В стране на сегодня практически нет единого общественного мнения юристов. Групповых, ведомственных – сколько угодно, а вот общего для всех юристов, способного служить категорическим нравственным императивом для судьи, прокурора, следователя и сотрудника милиции – нет.
Более того, характерные для современного общества явления отчужденности, недоверия и даже враждебности между различными слоями не обошли стороной и правоохранительную систему.
Проиллюстрируем эту мысль. Выше уже рассматривалась ситуация, поведение в которой должностных лиц нарушает требование справедливости и с позиций нравственности является попросту непорядочным. Речь шла о том, что с одной стороны, укрывались от регистрации серьезные преступления, производство по делам о которых по какой-либо причине способно вызвать затруднения, а с другой – в конце отчетных периодов, привлекались к ответственности лица за совершение малозначительных преступлений, ибо это улучшало отчетные показатели. Статья, написанная по данному поводу представителями прокуратуры[389], содержала данные о нарушениях регистрационной дисциплины и давала им совершенно верную отрицательную оценку. Однако указывалось, что хотя «преступления укрываются едва ли не в каждом отделе милиции», но причастны к распространению такой практики лишь «отдельные представители прокуратуры». Поэтому и не удивительно, что по тем же фактам иными субъектами были сделаны иные оценки, последовал даже иск о защите чести и достоинства, появились новые публикации.
Старший помощник Генерального прокурора СССР С. Самойлов следующим образом парировал упреки, связанные с тем, что автор назвал судебно-следственной ошибкой века – осуждением ряда лиц, не виновных в изнасилованиях и убийствах, совершенных позднее изобличенным Михасевичем:
«Безусловно, “витебские” дела – это трагедия, которая послужит горьким, но поучительным уроком не одному поколению судебно-следственных работников. И все же будем объективны. Ведь не кто-то со стороны и не в результате какой-то случайности, а сами органы прокуратуры и внутренних дел вскрыли ошибки и проделали поистине колоссальную работу по установлению подлинного убийцы – Михасевича, убившего 33 женщины, и реабилитации невиновных… В порядке объективности отметим и то, что защитники, участвующие на предварительном следствии и в суде, не сыграли никакой роли как в предотвращении необоснованного осуждения, так и в последующей реабилитации невиновных. Более того, почти во всех случаях они соглашались с предъявленными их подзащитным обвинениями»[390].
Автор настоящей книги сочувственно цитировал статью заместителя Министра юстиции РСФСР, в которой аргументированно и доказательно показывался недопустимо низкий уровень материального обеспечения судов и судей. Однако посмотрим на противопоставления, которые при этом используются: «должностной оклад судьи заведомо обрекает его на унизительное положение по сравнению с любым работником МВД»; «суды… размещены в значительно худших помещениях, чем, скажем, прокуратура, милиция, органы госбезопасности». По-моему, здесь образцы все же ведомственного подхода к разрешению сложных проблем, к выходу из сложнейшей общей ситуации.
Давайте обратим внимание на такое, обычно забываемое подразделение органов внутренних дел, как следственные изоляторы. О нищенских суммах, отпускаемых на содержание подследственных, уже шла речь; здесь же, чтобы проверить корректность противопоставления, использованного заместителем Министра юстиции республики, посмотрим на положение сотрудников следственных изоляторов. Причем воспользуемся высказываниями третьей стороны – журналистов. «Очень трудно стало в СИЗО с кадрами, – писала “Правда”. – В контролеры люди не идут»[391].
Задумав написать материал, изобличающий бывшего Министра внутренних дел СССР Н. А. Щелокова и зятя Л. И. Брежнева – ныне осужденного Ю. Чурбанова, старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР В. Калиниченко, опубликовал по существу антимилицейский памфлет[392]. Внимательный читатель обратил, наверное, внимание, что высказывания этого следователя мы уже сочувственно цитировали. Но что касается названной здесь его публикации, в которой черные и белые краски распределены строго по ведомственному принципу, то она, с одной стороны, очень наглядно отражает существующее межведомственное отчуждение среди юристов, а с другой – способствует его возрастанию. Вот как продолжаются уже приводившиеся совершенно верные слова В. Калиниченко о том, что мы оказались одной из немногих стран мира, которая бюджетные ассигнования тратила в основном на увеличение численного состава органов правопорядка, и, естественно, в ущерб качеству. «Выбитые у правительства вакансии нужно было срочно заполнять, и широким потоком полились в милицию «случайные люди». И к этим словам не было бы никаких претензий, если бы не сведение анализа общей ситуации к поискам мухи в соседской тарелке. Что, в прокуратуре удельный вес «случайных людей» меньше, чем в других правоохранительных ведомствах?
