Начальник органа внутренних дел (или его заместитель) в течение 5 дней обязан рассмотреть вопрос о регистрации в дежурной части объединения, обратившегося с просьбой об этом, и заключить с ним договор о взаимных правах и обязанностях. Договор может содержать обязательства органа внутренних дел предоставить зарегистрированному объединению средства связи. Договор должен непременно заключать в себе обязательство предоставить объединению эффективный канал связи и гарантируемые действия по получении сигнала о преступлении.
Отказ в регистрации объединения по охране правопорядка может иметь место только в случае установленной фиктивности объединения или противозаконности его функций (задач)».
3. Как уже было сказано, разработчики не отрицают возможности создания институализированных общественных формирований по охране правопорядка. Но они лишь одна из форм участия граждан в собственной самозащите. Кроме того, допущение платности исполнения обязанностей в такого рода формированиях вызывает у меня среди других опасение, что некоторые из них в современных условиях могут переродиться в частные армии с функциями публичных органов.
Сказанным анализ проекта Закона об участии населения в охране правопорядка не исчерпывается. В нем пять разделов, да еще к нему логически примыкают предложения по дополнению УПК, имеющие целью защитить граждан, сотрудничающих с правоохранительными органами в сфере снабжения последних информацией. Ведь для знающих и думающих не секрет, что все обещания анонимности, столь широко раздаваемые сегодня посредством массовой информации, не основаны на действующем законе (речь сейчас не идет об оперативно-розыскной деятельности).
В заключение я бы хотел сказать следующее. Одна из целей настоящей публикации – обратить внимание депутатов Государственной Думы или любых других обладающих правом законодательной инициативы субъектов на существование альтернативного проекта Закона об участии населения в охране правопорядка. Мы готовы представить его текст заинтересованным участникам законодательного процесса при одном-единственном условии – гарантии его от вивисекции.
Российский юридический журнал. – № 3. – 1995.
QUi Prodest? (1995 год)О подходах к реформе уголовно-процессуального законодательства
1. Не то, что древние римляне были умнее нынешних правоведов, побудило меня обратиться к латыни в муках выбора заголовка. Просто тогда языком пользовались в соответствии с его прямым назначением: чтобы доводить до собеседника свои мысли. Потом появились лица (Талейран или кто другой – источники расходятся), которые приспособили слова для того, чтобы скрывать свои мысли.
Дальше – больше. Использование языка в качестве средства сокрытия мыслей или отсутствия таковых из свойства отдельных лиц стало достоянием масс.
В 1960 г., когда многие из авторов этого сборника вместе с генералом И. Р. Алексеевым, который уже – увы! – принять в нем участия не может, превращали среднюю школу милиции в вуз, все знали только два вида передаваемой языковыми средствами информации: правду – когда слова соответствуют фактам, и кривду – если слова фактам не соответствуют.
Однако новые времена – новые веяния. Широким потоком в правоведение хлынули слова, к фактам никакого отношения не имеющие. Факты сами по себе, слова сами по себе. Такие же слова начинают получать распространение в законопроектных документах и особенно напористо звучат при их обсуждении.
Передо мной Пояснительная записка к проекту Общей части УПК Российской Федерации. Ее авторы в качестве одной из основных задач разработки проекта провозгласили: «Привести российское уголовно-процессуальное законодательство в соответствие с состоянием преступности, противостоящей ей правоохранительной системы и призванной обеспечить справедливое разбирательство уголовных дел системы судов…»[408]
Это слова. А как они соответствуют фактам – тексту предлагаемых норм? Да никак! Тронная речь (пояснительная записка) – это для полемики, инстанций и не имеющих возможности вникнуть в суть большого документа голосователей. Полная отстраненность приведенных слов от фактов становится особенно очевидной при сопоставлении их с текстом ранее выданной коллективом юристов, состоящем в большинстве своем из тех же авторов[409], так называемой Концепции судебной реформы.
За недостатком места ограничусь лишь двумя иллюстрациями.
1.1. В другом пояснении к названному проекту записано: «Наиболее существенной новеллой, в которой воплощается принцип состязательности уголовного судопроизводства, является разрешение стороне защиты вести параллельное расследование уголовного дела»[410].
