означающий облик субъекта в восприятии окружающих. Этот облик может иметь мало общего с действительной сущностью человека.
Слова инспектора напомнили мне «Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского. Писатель, как известно, отбывая наказание за участие в кружке Петрашевского, четыре года провел в Омском каторжном остроге. Вот как он характеризует его обитателей: «…весь этот народ, за некоторыми немногими исключениями… страшно тщеславный, хвастливый, обидчивый и в высшей степени формалист… Все были помешаны на том: как наружно держать себя… Вообще тщеславие, наружность были на первом плане» (Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т. – М.: ГИХЛ, 1956. – Т. 3. – С. 399).
Газетная статья называлась «Супермен из Дзержинска». Нет, не «супермен» Ахмалетдинов. Что в нем сверхчеловеческого? Чисто человеческих качеств в нем как раз явный недобор.
Суд назначил подсудимому наказание в виде десяти лет лишения свободы. Девять десятых читателей, приславших свои письма в газету, не удовлетворены приговором. Они требуют расстрела.
«Это он, Владимир Ахмалетдинов, – пишут работники завода пластмасс (под письмом 93 подписи), – стрелял в наших комсомольцев из-за угла на заре Советской власти. Это он предавал Родину в тяжелые годы Великой Отечественной войны». «Вот из таких и только из таких были в войну предатели, служили у немцев в полиции, были карателями», – вторит им читатель С. Г. Терещенко.
Не знаю, как для редакции молодежной газеты, но для юриста такая позиция – не неожиданность. С нею сталкивается всякий, кто читает лекции перед населением, выступает на правовые темы по телевидению и радио. Она (эта позиция) – не порождение последних лет. В своих архивах я нашел вырезку статьи, опубликованной в «Комсомольской правде» пятнадцать лет назад. Автор статьи, сотрудник МВД, цитирует отклики читателей на материал, повествующий о преступлении несовершеннолетнего. Эти отклики ничем не отличаются от тех, что получила «Ленинская смена» после опубликования статьи «Супермен из Дзержинска», – те же требования применять к преступникам более жесткое наказание.
Таким образом, позиция, выражаемая в письмах-откликах, не только почти всеобща, но и достаточно стабильна.
Вернемся теперь к делу Ахмалетдинова. Прежде всего подождем критиковать решение суда. Он назначил максимальное наказание из тех, которые мог назначить. Наш закон (Ахмалетдинов был признан виновным по ст. 102 УК РСФСР – умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах) предусматривает возможность применения к убийце такой исключительной меры, как смертная казнь. Однако она не может быть применена к несовершеннолетнему. Статья 22 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик гласит: «Не могут быть приговорены к смертной казни лица, не достигшие до совершения преступления восемнадцатилетнего возраста, и женщины, находившиеся в состоянии беременности во время совершения преступления или к моменту вынесения приговора».
Статья 102 УК РСФСР, по которой был признан виновным Ахмалетдинов, предусматривает максимум лишения свободы в 15 лет. Однако ст. 23 Основ уголовного судопроизводства устанавливает: «При назначении наказания лицу, не достигшему до совершения преступления восемнадцатилетнего возраста, срок лишения свободы не может превышать десяти лет».
Таким образом, состав суда назначил максимальное из допускаемых законом наказание. И все же подавляющим большинством авторов писем оно расценивается как недостаточное.
Что же, уголовный закон несовершенен? И это не исключено. Законы пишутся людьми. Закон может устареть, перестать соответствовать изменившимся условиям. Может, так произошло и в данном случае?
Но давайте подождем с категорическими выводами. Давайте порассуждаем. И при этом не будем упрощать и спешить.
Читатели, требующие расстрела Ахмалетдинова, должны определиться, хотят они применения смертной казни именно к этому несовершеннолетнему в виде исключения из закона или же вообще отмены нормы закона, запрещающей применение к несовершеннолетним такой меры наказания, как лишение жизни.
Исключения из закона – это нарушение закона, отступление от социалистической законности. Даже если в конкретной ситуации, как, например, в деле Ахмалетдинова, отступление от закона по одному или нескольким направлениям будет (или кому-либо покажется) целесообразным, то по всем остальным направлениям и в целом оно будет вредным. Нарушение закона – зло само по себе, вне зависимости от целей, которые при этом ставятся. Закон не пишется применительно к частному случаю. Смысл правовой нормы состоит в том, чтобы сформулировать правило поведения (в том числе и уголовно-правовой запрет) для целого типа одинаковых ситуаций. По формуле: если так, то так. И только так.
Отступление от закона по основаниям, в нем самом не предусмотренным, есть произвол, который может превратить правосудие в самосуд и к злу, причиненному преступлением, прибавить зло, причиняемое во имя справедливости. Отступление от закона даже в том случае, если оно дает сиюминутное удовлетворение общественному мнению, в конечном счете, влечет за собой эрозию правосудия. Уголовное судопроизводство – это такая область социальной жизни, где должны действовать правила без исключения.
Словом, я не думаю, чтобы большинство читателей молодежной газеты, хотя общественному мнению и свойственно преувеличивать целительные свойства наказания, полагало целесообразным во имя того, чтобы к двум смертям прибавить еще и третью, нарушить закон. Общество и государство не могут борьбу с преступностью превращать в драку с преступниками.
Далее. Если нельзя нарушать закон, то, может быть, правы те, кто предлагает его изменить? Может быть, действительно нужно убрать из действующего закона все ограничения относительно наказания несовершеннолетних и наказывать их совершенно так же, как и взрослых? «Применять за убийство высшую меру наказания – расстрел, – пишет читатель Соколов, – надо не с 18, а с 16 лет… Если бы Ахмалетдинов и ему подобные великовозрастные “малолетки” знали, что за убийство можно получить высшую меру наказания, то, уверяю, они бы никогда не взялись за обрезы, ножи и прочие орудия убийства».
Если бы все было так просто!
Многовековая история человечества со всей очевидностью свидетельствует, что жестокость наказания никогда еще не приводила к успехам в борьбе с преступностью. Смертная казнь – это ведь не только наказание, это и пример отношения к человеческой жизни.
Не случайно и в нашей стране и в других государствах смертная казнь как мера наказания, существующая от века (некоторые ведут ее происхождение от кровной мести), то отменяется, то вновь вводится, отражая колебания господствующего правосознания.
Заметим также, что судебная статистика отнюдь не показывает обратно пропорциональной зависимости между существованием смертной казни и уровнем преступности.
Сказанное не следует понимать так, что автор этой книги вообще против применения смертной казни. Я отношу себя к тем трезво мыслящим правоведам, которые, видя отрицательные стороны лишения жизни по приговору суда, понимают, тем не менее, неизбежность такого наказания на данном этапе существования общества. «Право, – писал К. Маркс, – никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 19. – С. 19). Таким образом, существование смертной казни как исключительной меры наказания сегодня – увы! – обусловлено и необходимо. Но мне хотелось бы, чтобы читатель понял, что каждый случай применения смертной казни свидетельствует о том, что государство и общество вынуждены применять ее к отдельным своим членам.
Мне хотелось бы обратить внимание еще на одно из полученных писем. «В 18 лет можно заседать в Верховном Совете, – искренне недоумевает читатель, – а в 17 быть несовершеннолетним и не отвечать по всей строгости закона?
А разговоры про акселерацию?».
Может быть, действительно существующие ныне границы возраста, определяющие возможность применения наказания в полной мере, равно как и вообще границы возраста уголовной ответственности, нуждаются в коррекции?
Ускорение созревания человека – установленный факт. Правда, физическое повзросление опережает в подавляющем большинстве случаев взросление гражданское. Так, девочка гораздо раньше приобретает физическую возможность зачать и родить, чем гражданскую способность воспитать рожденного ею ребенка. (Кстати, такой вот разрыв между биологическим и гражданским созреванием многих подростков оказался неожиданностью для школы, семьи и молодежных организаций.) Тем не менее за время с момента установления нынешней границы совершеннолетия (в уголовно-правовом плане) и по сегодняшний день произошли существенные изменения и в темпах гражданского взросления. Укажем также, что в различных странах эти границы определяются по-разному. Поэтому вполне закономерной является постановка вопроса о некотором понижении возраста совершеннолетия в уголовно-правовом аспекте. До какого именно предела – это должны решить совместными усилиями педагоги, психологи, медики и правоведы. Решить и внести свои предложения законодателю.
Принятое решение, если оно, конечно, будет принято, не скажется на наказании, назначенном Ахмалетдинову. Но ведь и не в нем проблема. Из-за него одного не следовало бы затевать столь широкое обсуждение в печати. Его судьбу определили специально созданные для этого учреждения – органы правосудия. У них были условия для глубокого анализа совершившегося.
Нет, не в характере наказания ахмалетдиновых ключ к проблеме. В жизни не бывает проблемных ситуаций, решение которых зависит от одного-единственного фактора. В тех жизненных коллизиях, которые отражены в уголовном деле по обвинению Ахмалетдинова, как в фокусе, сошлось множество отнюдь не однозначных детерминант. Среди них и наказание. Оно, конечно, тоже важно, но не само по себе, а как составная часть системы воздействия на преступность.
В одном из писем-откликов есть такие слова: «Вот если бы в газете появилась статья о том, что не успел преступник выстрелить, как был задержан… это был бы урок!» Дело, конечно, не в одной статье и не в единичном задержании: и статьи такие бывают, и задержания по горячим следам достаточно часты. Дело – в создании атмосферы неотвратимости изобличения. «Давно уже сказано, – писал В. И. Ленин, – что предупредительное значение наказания обусловливается вовсе не его жестокостью, а его неотвратимостью. Важно не то, чтобы за преступление было назначено тяжкое наказание, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым» (Полн. собр. соч. – Т. 4. – С. 412).
В эволюции почти каждого правонарушителя ощущение безнаказанности сыграло свою зловещую провоцирующую роль.
Конечно, не правы работники одного из НИИ г. Дзержинска, утверждающие в своем письме, что «тысячи убийц разгуливают на свободе». Практически каждое убийство в конечном счете раскрывается. Дело только во времени. Говоря о провоцирующей роли безнаказанности, я имею в виду нарушения менее значительные, на которые, к сожалению, сквозь пальцы или сквозь развернутые газетные листы смотрят и некоторые авторы писем.