В. Калиниченко энергично бичует Н. А. Щелокова (ушедшего и падшего бить легко) за то, что нынче именуется требованием усиления социальной защищенности сотрудников милиции. Но вот ведь какой вопрос возникает: если установление особого порядка привлечения к уголовной ответственности сотрудников органов внутренних дел недопустимо, то как расценивать установление такого порядка для сотрудников прокуратуры?
И совсем уже негожий для взаимоотношений внутри правоохранительной системы характер приобрели взаимные обвинения представителей прокуратуры, суда, органов КГБ внутри самой прокуратуры в связи с рассмотрением Верховным Судом СССР дела Чурбанова и др. и деятельностью следственной группы под руководством Гдляна.
При резком, принципиальном возрастании роли суда в условиях построения правового государства очень опасной может оказаться несамокритичность представителей судебного ведомства. Ведь именно оно – на выходе технологической линии уголовного судопроизводства.
Одна из болей последних лет – межнациональная напряженность. Для правоохранительной системы многие из проявлений этой напряженности, нарушающие не только общественный порядок, но и общественную безопасность, оказались неожиданными, а способы реагирования далеко не всегда адекватными. Вот две выписки из статьи начальника Политического управления МВД СССР:
«…Мы столкнулись с тем, что в ряде республик служители Фемиды, заигрывая с общественным мнением такого рода, потакали по сути дела экстремистам самого пошлого толка. И можно с уверенностью сказать, что горе и боль наших сограждан, оказавшихся жертвами экстремизма, – в известной мере на совести этих конъюнктурщиков от закона»[393].
И далее:
«У меня скопился “пухлый” архив высказываний новоявленных лидеров» на площадях различных республик: это синтез антисоветчины с расизмом, антигосударственной пропаганды и русофобии… И – полная безнаказанность. Ни одного серьезного штрафа, предусмотренного законом: местные прокуроры словно бы глохнут на время этих выступлений, суды безмолвствуют. И, как результат, – растерянность, дезориентация работника милиции, солдата внутренних войск.
Свидетельством тому их недоуменные письма: «…Ведь на наших глазах призывают, товарищ генерал, бить людей только потому, что они иной национальности. А мы стоим и вроде бы ни при чем… Да в любой другой стране за это бы судья догола раздел болтуна», – написал мне молоденький сержант[394].
Следственные подразделения министерства, еще не успев стать в ходе эксперимента самостоятельными ведомствами, уже дали яркие примеры ведомственного подхода к решению проблемных ситуаций.
За отсутствие взаимопонимания между ведомствами расплачиваются подчас раскаявшиеся обвиняемые. По сложным в доказательном отношении делам о хозяйственных и должностных преступлениях суды нередко игнорируют старое юридическое правило «большое наказание назначается за большую вину, а не за большую степень ее доказанности», и дающие правдивые показания подсудимые получают более суровые наказания, чем беспардонно лгущие.
Вообще о суде сегодня надо говорить особо. Чтобы не показалось, что автор, старожил МВД, необъективен, скажу, что в цитированной статье начальника Политуправления МВД СССР ведомственные пристрастия, конечно, тоже наличествуют. Местные органы внутренних дел в Сумгаите, Степанакерте, в Ферганской долине, в Абхазской АССР и других местах в ходе межнациональных столкновений тоже заслужили немало упреков.
Нельзя забывать, что ведомственное (общественное!) мнение формулируется по вертикали, сверху. Оно редко способно занять самостоятельную позицию по отношению к руководству ведомства.
Необходимым условием перестройки является формирование профессионального общественного мнения. Функционально оно стало бы работать в двух взаимосвязанных направлениях: во-первых, объединяло бы юристов в решении общих правоведческих задач, в противостоянии давлениям на юриспруденцию в целом, и, во-вторых, служило бы эффективным нравственным мерилом порядочности юриста, вознесению на Олимп достойного и низвержению недостойного, вне зависимости от их места работы, служебных успехов и должностного положения.
«Не хватало общественного мнения, – писал Д. Гранин в несколько иной связи, – которое могло бы протестовать, встать на защиту, ославить непорядочного, отлучить ученого, нарушившего нормы научной этики… Требовались акты единоличного мужества для того, чтобы дать понять человеку, что он совершил подлость. Система же общественного мнения делает это коллективно, вынуждает это делать, в том ее сила. Разговор о порядочности – разговор сегодня насущный, хотя вести его не просто, понятия о порядочности разошлись»