При наличии в досудебной подготовке таких развитых ее форм, как предварительное следствие и дознание, противоречие вносимого предложения в том виде, в каком оно сформулировано, явно не соответствует состоянию и характеру современной преступности. Несоответствие видится по ряду направлений. Назову только два. 1. Дополнительные и без того громадные возможности уйти от ответственности получают наиболее опасные преступники – профессионалы и представители организованной преступности, имеющие возможность платить и терроризировать участников процесса. 2. На службу в адвокатуру обязаны откомандировываться сотрудники правоохранительных органов. Здесь нет описки. Судите сами: в соответствии со ст. 101 анализируемого проекта руководитель органа дознания «обязан выделять для оказания помощи адвокату своего сотрудника. Этот сотрудник обязан, в частности, оказывать адвокату содействие с использованием принадлежащих ему должностных полномочий».
1.2. И вторая иллюстрация, касающаяся как анализируемого проекта, так и «Концепции», – насаждение суда присяжных. Привой, помаленьку доживающий в странах общего права, существующий в большинстве стран континентальной Европы стараниями преимущественно переводчиков, предлагается привить на неприемлющий его подвой. Мало того, витрина (суд присяжных) получает преимущества перед основным механизмом судебной системы. Последнее – это уже не проект. Это реалии сегодняшнего финансирования.
2. Распространение третьего вида информации (слов, не имеющих отношения к фактам) характерно не только для проекта рабочей группы ГПУ. Ему отдали дань (по крайней мере, таково мое мнение) и остальные разработчики. Каждый из трех с половиной обнаруженных на сегодняшний день проектов УПК имеет главу «Принципы уголовного процесса (или уголовного судопроизводства)[411].
Принципы, конечно, нужны и науке, и правосознанию. Но зачем их формулировки в законе? Чтобы было о чем поспорить теоретикам? Как минимум три четверти времени при обсуждении проектов УПК на представительнейшей конференции, имевшей место 15–16 декабря 1994 г. в стенах Правовой академии, заняла полемика по общим формулировкам. Эта же закономерность прослеживается и при других обсуждениях. В споры по декларации втягивается и непрофессиональное общественное мнение, что вполне понятно: неспециалист легче усваивает не норму, а общую идею.
Специалисту трудно заподозрить автора в недооценке принципов уголовного процесса: у него не менее двух десятков публикаций по этой проблематике, первые из них относятся к началу 60-х годов, последние – к началу 90-х. Именно поэтому я имею право спросить: кому выгодно включать в нормативные акты идеи, которые не подлежат прямому применению? Практически ни одна процессуальная правовая норма не есть проявление какого-нибудь одного принципа. Правила, регламентирующие обыск, допрос, заключение под стражу и т. д. и т. п., суть компромисс между несколькими (при достаточно глубоком исследовании – всеми) принципами уголовного процесса. Правоприменитель вправе ожидать от законодателя предписаний о способах действования, а не общих формулировок с материалом для разговорчивых политиков и теоретиков.
Продолжение бесконечного анекдота: в четырех проектах – четыре разных перечня несистематизированных принципов.
3. Судебно-следственная реформа у многих на устах, у всех на слуху. И прямо – признак дурного тона – взять и спросить: а все ли изменения, которые нынче происходят, а тем паче предлагаются, надобны? Рискну, однако. И не только сформулировать вопрос, но и ответить на него. Нет! Совсем не все законодательные акты, принятые за последние пять лет, а еще более – заявляемые для принятия, потребны обществу.
Они полезны отдельным членам общества – это да. Одним, чтобы обозначить деятельность, другим… для разных других целей. Вот, например, время от времени кем-то инициируемые волны предложений о создании самостоятельного следственного ведомства. Я слишком хорошо отношусь к профессионалам-следователям в бурлацких лямках, самоотверженно тянущим на себе неподъемную баржу современного предварительного расследования, чтобы подумать, что кто-нибудь из них не понимает, что создание самостоятельного ведомства предварительного расследования будет той последней каплей, которая превратит рассольник в рассол.
Предварительное расследование и сегодня вряд ли сколько-нибудь эффективно выполняет свои функции. Оно балансирует на краю пропасти. А если еще оторвать его от органов, реально раскрывающих преступления, – оперативных аппаратов, то лишенное и той тонкой нити, которая еще удерживает его от падения, оно непременно с указанного края сорвется.
Кто же в таких случаях время от времени инициирует кампании по дальнейшему расползанию ведомственности в правоохранительной системе? Наверное, во-первых, те, кто в новом ведомстве рассчитывает получить новые, более высокие должности и звания (подозреваются некоторые из руководителей и надсмотрщиков). Если поискать, безусловно, найдутся и «во-вторых», и «в-третьих», и, может быть, даже «в-четвертых». Просто надобно снова пустить в ход выдержавший испытание веками поисковый инструмент – qui prodest?