Оба убийства Ахмалетдинов совершил, вооружившись обрезами, изготовленными из украденных им совместно со своими приятелями ружей. Однако уголовного дела по факту этой кражи на момент расследования дел об убийствах обнаружить не удалось. Не следует ли поискать брызги крови убитых на аккуратных пиджачных парах лиц, виновных фактически в укрытии будущего убийцы?
Прямо скажем, наличие обреза за поясом ученических штанов Ахмалетдинова существенно сказалось на развитии обеих конфликтных ситуаций, приведших к убийствам. У оружия есть одно свойство: и незаряженная винтовка раз в году стреляет. У подростка, да и не только у подростка, обладающего оружием, особенно огнестрельным, время от времени появляется желание пустить его в ход. Инспектору уголовного розыска Ахмалетдинов сказал при беседе: «Надо же, как получилось: пошел пострелять кошек, а подстрелил мужика». Сколько ссор и драк не привели бы к трагическим последствиям, которых никто не желал, если бы у одного из участников конфликта не оказалось оружия.
Учитывая это обстоятельство, законодатель установил уголовную ответственность за незаконное ношение, приобретение, изготовление или сбыт огнестрельного или холодного оружия. В отношении огнестрельного оружия наказуемо и хранение (ст. 218 УК РСФСР). Между тем профилактические возможности этой нормы используются, на мой взгляд, недостаточно. На руках у населения (в том числе и у подростков) много противоправно используемого оружия. С его применением совершаются многие, в том числе и очень опасные, преступления. Изъятие этого, если можно так выразиться, дикого оружия из противоправного и легкомысленного владения, закрытие каналов сбыта его и возможностей кустарного изготовления имело бы громадное профилактическое значение. И вот здесь я подхожу к вопросам, не сказать о которых просто не имею права.
Но сначала еще одна выписка из письма, написанного от имени работников одного из цехов завода «Красное Сормово»: «Сейчас модно все валить на общественность, дескать, она должна всех направить. Это же, по крайней мере, несерьезно, так как общественность – это все, а конкретно – никто».
Я не стану предъявлять претензий к авторам письма, я предъявляю их к тем, кто бездумным употреблением к месту и не к месту призывов к общественности дискредитирует важное дело, важнейшую – принципиальную – особенность социалистического общежития. Если воспользоваться аналогией, выстроенной в свое время Н. К. Крупской, то можно сказать, что наши пропагандисты уподобили общественность иконе, висящей в красном углу: при входе в избу на нее привычно крестятся и тут же забывают о ее существовании.
Между тем без общественности – без каждого из вас в отдельности, уважаемый читатель! – проблему изъятия дикого оружия не решить.
Мне кажется, что городская комсомолия могла бы быть активным помощником административных органов в походах по изъятию оружия. Такие операции сберегли бы не одну жизнь. В этом можно быть уверенным. Если только общественность, и тут авторы письма, безусловно, правы, будет обозначать не «конкретно – никто», а конкретно – каждый.
И еще один, тесно связанный с предыдущим, момент. Я тщательно, и не один раз, перечитал все переданные мне из редакции письма, систематизировал их, сделал выписки. И вот какая – тревожная, на мой взгляд, – закономерность при этом проявилась. Практически все письма содержат критику. Критикуются суд и семья, молодежь и милиция, школа и прокуратура. Даются категорические рекомендации. Другим. И только в одном письме его авторы формулируют позитивную программу для себя. Молодая супружеская чета пишет: «Мы воспитываем сына, он еще очень мал. Все силы и все свои знания мы постараемся передать ему, чтобы вырос человек, умеющий ценить жизнь и все прекрасное, что связано с ней».
Не жестокость наказания, идущего вслед за преступлением, а личная ответственность, личный вклад каждого в дело, которое рядом, – вот что способно решить проблему эффективности борьбы с преступлениями несовершеннолетних.
В ряде писем высказывались совершенно справедливые опасения за судьбы тех подростков, которые после провозглашения приговора в зале суда бросились пожимать руки убийце. Но ведь это не абстрактные подростки, это вполне определенные Вани и Пети, у которых есть конкретные родители, конкретные педагоги, конкретные приятели, наконец. Так, может быть, прежде чем критиковать соседа, каждый из нас выполнит свой гражданский долг!
Кому искать клады?
Один из отделов Министерства внутренних дел СССР стал заниматься кладами. Его начальник рассказывает корреспонденту центральной газеты о спрятанных сокровищах Чингиз-хана («в Семиречье, у деревни Тюп, под двухметровым слоем человеческих костей»), цитирует «Поучения» Владимира Мономаха детям («в земле богатств не прячьте, то нам большой грех») и стремительно выезжает по резкому телефонному звонку в Крестовский переулок, где строители нашли в отрытом недавно котловане девять килограммов золотых монет и четырнадцать – серебряных.
Не знаю, может быть, кладами в определенных случаях, действительно, целесообразно заниматься милиции… Большинство читателей, видимо, помнят, с какими сложностями столкнулись герои повестей писателя Анатолия Рыбакова «Кортик» и «Бронзовая птица», когда занялись этим делом самостоятельно. Да и не так часто в нашей жизни обнаруживаются клады, не слишком много сотрудников отвлекут от повседневных дел операции с ними. А именно об отвлечении от основных функций, о проблеме распределения служебного времени работников милиции мы и будем сейчас говорить. В конечном счете, говорил К. Маркс, все затраты сводятся к затратам общественно полезного времени, а всякая экономия – к экономии времени. Общество, указывал он, должно целесообразно распределять свое время, чтобы достичь результатов, соответствующих его совокупным потребностям. Экономия времени, равно как и планомерное распределение его по различным отраслям, остается первым экономическим законом на основе коллективного производства (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46. – Ч. 1. – С. 117).
Я намерен привлечь читательское внимание не к кладоискательству, совсем к другой категории ситуаций – много более распространенной. Возможно, излагаемые в связи с этим мысли покажутся при первом восприятии чересчур парадоксальными и даже нарочитыми. Я не прошу верить мне здесь на слово. Я хочу, чтобы читатель проследил за авторскими рассуждениями и пришел к собственным выводам. Скажу только: деятельность милиции многогранна, пожалуй, как никакая другая в социальной жизни. Множество ее функций, как сто дорог, ведут в разные стороны, и, если увлечься продвижением по одной, появляется опасность, что другие зарастут чертополохом.
Не о расследовании убийств сейчас поведу речь, не о раскрытии хищений в миллионных размерах. Хотя, если вдуматься и не скользить рассеянным взглядом по поверхности явлений, то с крупными хищениями связь тех ситуаций, о которых сейчас пойдет речь, можно выявить. И я обещаю читателю в соответствующем месте на нее указать.
Номер «Советского спорта» от 7 августа 1977 года. Кандидат технических наук Ю. Егоршин из Киева повествует в нем, как он добывал билеты на матч местных динамовцев с их тбилисскими одноклубниками: «…до начала игры сорок минут, но возле Центрального стадиона уже бурлит людское море. Интерес к встрече лидеров огромен. Лишний билет начинают спрашивать еще на Крещатике, за две троллейбусные остановки от стадиона. Пытаюсь найти конец огромной очереди перед билетными кассами, выяснив попутно, что не все из них сегодня работают. Начинаю потихоньку двигаться к заветному окошечку. Каждый новый шаг дается все труднее и труднее. Чем ближе к кассам, тем выше степень беспорядка. Возле кассы ни одного милиционера…»
Это я, автор, подчеркнул последнюю фразу. Милиционер, наблюдающий очередь в кассу стадиона, становится явлением привычным. До такой степени привычным, что иное просто не мыслится, иной способ достижения той же цели просто не обсуждается. Попробуй милицейский начальник той или иной степени не выделить в таком случае сотрудников – его если и не накажут, то раскритикуют обязательно. Как же иначе?
Давайте порассуждаем: может быть, не только можно, но и нужно (целесообразнее) иначе?!
Закономерный вопрос: целесообразнее с чьих позиций? В ситуации, избранной нами для анализа, можно рассуждать со следующих четырех точек зрения:
а) администрации стадиона;
б) граждан, желающих купить билеты;
в) милиции и, наконец,
г) общества в целом.
Стоило только вот так разложить материал по полочкам, как стало ясно, что в рассуждениях надо исходить с позиций общества в целом, которое интегрирует в себе подчас противоречивые ведомственные интересы и учитывает интересы потребителей.
Так вот, под этим углом зрения ответ на риторический вопрос «как же иначе?» выкристаллизовывается один: «Только иначе! Сотрудники милиции не должны заниматься организацией и пестованием очередей. Обществу это не выгодно».
И вот по каким причинам. Во-первых, число сотрудников милиции в каждом подразделении ограничено. Ни много, ни мало (каждое из этих суждений субъективно: то количество, которое одному покажется совершенно недостаточным, другой сочтет чрезмерным), а ограниченно, конечно. Из этого конечного числа сотрудников должны быть выделены люди для выполнения всех ста милицейских функций. И очень может статься, что сотрудников милиции, которые несли службу при очереди добропорядочных и законопослушных граждан (а сколько среди них дружинников и вообще активистов-общественников самых различных рангов!), может не хватить (и подчас не хватает) при ночном патрулировании, при выезде по заявке о пьяном дебоше и еще в целом ряде ситуаций, где без них обойтись, действительно невозможно, в которых заменить сотрудников милиции никем нельзя.
Не станем ходить далеко за примерами. 24 мая 1978 года «Горьковская правда» печатает судебный очерк «Во время спектакля». В нем идет речь об избиении, повлекшем смерть. Событие произошло в оперном театре, в его туалете во время второго действия спектакля «Сотворение мира». Преступники Осипов и Захаров – учащиеся ПТУ № 20, посетившие театр в порядке изучения эстетики.
26 июня, возвращаясь к напечатанному, газета публикует материал «А что было до спектакля», основу которого составляет письмо Т. Мусатовой, инструктора-наставника трамвайного депо, проживающей в одном микрорайоне с преступниками.
Она пишет: «Прочитав статью “Во время спектакля” в “Горьковской правде” от 24 мая, я подумала: а ведь могло бы не быть этого трагического происшествия, если бы прокуратура и милиция Канавинского района серьезнее отнеслись к моему заявлению. 18 декабря около восьми вечера хулиганы избили моего сына у подъезда нашего дома. Мы сразу вызвали скорую помощь, а также и милицию, но милиция так и не приехала».
Я не сомневаюсь, что после выступления печати дежурный, не выславший своевременно наряд, получил взыскание, что немало неприятных слов в своей адрес выслушали руководители Канавинского РОВД. И поделом. На происшествия нужно не только обязательно выезжать, но еще и выезжать быстро. И горьковская милиция не раз доказывала, что можно прибывать на место происшествия через 3–4 минуты после вызова. Так в чем же было дело в данном случае? Неопытность дежурного или он не захотел помочь именно этой заявительнице? Нет, конечно. Скорей всего, с людьми у него было плохо. Вот он и комбинировал, куда послать сразу, а куда и попозже, может, само собой образуется.
А с людьми в милиции становится плохо, когда на ее сотрудников возлагаются функции, которые при расчете ее штатов во внимание не принимались. Или когда для некоторых ее функций люди расходуются неэкономно. Кто бы подсчитал, сколько «сержанто-, лейтенанто-» и даже «полковнико-часов» расходуется на охрану порядка во время футбольных и хоккейных матчей! Да что там часов – «милиционеро-дней», месяцев и даже лет. Другая причина, которая побуждает меня считать выполнение сотрудниками милиции неспецифических для них функций явлением нежелательным, заключается в следующем. При организации неупорядоченной очереди милиционер не сотрудничает с индивидами, ее составляющими, – он им противостоит. Предоставляю читателю самому оценить возникающие вследствие этого взаимооценки и перспективы будущего сотрудничества. Порядок в очереди, конечно же, должен быть; и в тех случаях, когда речь идет о скоплении большого количества людей, должно быть обеспечено вмешательство представителей власти при нарушениях общественного порядка. Я подчеркиваю: при нарушениях. Представитель милиции нужен на стадионе, но не в роли волнореза. Нужен работник милиции, обладающий властью, чтобы наказать администрацию (конкретных ее представителей) за создание обстановки, провоцирующей нарушения общественного порядка.
Может быть, кому-нибудь из читателей излишне резким покажется слово «провокация». Но давайте порассуждаем. Могла администрация стадиона в той ситуации, о которой пишет «Советский спорт», рассредоточить продажу билетов во времени и пространстве: организовать широкую предварительную продажу, распространение билетов на производстве, организовать зовущую рекламу заблаговременной покупки билетов, наконец, в день матча открыть все кассы? Могла. И если бы каждая недоделка, создающая условия для нарушения общественного порядка, с неотвратимостью влекла за собой взыскание, она (администрация) осуществила бы и перечисленные выше мероприятия и многие, многие другие, о которых мы с вами и не догадываемся.
А коли такой железной неотвратимости нет, то вместо хлопотной организационной работы – даешь милиционера! Вместо профилактики – пресечение!
Разовью эту свою мысль на примере из другой области. Во многих кафе, столовых, буфетах, пельменных, чайных вывешены объявления, самым категорическим образом запрещающие распитие принесенных с собой спиртных напитков. И почти во всех случаях такие запрещения нарушаются. Я даже позволю себе сформулировать следующее общее правило, практически безошибочную милицейскую примету (если хотите, закон старого милиционера): если в предприятии общественного питания или розничной торговли имеется письменно выраженный запрет потреблять принесенные с собой алкогольные напитки, это верный признак того, что именно в этом месте они потребляются.
Почему так происходит? Да потому, что надзор за соблюдением этого правила осуществляется в основном извне, и, следовательно, от случая к случаю.
А теперь вернемся к страданиям футбольного болельщика, столь выразительно описанным Ю. Егоршиным.
«…Толкают слева, толкают справа, звенят разбитые стекла одной из касс, и вот – удача! Билеты взяты!!!
Работая руками и ногами, выбираемся из толпы. Есть три билета по восемьдесят копеек, кассир, правда, не дала сдачи с трех рублей, но в таких условиях это уже не беда».
В таких условиях. Вот она – и вторая сторона ситуации. Существует много способов облегчить обман покупателя. И один из них – это очередь. Лучше неупорядоченная, плохо информированная, с нервничающими, опасающимися оказаться обделенными (не достанется! опоздаю!) людьми.
– Ага! – воскликнет проницательный читатель, – вот и обещанная связь между очередью и преступлением. – Но ведь автор сулил выход на потенциальные возможности крупных хищений, а тут три раза по 20 копеек!
Сулил и от своих обещаний не отказываюсь. Для начала перемножьте малую сумму обсчета на большое число клиентов, на число касс и матчей. И еще вот на какое обстоятельство мне хочется обратить внимание: те крупные суммы, которые фигурируют в обвинительных приговорах по делам о хищениях в общественном питании, складываются из множества мелких и самых разнообразных обманов потребителя.
…Судя по ажиотажу, царившему при продаже билетов на тот матч, на который отправился Ю. Егоршин, все скамьи на стадионе были заняты? Не торопитесь с таким выводом. В кассах осталась масса непроданных билетов. Да и как им быть проданными? По словам начальника Управления спортсооружений Спорткомитета УССР, в сезоне, о котором идет речь, зрители не заполняли на календарных матчах чемпионата страны и четверти мест (в предшествующем и того меньше – менее пятой части). В то же время часть потенциальных зрителей осталась без билетов. А администрация – если б это относилось только к киевскому стадиону, то об этом не стоило бы и говорить – требует милиционера.
Присутствие сотрудников милиции становится conditio sine qua non – необходимым при закрытии вино-водочного отдела, их требуют на танцплощадку, где не сумели организовать актива, даже придя в Кремлевский концертный зал на концерт Святослава Рихтера или Сергея Юрского, горьковчанин обнаруживает старшину милиции рядом с билетером.
Дальше больше. В Волгограде сотрудник милиции, вооруженный электромегафоном, вместо администрации Центрального рынка указывает торгующим, где им встать.
Ох уж эти электромегафоны! На одном из футбольных матчей на московском стадионе «Локомотив» симпатичный лейтенант милиции, курсировавший по гаревой дорожке, вызвал смех на трибуне, громогласно сообщив группе не нашедших себе места зрителей, что он (лейтенант) послал своих людей, чтобы их (зрителей) посадить.
Дело, конечно, не в двусмысленности употребленного слова. Я нарисовал эту картину отнюдь не для того, чтобы развлечь читателя. Я просто хочу обратить внимание на то обстоятельство, что лейтенант милиции, стремясь максимально хорошо исполнить возложенные на него функции на стадионе, начинает делать чужую работу (очевидно, организовать размещение зрителей на трибунах – дело все-таки администрации стадиона), а его собственную работу в это время не делает никто.
Итак, предыдущим изложением мне хотелось привести читателя к следующему выводу:
Памятуя о том, что милиция – это орган специальной и очень специфичной компетенции, прежде чем положительно решать вопрос о возложении на нее тех или иных дополнительных обязанностей, следует очень четко разобраться, во-первых, с тем, чем милиция обязана заниматься; во-вторых, чем она в состоянии заниматься, и, в-третьих, выполнение каких функций ей противопоказано.
Ведь отвлечение личного состава милиции на выполнение неспецифических для органов охраны порядка функций не только затрудняет выполнение тех функций, для осуществления которых милиция создана и которые никто, кроме нее, выполнить не в состоянии, но и влечет за собой ряд отрицательных последствий.
В случаях нарушения порядка в ходе деятельности торговых, зрелищных и аналогичных им предприятий и заведений меры должна принимать, как правило, администрация этих учреждений.
Затронутая проблема, на то она и проблема, не элементарна. Предлагаемое решение, видимо, кое-кого не устроит. Однако оно целесообразно, если исходить из позиций общества и государства в целом.
Нужно с умеренностью пользоваться авторитетом власти, в том числе и авторитетом милиции, ибо, когда авторитетом пользуются чрезмерно часто, он начинает падать.
Место в строю
Только появился этот заголовок, и сразу же явственно прослеживаемые нити воспоминаний увлекли меня в собственную юность: в осень 1955 года, на берега Невы.
В те дни в Ленинград с официальным визитом пришли иностранные военные корабли. Это были английские корабли. Самый большой из них, авианосец «Триумф», на котором держал свой флаг командующий флотом метрополии адмирал Майкл Денни, вошел в Неву и поднялся почти до Дворцового моста. Английских военных моряков отпустили на берег. Это обстоятельство обусловило дополнительные требования к охране порядка в городе. Не только потому, что отпущенный на берег моряк мог оказаться потенциальным нарушителем, но и по законам гостеприимства. Раз приглашены гости, в доме должен быть полный порядок.
Между тем оперативная обстановка в городе была непростой. Она осложнялась незадолго до того проведенной амнистией (освобождение от отбывания наказания определенных категорий правонарушителей). Дело в том, что практически всегда часть амнистированных воспринимает освобождение не как акт государственного гуманизма, позволяющий оступившемуся начать новую, честную жизнь, а как выигрыш в лотерее, дающий возможность попытаться более удачливо совершить то, что в прошлый раз завершилось поимкой и осуждением. Именно поэтому мне, например, представляется, что амнистия – не лучший способ регуляции отбытия наказания.
Очевидно, что в такой ситуации охрана порядка в городе осуществлялась по усиленному варианту. К патрулированию (к участию в рейдах, говорили тогда) были привлечены многие комсомольские организации, в том числе и члены ВЛКСМ Ленинградского университета, где я в то время изучал юриспруденцию. Гордые оказанным доверием, к 19 часам 16 октября мы собрались в здании Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина Академии художеств СССР на Университетской набережной. Нас разбили на десятки, назначили старших, дали маршруты патрулирования, и мы разошлись.
Сильно дождило. И надо же случиться такому: к вечеру задул сильный западный ветер и погнал сумрачную воду Финского залива в разверстое устье и без того полноводной реки. Что в этом случае происходит, вы примерно представляете по пушкинским стихам:
Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. Челны
С разбега стекла бьют кормой.
Нева потекла вспять! Уровень воды в ней поднялся значительно выше ординара (пик – почти три метра).
Маршрут патрулирования нашей десятки пролегал в значительной мере по набережной, и мы, преодолевая рвущиеся из берегов невские струи, видели вздрагивающий на привязи «Триумф». Авианосцу грозила весьма плачевная судьба: Нева норовила выбросить его на берег. Других нарушений порядка в зоне нашего патрулирования не было.
Заходим в университет. Здесь, в здании двенадцати коллегий, два часа назад мы оставили спокойно работающей комсомольскую отчетно-выборную конференцию. Сейчас же заместитель секретаря парткома, перекочевав из президиума к телефонному аппарату, звонит в различные службы, уточняя положение и нужду в людях.
Снова на набережную. Когда наконец добираемся до штаба, обнаруживаем его затопленным. По очень узким и очень высоким подвальным коридорам института им. И. Е. Репина булькает, прибывая, вода. Решаем двигаться к райкому.
По пути придерживаем пьяненького, который бьет женщину. В ходе душеспасительной беседы выясняется, что нарушитель бил собственную жену и не видит в этом ничего экстраординарного, поскольку «в семье всякое случается».
На рассвете вода начинает спадать. Отбой. Можно по домам. Нам на Петроградскую сторону. Идем пешком. Перейдя Тучков мост, вновь натыкаемся на воду: между стадионом им. В. И. Ленина и нынешним Дворцом спорта «Юбилейный» – вновь вода, глубина – в три четверти автобусного колеса. Преодолеваем ее на большом зисовском автобусе, который едет кого-то спасать.
Несмотря на столь сложные, смело можно сказать, экстремальные условия, порядок в городе и вечером и ночью был полный. И мы, конечно, были горды тем, что свою лепту в его охрану внесли и комсомольские отряды.
Я дал волю воспоминаниям юности вот почему. 2 марта 1959 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «Об участии трудящихся в охране общественного порядка». Трудно переоценить роль этого документа в развитии общественных начал в охране общественного порядка и в борьбе с преступностью. Очень она велика. Именно этим постановлением были заложены основы развития добровольных народных дружин в том направлении, в каком оно проходит в последние два десятилетия. Это партийно-правительственное решение в значительной мере базировалось на опыте ленинградских рабочих, комсомольцев по борьбе с правонарушениями во второй половине пятидесятых годов. В нем, в частности, было записано: «Заслуживает поощрения опыт работы молодежных бригад содействия милиции, комсомольских штабов, добровольных отрядов и других форм активного участия трудящихся в поддержании общественного порядка» (Известия. – 1959. – 10 марта). Группа ленинградских комсомольцев – зачинателей движения за массовое участие в обеспечении общественного порядка была отмечена правительственными наградами. Моя память и сейчас сохранила имена Нонны Симоновой, Феликса Приставакина.
Вторая половина пятидесятых годов характеризуется и серьезными изменениями во взглядах юристов-профессионалов на роль общественного начала в борьбе с правонарушениями, охране общественного порядка и социалистической собственности. Это сейчас на каждом шагу, подчас даже чаще, чем нужно, мы слышим: «Это дело всей общественности!», «Куда смотрит общественность?» и т. п. В конце же тридцатых годов, в сороковые и начале пятидесятых положение было существенно иное. Преобладало мнение, что борьба с преступностью, правонарушениями – дело по преимуществу административных органов. Вот любопытная иллюстрация тому. Одним из моих учителей на юридическом факультете Ленинградского университета была Полина Соломоновна Элькинд (сейчас профессор Элькинд – один из самых маститых в стране специалистов в области советского уголовно-процессуального права). Проблемы участия населения в обеспечении своей собственной безопасности занимали меня уже в то время, и с благословения научного руководителя я принялся за их разработку. Принялся по университетским традициям основательно, с экскурсами в далекую историю, с обращением к трудам Жана Поля Марата и Лейбница. Представленный на суд окончательный вариант рукописи носил следующее название: «Роль граждан в охране социалистической законности».
– Ну как же это в охране? – потянулась за красным карандашом Полина Соломоновна. – Граждане не охраняют, а соблюдают социалистическую законность.
Как и большинство молодых, я отличался солидным запасом упрямства. Мне удалось отстоять свой вариант названия (и, следовательно, основной направленности) работы.
Сказанное – о преобладающих позициях и тенденциях в профессиональных умонастроениях. Это не означает, конечно, что советские люди в тот период стояли в стороне от борьбы с посягательствами на условия существования социалистического общества. Советскому человеку всегда и везде свойственна активная жизненная позиция. Однако доктринальное и ведомственное ее истолкование не могли не сказываться на практике. В качестве его проявлений следует, видимо, рассматривать и имевшее место именно в названный период преобразование созданного на рубеже тридцатых годов Осодмила (общество содействия милиции) в БСМ (бригада содействия милиции). Члены бригадмила, решительные, умелые и храбрые, зарекомендовали себя с самой положительной стороны, однако в силу самого замысла это формирование не имело широкого характера. Эти бригады, видимо, надо рассматривать в качестве предшественника такого существующего сегодня института, как внештатные сотрудники милиции и общественные помощники следователя, института очень нужного, но не самого массового и не единственного, а одного в ряду других.
В конце же пятидесятых годов, как я уже сказал, положение радикальным образом изменилось. Общественность широким потоком начала вливаться в русло правоохранительной деятельности, оптимизируя ее. В число руководителей новых общественных формирований закономерно и естественно вошли опытные общественники из БСМ. В Автозаводском районе г. Горького, к примеру, командиром одной из добровольных народных дружин стал Николай Максимович Липышев, внештатный сотрудник милиции с 1929 года.
Появились новые перспективные формы участия общественности в охране общественного порядка и социалистической собственности, в борьбе с преступностью, в перевоспитании правонарушителей. Среди них в первую очередь следует назвать прекращение уголовного преследования против лиц, совершивших преступления, не представляющие большой общественной опасности, с передачей виновного для перевоспитания на поруки коллективу трудящихся или общественной организации[220]; участие общественников в производстве осмотров и обысков, в розыскных действиях[221] и т. п. Специальная юридическая литература того периода (самый конец пятидесятых – первая половина шестидесятых годов) была заполнена описаниями помощи общественности (именно этот термин получил наибольшее распространение) правоохранительным органам в их борьбе с преступностью.
Не обошлось, однако, и без перегибов. Кое-где пытались забежать вперед; исключительно силами общественности собирались решать проблемы, которые в существующих экономических и культурных условиях таким образом не могли быть решены. Преувеличенное значение стало придаваться органам милиции на общественных началах, кое-кто начал подумывать, что они вообще могут заменить штатную милицию. Хорошее, важное и очень перспективное лекарство общественного поручительства стало назначаться и тогда, когда оно заведомо не могло принести пользы. (Известен анекдотический случай прекращения уголовного преследования и передачи на поруки коллективу трудящихся правонарушителя, который в момент решения вопроса о поруках находился… в бегах.) Начали раздаваться голоса о том, что наиболее подготовленным общественникам можно поручать самостоятельное производство следственных действий и даже несложных уголовных дел, хотя – аксиома правоведения! – производство процессуальных действий и тем более расследование уголовных дел в полном объеме – исключительная прерогатива специальных государственных органов. Тем не менее такие предложения исходили и от весьма квалифицированных юристов. В чем же дело?
Человеку свойственно увлекаться, в людских общностях, в силу присущих им резонансных качеств – отмеченное свойство умножается. Идее, возникшей в виде частной, в ходе научно-практической разработки и реализации начинают придаваться черты универсальности, всеобщности; ее последователи и приверженцы обнаруживают в ней средство для решения задач, первоначально перед ней не ставившихся и при достаточно глубоком анализе не могущих быть поставленными. Однако эмоции забивают анализ или даже заменяют его, и в итоге порожденные такой идеей суждения и действия после некоторого периода скрытого развития при благоприятно сложившихся условиях приобретают несоответствующее их действительной значимости распространение. Идея переживает период подъема, который, однако, характеризует в большей степени процессы, чем их итоги. В какой-то момент наступает диспропорция между ожидаемыми (прогнозируемыми) и реально получаемыми результатами. Эта диспропорция существует объективно, но еще не осознается субъектами, реализующими идею. В силу этого, а позднее и вследствие инерции, свойственной человеческой психике и в связи с этим всякой социальной системе, бум, вызванный реализацией идеи, еще продолжается, порожденные ею институты функционируют, распространяясь, однако, большей частью вширь, а не вглубь. На каком-то этапе диспропорция становится критической и начинает осознаваться все большим числом функционеров. С этой поры процессы начинают идти в зеркальном отображении. Такие перепады могут продолжаться несколько раз – пока идея не займет место, адекватное ее действительной ценности.
На сегодняшний день сложилась достаточно четкая система организационных форм участия молодежи в правоохранительной деятельности. Начнем с оперативных комсомольских отрядов. Положением о добровольных народных дружинах РСФСР по охране общественного порядка предусмотрено, что совместным решением районных (городских) штаба дружин и комитета ВЛКСМ могут создаваться оперативные комсомольские отряды как специализированные подразделения ДНД для борьбы с правонарушениями молодежи и несовершеннолетних. В развитие этой нормы Бюро ЦК ВЛКСМ утвердило Положение об оперативных комсомольских отрядах дружинников (ОКОД).
Служба в ОКОД является ответственным и почетным комсомольским поручением. Бойцы отрядов получают от имени соответствующего комсомольского комитета вкладыш в удостоверение дружинника. Лица, выбывающие из отряда, обязаны сдать этот вкладыш.
Основные задачи оперативных комсомольских отрядов – предупреждение и пресечение уголовных и административных правонарушений, а также наиболее серьезных отступлений от правил социалистического общежития со стороны молодежи и несовершеннолетних. Решают они эти задачи, действуя в тесном контакте с органами внутренних дел и другими государственными правоохранительными органами, а также с общественными формированиями.
В 1979 году в Горьком было около ста оперативных комсомольских отрядов, насчитывающих в своих рядах более двух с половиной тысяч бойцов.
Львиная доля нарушений правопорядка и правил социалистического общежития совершается в состоянии опьянения. Поэтому большое значение приобретают мероприятия ОКОД по борьбе с пьянством и с потреблением спиртных напитков молодежью. В Горьком членами оперативных комсомольских отрядов в тесном сотрудничестве с милицией в 1978 году было проведено свыше 1700 рейдов такой направленности. При их проведении не только задерживались граждане, чье поведение и состояние оскорбляло общественную нравственность, но и пресекались случаи продажи вина и водки несовершеннолетним, распития спиртных напитков в неположенных местах и т. п.
Важное место в деятельности ОКОД занимает борьба с детской безнадзорностью и организация досуга несовершеннолетних. Давно и правильно сказано: подростки совершают проступки потому, что они не смогли проявить себя в поступках. В подростковом и молодежном возрасте энергия бьет через край, и подчас от очень случайных обстоятельств зависит, с какой стороны она прорвет серую оболочку обыденности.
Значимость ОКОД отмечают люди, весьма компетентные в правоохранительной деятельности. Министр внутренних дел СССР писал: «Особо следует подчеркнуть возросшую роль оперативных комсомольских отрядов дружинников, которые являются действенной формой участия комсомольских организаций в борьбе с правонарушениями среди молодежи и несовершеннолетних. Вместе с органами внутренних дел такие формирования участвуют в обеспечении правопорядка на улицах и в других общественных местах, а также в индивидуальном воспитании несовершеннолетних, склонных к правонарушениям» (Советская милиция. – 1979. – № 3. – С. 6).
В члены ОКОД принимают с 18 лет. А как же занять место в строю тем, кто моложе? В частности, школьникам и учащимся ПТУ? Для них существует ближайший резерв ОКОД – отряды юных дзержинцев и юных друзей милиции. В типовых положениях об этих формированиях, утвержденных совместным постановлением Секретариата ЦК ВЛКСМ, коллегий МВД, Министерства просвещения и Госкомитета Совета Министров СССР по профтехобразованию, сказано, что они создаются из числа 14– 18-летних учащихся старших классов средних школ, профессионально-технических училищ, техникумов. На организационном собрании избираются командир и члены штаба. Решение о создании отряда утверждается бюро районного (городского) комитета комсомола, а состав отряда и его руководящие органы – комитетом комсомола соответствующего учебного заведения. Отряды ЮД и ЮДМ создаются в целях совершенствования правового и нравственного воспитания детей и подростков. На практике они также оказывают содействие администрации в поддержании порядка в учебных заведениях, в общежитиях учащихся, в местах проведения мероприятий для детей и подростков. В Горьком хорошо зарекомендовал себя отряд «Юный дзержинец», действующий в Приокском районе. Его шефы – слушатели Высшей школы МВД СССР. Отряд предупреждает и пресекает правонарушения несовершеннолетних, озорство и хулиганство. Его члены помогают охранять общественный порядок на школьных вечерах, спортивных соревнованиях среди детских команд, в том числе и проводимых во Дворце спорта, на утренних сеансах в кинотеатре «Электрон», в парке им. Ленинского комсомола.
Случается, что члены отрядов оказывают помощь своим друзьям (юные друзья милиции!) и в раскрытии уголовных преступлений. Вот эпизод, рассказанный мне Володей Ольневым, бывшим членом ОКОД завода имени Ленина, бывшим слушателем ГВШ МВД СССР и бывшим шефом одного из действовавших на территории Приокского района отрядов ЮД. С недавних пор он лейтенант милиции и член комитета ВЛКСМ нашей школы, ответственный за шефскую работу.
Кража со взломом в кафе «Мыза». Взяли не то, чтобы много, но кража – надо искать взломщиков. В Приокском РОВД возбудили уголовное дело. На первых порах расследование шло не очень успешно. Помог… мальчишка из ЮДМ. «Такой неприметный, – вспоминает Володя. – Я и фамилию его сейчас вспомнить не могу». Надо сказать, что из кафе унесли много сигарет «Visant». Мальчишку никто не инструктировал, услышал он о сигаретах из разговоров старших, а затем сумел рассмотреть на улице человека, который был ему немного знаком, он курил обычно совсем другие сигареты. Мальчишка подошел к курильщику и без дипломатических ухищрений спросил его:
– Дяденька, а где вы покупали сигареты?
– Иди, малец, отсюда. Не твое дело!
Малец и пошел… в отряд. Остальное, как говорится, было делом техники. При обыске нашли остатки украденного.
Но каков мальчишка! Умел не только смотреть, но и видеть. И выводы умел делать. Хорошие детективы он читал.
Приокчане – члены «Юного дзержинца» при исполнении своих функций по охране общественного порядка носят единую форму: синие рубашки и темные брюки. На левой руке – двухцветная красно-синяя повязка. Весь состав отряда имеет знаки различия. При приеме в отряд – присяга:
«…Вступая в ряды «Юных дзержинцев», торжественно обещаю:
свято соблюдать заповеди морального кодекса строителя коммунизма;
следовать славным традициям советской милиции;
прилежно учиться, быть смелым, бдительным, не бояться трудностей, закалять себя физически, непримиримо относиться ко всем правонарушениям и другим явлениям, которым не должно быть места в обществе строителей коммунизма;
строго соблюдать и исполнять обязанности юного дзержинца, выполнять приказы командования отряда».
Сегодня отряды ЮД и ЮДМ созданы практически во всех республиках, краях и областях нашей страны. Только в Горьковской области почти в 450 отрядах объединено свыше 24 тысяч подростков. (По данным Горьковского областного штаба ОКОД, в 1978 году отряды ЮД и ЮДМ имелись более чем в половине учебных заведений соответствующего типа.)
Отряды эти очень разные. Одни из них существуют только в названиях да отчетах, совсем как подпоручик Киже[222], другие, как, например, в 8-й школе города Кулебаки, полностью контролируют поведение учащихся в школе и микрорайоне. Причины, по которым столь различны показатели, характеризующие деятельность различных отрядов, весьма разнообразны. Главная из них заключается в различной степени инициативности их руководителей и членов. Нам это наглядно видно и по нашим слушателям. Там, куда идет в качестве шефа энтузиаст, очень скоро взлетают «Чайки» (по моему мнению, при приокском жэковском клубе «Чайка» один из лучших в городе отрядов ЮД), там же, где вместо энтузиазма – отбытие для отчета, очень скоро на первое место выходит не работа, а этот самый отчет, а в нем – подпоручик Киже.
Необходимым условием полнокровного функционирования молодежного, юношеского или детского отряда является наличие у его членов и руководителей, да, да – у руководителей тоже! – интереса к тому делу, которым они заняты. Для того чтобы вызвать и поддерживать интерес к деятельности в отряде, нужно, кроме всего прочего… дело, которое такой интерес способно вызвать. Таким делом прежде всего является борьба, и лучше всего в форме непосредственного пресечения, с тем или иным видом нарушений социальных норм. Серьезных нарушений, для борьбы с которыми создаются специальные общественные формирования, в нашей жизни не так уж много[223]. Поэтому энергично действующий отряд весьма быстро наводит порядок в своем регионе, и вскоре его рейды перестают приносить видимые результаты. Нет правонарушений, которые надо пресекать, нет задержаний. Это скучновато и для человека зрелого возраста, а что же говорить о молодежи… Мне даже кажется, что затухание активности рейда первоначально ярко вспыхнувших молодежных и детских формирований в правоохранительной сфере было обусловлено именно этим обстоятельством.
Юные дзержинцы из клуба «Чайка» счастливо избежали такой опасности. И хотя их регулярные рейды по своему микрорайону уже давно проходят весьма и весьма спокойно, скуки здесь нет. И причиной тому – наличие других интересных занятий, увлекательно организованная учеба.
…Н. М. Липышев, ветеран БСМ, ДНД, чье имя уже упоминалось в этой книге, показал мне фотографию сорокалетней давности. Юноша в кепчонке напряженно смотрит вдаль, а за его спиной товарищ готовится выстрелить из пистолета над ухом отвернувшегося. Учились не вздрагивать от выстрелов. Конечно, сейчас у ребят огнестрельного оружия нет. Ни к чему оно! Но… есть занятия самбо (самозащита без оружия). Занятия эти ведут с юными дзержинцами слушатели ГВШ МВД СССР. Самбо – вид борьбы, который в отличие от многих других не достался нам в наследство от веков, а специально создан у нас в стране. Эта борьба является специальным предметом изучения в вузах и средних учебных заведениях МВД СССР. Она весьма привлекательна для юношей (да и для девушек тоже), поэтому почти всюду, где над отрядами ЮД шефствуют слушатели и курсанты школ МВД, члены отрядов занимаются самбо.
Юным дзержинцам из клуба «Чайка» повезло вдвойне. Интересно заниматься самбо, еще интереснее заниматься этой борьбой в зале, где запросто можно встретить чемпиона мира – в ГВШ МВД СССР работает преподавателем экс-чемпион мира по борьбе старший лейтенант милиции Николай Степанович Данилов.
Участие ребят в мероприятиях по охране общественного порядка – в разнообразных рейдах по улицам и другим общественным местам города связано, хоть и с небольшим, но риском. Например, с риском получить синяк от задерживаемого нарушителя. Для мальчишки риск – это ощущение полноты жизни, но как реагируют на эту сторону пребывания в ЮДМ мамы?
Вопрос этот с особой яркостью возник для меня в связи со следующим эпизодом. Есть у меня знакомый мальчишка. Симпатичный парень. Живут они с матерью вдвоем, и она, конечно, души в нем не чает. И вот тревожный звонок мне на службу: «Если можешь, немедленно приезжай». Приехал. Очень расстроенная мать: «Бандиты сына ограбили!» Из расспросов выясняется, что «грабили» «шакалы». Словечко это – из мальчишеского жаргона. На мой взгляд, образный ряд оно выстраивает удачно. «Деятельность» этой категории правонарушителей вполне отвечает сложившемуся представлению о Canis aureus – шакале обыкновенном. Собравшись в «стаю», они угрозами, гораздо реже побоями пытаются принудить детей, посланных родителями за покупками или по иной причине располагающих небольшими суммами денег, отдать их.
Посреди бела дня мать отправляет нашего 14-летнего отрока в близлежащий гастроном за покупками. По его словам, уже в магазине за ним начали следить двое парней, крупнее и старше его. Сделав покупки, мальчишка выскакивает из магазина и отправляется домой. Двое – за ним. Короткий разговор, и парень у подъезда своего дома безропотно отдает деньги, которые у него потребовали. Внешнему наблюдателю картина представляется столь мирной, что девочка, гулявшая в нескольких шагах от дома с собакой, полагала, что разговаривают приятели. (Кстати, по ее словам, все трое были одного возраста и габаритов.)
При дальнейшем домашнем расследовании выясняется, что разговоры о способах действий в могущих возникнуть на улице конфликтных ситуациях в этой семье велись. На мой взгляд, велись даже слишком часто. И общая направленность предписываемого парню алгоритма поведения определялась, как я понял, так: «Не связывайся. Лучше уступи».
Вспомнив об этом эпизоде, я спросил Володю Ольнева, шефа отрядов ЮД с многолетним стажем, как реагировали мамы его дзержинцев на возможный риск, связанный с их общественной деятельностью. Володя задумался. Вспомнил о женщине, которая делилась радостью, что ее сын, вступив в отряд, перестал приходить с улицы в синяках. Вспомнил о многом другом, но вот о материнских тревогах ничего сказать не мог. По молодости лет, наверное, не очень обращал на них внимание. Тревоги-то, конечно, есть. Другой наставник юных дзержинцев, шеф отряда при клубе «Чайка» Сережа Гаврилов («неугомонный Сережа», как называли его родительницы юных дзержинцев – полагаю оттого, что мальчишки без конца рассказывали о своем старшем товарище) помнил о заботах матерей, более того, принимал меры, чтобы рассеять их. Он ходил к некоторым мамам сам, другие приходили к нему. После проведения отрядных мероприятий по домам ребята возвращаются все вместе, «кругами», как говорит Сережа. Маршрут возвращения составлен так, что Сережа и его товарищ, тоже слушатель Высшей школы милиции Ахтырский, направляются в общежитие, лишь расставшись с последним бойцом отряда у подъезда его дома.
Тревоги, конечно, есть. Но все же насколько дальновиднее поступают те родители, которые приветствуют активность детей. Мне вспоминается статья преподавателя Свердловского пединститута доцента Белкина. Автор с позиций отца размышляет о тех же проблемах: «Помню, как не спал целую ночь, ожидая сына: он с товарищами дежурил в аэропорту. Пришел утром усталый, возбужденный: дело оказалось ответственным, даже участвовал в задержании. Ему-то в гордость, а каково нам, родителям? И так не одна, не две ночи. Казалось, чего проще: не пускать, отговорить. И все-таки сдержались – тихий, даже излишне скромный юноша на глазах приобретал твердость суждений и поступков» (Правда. – 1979. – 25 февраля).
Участие членов ЮД и ЮДМ в рейдах – оно ведь нужно не только ради большего порядка в ребячьем поведении на улице, не менее важно оно и для самовоспитания. Не здесь ли закладываются весьма значимые основы активной жизненной позиции советского человека?
Оперативные комсомольские отряды, отряды ЮД и ЮДМ – это специфически возрастные формирования, однако ими далеко не исчерпывается участие молодежи в общественной деятельности по охране общественного порядка, социалистической собственности и борьбе с преступностью. Юноши и девушки помогают милиции, будучи членами добровольных народных дружин, внештатными сотрудниками милиции, общественными помощниками следователя. В Юрмале Латвийской ССР, например, создали студенческий милицейский отряд.
Однако в нашу задачу не входит описание всех форм участия молодежи в правоохранительной деятельности. Как явствует из заголовка, книга написана от первого лица, а это значит, что автор пишет лишь о том, что сам видел, сам исследовал. Поэтому я хочу далее поговорить о некоторых проблемах, относящихся к этой деятельности вообще.
Первая из них связана с нередкими случаями эскалации конфликта при вмешательстве общественников. Поясню. В охране общественного порядка оптимальным, на мой взгляд, является такое положение, при котором конфликт, явившийся поводом для вмешательства общественников, этим вмешательством по меньшей мере не усиливается. К сожалению, так бывает не всегда. Представьте себе такую ситуацию: в субботний вечер в кассу кинотеатра выстроилась большая очередь. Группа парней, понимая чувство локтя по-своему, пробивается к заветному окошку напрямую. Из очереди слышатся голоса: «Не пускайте их!», однако своего места в очереди никто не покидает. Появляются дружинники. Самый решительный из них берет одного из агрессивных парней за шиворот и без церемоний вытаскивает его на свободное пространство. Гражданин из очереди подает реплику:
– Зачем же так грубо?
– А вы сами бы, нас не дожидаясь, деликатно порядок навели, – ответствует ему дружинник, оказавшийся ближе других к говорящему. – Или вы тоже непрочь без очереди?
Дружки взятого за шиворот не очень дружно, но все же приходят ему на выручку. Здесь разговор о руках («убери “грабки”»!) постепенно переходит в разговор руками.
Ситуация завершается тем, что несколько человек, жаждущих попасть в зрительный зал, оказываются в опорном пункте. Среди них и тот гражданин из очереди, который неодобрительно отозвался о форме действий по пресечению попытки приобрести билеты вне очереди. Обмен суждениями с ним сразу же приобрел характер вульгарной ссоры, вследствие чего молодые и энергичные дружинники прихватили в свой штаб и его.
Хорошо происшедшее или плохо? Увы! Больше плохо, чем хорошо. То, что дружинники оказались вовремя в нужном месте, – хорошо. А вот все остальное плохо. Плохо то, что из административного правонарушения в результате его пресечения родилось нарушение уголовное. Дело в том, что оказание сопротивления народным дружинникам при исполнении ими возложенных на них обязанностей по охране общественного порядка – это уголовное преступление. Оно предусмотрено ст. 1911 Уголовного кодекса РСФСР. Если сопротивление сопряжено с насилием или даже угрозой применения насилия, то закон предусматривает за это очень серьезные санкции – от года до пяти лет лишения свободы (часть 2 ст. 1911).
Плохо, конечно, и то, что молодые дружинники, действуя из самых лучших побуждений, в интересах правопослушных граждан, терпеливо стоявших в очереди, вызвали у некоторых из них негативную реакцию.
Чем объяснить происшедшее? Чьей-либо злой волей? Нет, конечно. Неумением и недопониманием. Общение в конфликтной ситуации вообще сложно, а тут дружинники начали его с ущемления достоинства личности. Где уж тут добиться затухания пламени конфликта, от таких методов оно вспыхивает еще ярче. Человек чувствует себя ущемленным, когда обладание особыми правами и прерогативами подчеркивается грубой формой. Мои многолетние наблюдения показывают, что молодые дружинники зачастую ведут себя в общении с нарушителями, да и не только с нарушителями, очень резко, даже грубо. Полагаю, что такое поведение – не следствие имманентных свойств личности этих молодых людей. Оно – от неправильного представления о модели поведения представителя власти, от неумения, от отсутствия положительного примера, эталона поведения при пресечении нарушения общественного порядка, а иногда и от неуверенности в себе. Действительно, начинает общение с крика чаще всего тот, кто не уверен в том, что его послушают.
Что касается положительного примера, то очень полезно разумное возрастное сочетание в одном патруле комсомольцев и ветеранов производства. Первые принесут живость и активность, вторые – большой жизненный опыт. Участие первых обеспечит динамизм патруля, вторых – удержит от скороспелых решений и поступков.
Потенциальные возможности некорректного поведения, а порой и нарушения социалистической законности закладываются подчас уже в период комплектования ДНД. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 20 мая 1974 года «О дальнейшем совершенствовании деятельности добровольных народных дружин по охране общественного порядка» предусматривает прием в члены дружины в индивидуальном порядке, на общем собрании дружинников или заседании штаба, на основе личного заявления и при наличии рекомендации партийной, комсомольской или профсоюзной организации. В ряде случаев этот порядок, к сожалению, нарушается; игнорируется, в частности, требование индивидуального подхода к приему. Под эти нарушения подводится иногда даже теоретическая база. Дескать, коллектив бригады или цеха решил в полном составе вступить в добровольную народную дружину и берет на себя социалистическое обязательство обеспечить образцовый общественный порядок в микрорайоне. А между тем эти весьма похвальные обстоятельства не избавляют от необходимости соблюдать нормы тщательного индивидуального отбора людей, которые наделяются весьма большими полномочиями.
Рассказывая об оперативных комсомольских отрядах, о подразделениях юных дзержинцев и юных друзей милиции, я называл цифры, характеризующие количество таких формирований в Горьком, число членов в них. Такой – количественный – подход к оценке положения дел в регионе вполне допустим, когда количество общественников, занятых охраной общественного порядка, социалистической собственности и борьбой с преступностью, является лишь одним из многих, образующих систему оценки показателей. Однако в последнее время просматривается тенденция к тому, чтобы количество членов специализированных общественных формирований сделать, по существу, главным показателем качества работы. По ряду причин эта тенденция представляется мне неоправданной.
В Горьковской области, по отчетным данным, на начало 1979 года насчитывалось 163 тысячи дружинников, 435 советов профилактики, более четырехсот общественных пунктов охраны порядка (прежнее название – опорные пункты). Много это или мало? Хорошо или плохо? На этот вопрос нельзя ответить, исходя лишь из названных цифр. Их недостаточно для оценки. Даже если принять во внимание численность и структуру населения региона.
Количество дружин, дружинников, число общественников, которые выходят на патрулирование или другое мероприятие по охране общественного порядка или социалистической собственности, конечно, должно найти свое отражение в оценке положения в регионе или соответствующего мероприятия. Однако этот параметр в оценке не должен становиться единственным и абсолютным. Дело в том, что стремление достичь высоких показателей по количественному составу общественных формирований на практике зачастую приводит к нарушениям индивидуального подхода к комплектованию, о которых мы уже говорили и еще вынуждены будем говорить, к нарушению целесообразной половозрастной и социальной структуры дружин. Погоня за количеством в своих крайних проявлениях может привести и подчас приводит к появлению «мертвых дружинных душ». Место количества членов общественного формирования – в знаменателе дроби, числитель которой образует показатель того, что указанной численностью сделано, какие результаты достигнуты.
Использованная В. И. Лениным в заголовке одной из его работ известная мудрость «лучше меньше, да лучше», древняя воинская заповедь «не числом, а уменьем» не только имеют непосредственное отношение к деятельности добровольных народных дружин и подобных им формирований, но и характеризуют правоохранительную деятельность более, чем любую другую. Неумейка, грубиян, просто человек, выведенный на патрулирование вопреки своему желанию, способны принести делу скорее вред, чем пользу.
Об одном из аспектов взаимосвязи между снижением требовательности при комплектовании и поведением неквалифицированного дружинника в конфликтной ситуации я уже говорил. Есть и другие. Если вы понаблюдаете в течение нескольких вечеров за патрулирующими по улицам дружинниками, то вы, наверняка, придете к тому же выводу, к которому пришел и я: по совершенно непонятным причинам в городе наблюдается феминизация патрулей.
Формальный подход к комплектованию дружин и направлению людей на патрулирование оказывает отрицательное влияние не только на оперативные результаты их деятельности, но и на правосознание комсомольцев. Я довольно часто встречаюсь со студентами химического факультета Горьковского государственного университета. На одной из таких встреч, посвященной проблемам нравственного и правового воспитания, ее участники в своих вопросах и репликах выражали скептическое отношение к некоторым аспектам патрулирования. Большинство этих вопросов и реплик – порождение кровной заинтересованности в том, чтобы наладить общее дело, и уже поэтому они полезны. Они полезны еще и потому, что заставляют поеживаться притерпевшихся к «упрощенному» порядку формирования дружин. Однако одна сентенция, высказанная на той встрече, меня крайне встревожила. Неподписавшийся студент начертал в записке: «Все наши разговоры о том, каким быть и каким не быть дружинам, на практике ни к каким последствиям не приведут. Как гоняют девушек на патрулирование, так и будут гонять». Такой фатализм, конечно, не комсомольская черта. А может быть, это – удобная позиция для оправдания собственной инертности?
Так уж получилось, что приведенные выше претензии к имеющим место диспропорциям в поло-возрастном и социальном составе дружин в основном касались девушек. Это не надо понимать так, что автор вообще против участия прекрасного пола в правоохранительной деятельности. Ни в коем случае! Есть такие ее направления – например, работа с несовершеннолетними, борьба с обманом покупателей и заказчиков, со спекуляцией любым дефицитом и т. д., – в которых для женщин разворачивается широкое поле деятельности. Но что касается охраны общественного порядка на улицах, площадях, в парках, то здесь наряд исключительно или преобладающе женских патрулей – это не для охраны общественного порядка, это для сбережения отчетности на высоком уровне.
Преувеличение значимости количественных показателей представляется мне неверным еще и по следующей причине. Социальная активность советских граждан проявляется в различных областях общественной жизни. Ваня Иванов после школы вместе с Иваном Ивановичем увлеченно работает в ЮДМ, Сеня Александрова – прима в школьном драмкружке, а Петя Петров весьма успешно и многообещающе гоняет шайбу. Если всех названных ребят вместе с их взрослыми руководителями сосредоточить в общественных формированиях по охране порядка, то количественные показатели в этой сфере возрастут в три раза. Только выиграют ли от этого интересы дела?
Общее количество социальной энергии в обществе, конечно, ограничено. Под влиянием определенных факторов оно может возрастать, но лишь до определенного предела. Что прибудет в одной сфере социальной жизни, то, как правило, убудет в других. Поэтому мне представляется негосударственным подход, ставящий во главу угла количественный критерий в качестве основного и единственного в оценке работы.
Чем же все-таки объяснить, что показатель количества лиц, числящихся в дружине или выведенных на патрулирование, столь глубоко проник в наши отчеты и оценки?
Мне кажется, что широкое распространение упрощенных количественных оценок – это в значительной мере следствие некомпетентности и лености мышления. Для того чтобы оценить эффективность деятельности по комплексному, не алгоритмизированному критерию, нужны специальные знания, достаточный опыт работы в соответствующей области, наконец, индивидуальный в каждом конкретном случае подход. Оценка же по принципу «два лучше, чем один, а десять лучше, чем два» позволяет дилетанту чувствовать себя специалистом в любой области и делать заключения о качестве работы, не имея в ней сколько-нибудь глубоких познаний. Вообще в условиях научно-технической революции, в условиях лавинообразного возрастания специальных знаний и их роли в социалистическом строительстве дилетантизм становится социальной опасностью, а распространение форсированного дилетантизма может стать социальным бедствием.
Потому я с большим удовлетворением прочитал в отчетном докладе Горьковского областного штаба ОКОД: «Повышение эффективности деятельности комсомольских общественных формирований может произойти не только и даже не обязательно за счет увеличения численности комсомольских формирований, но также за счет более серьезной специальной подготовки каждого члена оперативного отряда и отрядов ЮД и ЮДМ».
«Я» вместо «они»
Мысль о том, что справиться с правонарушениями силами одних только государственных органов невозможно, сегодня уже ни у кого не вызывает возражений.
Однако я хотел бы развить ее дальше и высказать суждение, которое кое-кому может показаться парадоксальным. Соединенных усилий государственных правоохранительных органов и общественности для того, чтобы сладить с посягательствами на общественный порядок, социалистическую собственность и охраняемые законом интересы советских людей, также недостаточно.
Участие общественности – передовой части общества, членов общественных формирований – в борьбе с преступностью и другими нарушениями правопорядка, разумеется, увеличивает возможности правоохранительных органов в решении этой задачи, но полностью проблемы не решает. Полностью проблема будет решена только в том случае, если каждый гражданин, оказавшийся прикосновенным к ситуации, в которой совершается правонарушение, примет меры к его пресечению, хотя бы к пресечению посягательств на его собственные охраняемые законом интересы.
Ну уж собственные интересы, может подумать читатель, граждане защищают, причем защищают весьма энергично. Увы, это далеко не всегда так. Мне иногда кажется, что иждивенчество просто парализует борьбу с некоторыми видами правонарушений. Конечно, гражданин предпочитает, чтобы его интересы не ущемлялись, но в конфликтных ситуациях он не противодействует посягающему, а апеллирует к кому-то третьему. Отсюда: «Куда смотрит милиция?!», «Куда смотрят дружинники?!» и даже так: «Куда смотрит общественность?!»
Гражданин оказывается начисто лишен установки на самостоятельную защиту своих прав даже в тех случаях, когда отсутствие действий по такой защите лишает эту самую милицию и этих самих дружинников возможности принять впоследствии свои меры.
Неумение, да и нежелание воевать за свои права, крайне выраженная степень инфантильности в этом отношении проявляются в ряде ситуаций.
Однажды в антракте гала-концерта, который проходил во Дворце спорта, я встал в очередь за мороженым. Прошло некоторое время, прежде чем я понял, что стоящий за прилавком недоросль (мужского пола, лет восемнадцати) неумело, но нагло обманывает покупателей. Человек восемь передо мной уплатили за стаканчики ценой в 13 копеек по 19. Молча, безропотно уплатили: три весьма бойкие девицы, парень в очках, бравший мороженое на целую компанию, пожилая супружеская пара… Неужели против одного неумелого, начинающего жулика нужно было вызывать милицию или наряд из специализированного ДНД? Каждый из обсчитанных, я в этом уверен, у себя на службе успешно решает проблемы более сложные, чем сопоставление получаемой с него суммы с ценой, напечатанной на бумажке, прикрывающей стаканчик с мороженым. Что же здесь помешало потерпевшим защитить самих себя?
Еще пример. Стоянка такси в Горьковском аэропорту вызывает у меня несколько неожиданную ассоциацию – она рождает образ невольничьего рынка, на котором покупатели – водители такси – бодрой и бесцеремонной толпой бродят среди предлагаемых для продажи рабов-пассажиров, выбирая подходящих. Трудно предположить, что в наш век всеобщей грамотности имеются люди, не знающие, что водитель обязан сидеть за рулем, не покидая таксомотора и подавая его к месту посадки по мере отхода от нее заполненных машин. Я не думаю, что кому-либо доставляет удовольствие ощущать себя объектом чьего-то выбора. Тем не менее положение, рождающее невольничьи ассоциации, продолжается из года в год, а пассажиры, эффективно воюющие за свои права, встречаются крайне редко.
Значительная часть ущемленных в своих законных интересах клиентов предпочитает «не связываться». Другие пытаются что-то предпринять, но, встретив противодействие, отступают, не доведя дело до конца, как, например, вот эти туристы из Мордовии. «В одной из столовых, – пишут они, – члены нашей группы решили провести после обеда “ревизию”. Нас, семерых, обсчитали на 4 рубля 73 копейки. Высказали свое возмущение кассиру. Она, ни на минуту не задумавшись, обвинила нас в клевете. Пошли искать правду к заведующему, но он обрушился на клиентов с еще большей силой. Повыскакивали в зал повара, собрались официантки, страшный гвалт подняли. Мы сочли за благо побыстрее убраться, не омрачать себе отпуск. Разве в одиночку пробьешь круговую поруку?» (Манько Е. С. позиций гражданина. – Правда. – 1979. – 14 июля).
Между тем, если собираешься бороться с жуликами, то будь готов к тому, что они станут защищаться, причем именно потому, что – жулики, отнюдь не рыцарскими методами.
Тщетны усилия участкового, если хозяин дома не бережется. Тем не менее жильцы продолжают дружно оставлять ключи от квартир под ковриками и в других «тайных» местах, которые отнюдь не составляют тайны для квалифицированного «домушника». Я помню анекдотичный случай, когда отнюдь не отличающийся высокими профессиональными качествами вор вынес громоздкий радиоприемник через оставленную открытой дверь буквально за спиной хозяйки, бурно дискутировавшей с соседкой.
Не знаю, увидит ли читатель, но я ясно прослеживаю связь между образом действий человека, позволившего себя обманывать, со следующей моделью поведения описание которой я заимствую в «Правде».
«Недавно в Свердловске произошел случай, о котором заговорил весь город. Подросток встретил четверку старшеклассников одной из лучших школ – интеллигентных, физически развитых ребят – и отхлестал по лицам всех по очереди. Так и было – каждый терпеливо ждал своей очереди на пощечину.
При всей исключительности подобных событий они дают повод для раздумий.
«Равнодушию – бой» – очень распространенный призыв… Равнодушие ли здесь? Сам смысл этого слова свидетельствует, что человека якобы ничто не волнует, ему все безразлично. Между тем столкновение с грубостью, тем более – опасностью заставляет сильнее биться сердца, рождает стремительный поток эмоций. И если инстинкт самосохранения подсказывает: «Не связывайся, отойди в сторону», то речь идет об элементарной трусости» (Белкин А. Время возмужания // Правда. – 1979. – 25 февраля).
Подчас обманутый клиент не только сам не реагирует на нарушения, но и остается безучастным, а то и противодействует реакции других. Вспомните хотя бы, как ведут себя некоторые нетерпеливые участники очереди, когда стоящий впереди дотошный покупатель начинает требовать от продавца соблюдения правил торговли.
Мой бывший ученик Володя Абросимов, инспектор БХСС на Тюменщине, как-то написал мне: «Я отказываюсь понимать поведение некоторых обманутых граждан. Вчера мы проводили контрольную закупку в столовой. Сразу же выявили обсчет двух покупателей на 18 и 25 копеек. Сняли кассу. В ней 66 руб. 75 коп. лишних денег – явное свидетельство того, что весь день обсчитывали.
Бывшие со мной внештатные сотрудники милиции стали опрашивать ужинавших посетителей столовой, чтобы проверить, не были ли обмануты и они. Казалось бы, цель должна объединить обе стороны. Однако… Один из посетителей отказался назвать уплаченную за ужин сумму (не хочу связываться с милицией), другие (их несколько) принялись убеждать общественников, что копеечные обсчеты – это пустяк (66 руб. 75 коп. за неполный день!) и говорить о них не стоит. Наконец, молодой парень, чуть хмельной и жизнерадостный, заявил, что он получает достаточно, чтобы позволить себе широкий жест – оставлять у кассира сдачу.
Особенно нелепой, – заканчивает Володя свое письмо, – показалась мне позиция этого молодого парня. Я-то знал, что ежемесячные реальные доходы взятого нами с поличным кассира в 2–3 раза превышают действительно немалую зарплату этого буровика, умелые руки которого на морозе и ветру добывают для общества нефть, ту самую нефть, которая породила славу и творит будущее Тюменщины».
Володя Абросимов только начал работу в милиции. К сожалению, я, его учитель, четверть века отслуживший в органах внутренних дел, не могу ответить ему, что случай, с которым он столкнулся в первые же месяцы своей службы, единичный. Увы, нет! В повседневной правоохранительной деятельности они нередки.
Писатель Василий Ардаматский пишет в «Известиях» (1975. – 7 августа): «Когда слушаю показания иных свидетелей, меня тревожит мысль… рядом с ворами всегда есть честные люди, которых они должны бояться. Но почему же они этого страха не испытывают?..»
Весной 1979 года в нефтяном центре страны – в Баку состоялась Всесоюзная научно-практическая конференция на тему: «Формирование активной жизненной позиции: опыт и актуальные проблемы нравственного воспитания». Выступая на ней с докладом, первый секретарь ЦК КП Азербайджана Г. Алиев, в частности, сказал: «…индивид равнодушный сам не нарушает законов, не спекулирует, никого не оскорбляет. Но, закрывая глаза на подобные явления, он тем самым потворствует злу, которое остается безнаказанным». И далее: «Борьба с социальным равнодушием – это, в конечном счете, борьба за советского человека» (Коммунист. – 1979. – № 8. – С. 31).
Я хотел бы обратить внимание также вот на какой аспект ситуации. И водители таксомоторов, и работники торговли неоднородны. Среди них, конечно же, не только нарушители, но и добросовестные работники, энтузиасты, с болью переживающие поступки ловкачей, пятном ложащиеся на всю систему в целом. Между этими группами работников внутри системы идет борьба. И если пассажир и покупатель дают возможность нарушителям добиваться своего, то они тем самым объективно усиливают их позиции в борьбе против водителей и продавцов, действующих в соответствии с правовыми и нравственными нормами.
Обратимся еще раз к материалам писателя Ардаматского, не бегущего от острых проблем. Он приводит в «Известиях» монолог комсомолки – работницы ресторана. «О чем только не шла речь на наших собраниях, – рассказывает она. – О прическах и улыбках официантов, о чистых халатах, о структуре обслуживания, о борьбе за план, но никогда – о самой простой честности. Я однажды заговорила об этом, так директор меня осадил: “Ты что на здоровый коллектив тень наводишь?” У нас есть официант, большой специалист по обсчету пьяных компаний. Сам не раз хвалился, что с пьяного стола “десятку срезает”. Я сказала об этом на собрании. Директор взбеленился: “Ты его счета проверяла?” А председатель месткома говорит: “Год на исходе, мы по показателям идем на премию, и в этот момент она наносит удар в спину всего коллектива”. Ну, шум, конечно, никто лишиться премии не хочет… Вот я и заглохла…»
«Заглохла» девушка (это она от обиды, по-моему, слово такое выбрала), спасовала, не получив поддержки со стороны тех, в чью защиту она выступила. Защищаемые же берегли нервы, не хотели портить настроение или отпуск и тем самым оказали действенную поддержку лицемеру директору, задавившему девушку самой беспардонной демагогией и родственному ему по духу официанту – специалисту «срезать» десятки со столов.
Подчеркнуть хочу: девушке этой труднее было поднять свой голос, чем обманутому клиенту. Она выступала против сослуживцев. А для того чтобы поднять голос против «своих» – сослуживцев, соседей, родственников, – нужно больше решимости, даже храбрости, чем для конфликта с посторонними.
А теперь давайте положа руку на сердце спросим себя, как поступит эта девушка, встретившись в следующий раз со злоупотреблениями своих сослуживцев? Для того чтобы способствовать нравственному воспитанию в широких масштабах, нужно, кроме всего прочего, чтобы ненравственное поведение было невыгодным. В описанной же ситуации невыгодным стало поведение молодой девушки-официантки, а вот двум ее супротивникам ненравственное поведение приносило: одному – деньги, другому – должность.
«Я и мои коллеги по отделу, – пишет в редакцию «Правды» заведующая секцией московского ГУМа, кавалер ордена Октябрьской Революции Т. Н. Быкова, – долго толковали между собой о том, какой большой материальный и нравственный урон наносят те, кто запускает руку в карман покупателя. Может, их и не так уж много, но они бросают пятно на всю отрасль, мешают по-настоящему наладить торговое обслуживание трудящихся. Надо объединить усилия в борьбе с этим злом» (Правда. – 1979. – 14 июля).
Следовательно, секрет успеха – в объединении усилий честных людей вне и внутри системы. Крепости берутся изнутри.
Осенью 1979 года Центральный Комитет КПСС рассмотрел вопрос об охране правопорядка и усилении борьбы с правонарушениями. Означает ли это обстоятельство, что в динамике правонарушений в нашей стране произошло что-то чрезвычайное – криминальный взрыв или преступный бум, например? Нет, не означает.
В чем же тогда дело? Чем объяснить обсуждение вопросов охраны правопорядка и борьбы с правонарушениями (как несколько раньше вопросов сбережения социалистического имущества) на столь высоком уровне?
Объяснений тому, на мой взгляд, несколько. Во-первых, внимание Центрального Комитета партии к этой проблеме свидетельствует о ее (проблемы) значимости для развития социалистического общества. Конечно, проблема правонарушений – это проблема более низкого уровня, чем, скажем, проблема производства или распределения, однако и она значима, более того: в определенной степени состояние правонарушений способно оказывать влияние и на производство и на распределение.
Во-вторых, внимание Центрального Комитета КПСС к деятельности по охране правопорядка и борьбе с правонарушениями различного рода свидетельствует о том, что успеха в этой деятельности можно добиться только усилиями общества в целом.
И наконец, в-третьих, то обстоятельство, что Центральный Комитет партии специально рассмотрел этот вопрос, указывает на то, что не все возможности борьбы с правонарушениями, возможности, которые создает развитой социализм, используются правоохранительными органами.
В принятом по результатам обсуждения постановлении Центральный Комитет КПСС указал на необходимость целеустремленности, комплексного подхода и единства действий партийных, государственных, хозяйственных, профсоюзных, комсомольских и других общественных организаций в борьбе с правонарушениями.
А залог успеха этой борьбы – в едином фронте честных людей.
Итак, всякая деятельность – это в конечном счете сотрудничество. Достижение конечной цели, стоящей перед органами внутренних дел, зависит от усилий, привнесенных каждым из взаимодействующих элементов, от существующего между гражданами и должностными лицами взаимопонимания, от согласованности их действий. Из того очевидного и никем не оспариваемого факта, что охрана общественного порядка, социалистической собственности и борьба с преступностью являются общим для всех делом, выводы надлежит делать каждому человеку и в каждой конкретной ситуации. И эти выводы должны материализовываться, переходить из области размышлений и умозаключений в область действий.
Если мы хотим, чтобы в правоохранительной сфере все было так, как мы хотим, то главным местоимением, употребляемым в наших суждениях и оценках, должно стать не «они» (куда они смотрят!) и даже не «мы», а «я». Что я в этой конкретной ситуации сделал для того, чтобы приблизиться к положению, которое считаю правильным? Вы представляете, каких результатов в таких условиях добьемся мы все вместе?!