1. Сказано: нет ничего практичнее хорошей теории. Правильно сказано. Только спросим себя, есть ли сегодня в России хорошая уголовно-процессуальная теория? Есть ли приемлемая парадигма для нее?
Между тем в нынешних условиях, в обстоятельствах, в которых страна живет с конца 80-х годов, от господства той или иной уголовно-процессуальной доктрины напрямую зависит состояние правопорядка и законности в стране.
Поясню свою мысль. Серьезнейшие преобразования в стране, имевшие место в указанный период и продолжающиеся сегодня и завтра, могут и должны быть расценены – в зависимости от позиции оценивающего – как революция или контрреволюция[437].
И та и другая связаны, с одной стороны, со сломом существовавшей правоохранительной системы, системы законодательства, с другой – с созданием новой правоохранительной системы, нового законодательства.
Создается впечатление, что на сегодняшний день первая часть задачи – разрушительная – решена полностью. Что касается другой… В интересующем нас аспекте в стране происходит:
1) врастание преступности и преступников в современное общество, и не просто в общество, а в его истеблишмент, процесс конституирования криминального государства становится реальностью;
2) кризис уголовной юстиции, выражающийся как в том, что эта система оказывается не в состоянии удовлетворить сколько-нибудь значимую часть заявок на обслуживание, так и в увеличении числа судебных ошибок и судебных преступлений;
3) на смену телефонному праву приходит право стрелятелъно-убивателъное и подкупателъное;
4) зримо проявившиеся в последние 3–4 года попытки приукрасить отчетные показатели правоохранительных органов, в частности, уголовную статистику;
5) обвальное падение авторитета, престижа правоохранительных органов, сопряженное с падением их реальных возможностей в борьбе с преступностью. Впрочем, все это относится и к системе власти в целом.
Указанные явления по отдельности – тема многих сегодняшних публикаций как в специальной, так и общей литературе, прессе[438].
Может быть, предпоследнее суждение – о приукрашивании статистики – звучит в публикациях реже. Не все теоретики успели разглядеть возрождение этого хорошо известного многим специалистам постарше явления. Практики же этот возврат вполне прочувствовали. Но ведь большинство из них предпочитают не высказываться публично, тем более в печатной форме.
Впрочем, у практиков – руководителей правоохранительных ведомств есть еще одна причина не предавать гласности процессы управления статистикой. Они пришли к руководству уже довольно давно, и если на первых порах могли объяснять плохое состояние дел доставшимся им скверным наследством, то теперь пора отчитываться уже за свою собственную работу.
И поскольку есть возможность «повлиять на цифры в нужном направлении», – а такая возможность в сложившейся ситуации есть, – трудно удержаться от соблазна ею воспользоваться.
Чуть подождем: о приукрашивании статистики вскоре заговорят в полный голос, ведь в наше время критиковать правоохранительные органы, как и законодательную власть, одно удовольствие и никакой опасности. Не то что, скажем, жену или исполнительную власть, особенно местную.
2. По моему убеждению, проводимый в законопроектных работах курс в области уголовного процесса и судоустройства находится в вопиющем разрыве с реалиями, с тем, что происходит в стране. Особенно ярко это видно на примере работы над проектом УПК. Она наглядно свидетельствует: бессилие правоохранительных органов в борьбе с преступностью обусловлено насаждаемой в стране уголовно-процессуальной доктриной.
Конечно, это не единственная причина, да единственной причины вообще и не бывает. Однако она из числа необходимых и, может быть, даже достаточных. Самодостаточных.
Формулировка «насаждаемая в стране уголовно-процессуальная доктрина» означает в данном контексте следующее. Эта доктрина пока, к счастью, не является господствующей в индивидуальном правосознании милиционеров, прокуроров и других правоприменителей.
Начало эта доктрина берет, видимо, с так называемой «Концепции судебной реформы» 1991 г. Названный документ – никакая не концепция, в нем очень мало от какой-нибудь доктрины. Это набор ругательных слов про прошлое уголовной юстиции своей страны и восторженных – о прелестях зарубежного судопроизводства, реально не известных никому из подписавших «концепцию».
Тем не менее этот документ был проштампован. Голосовавшие мало разбирались в проблемах борьбы с преступностью, однако «концепция» была нужна в политических и политиканских целях.
Сегодня политические цели, наверное, стали менее насущными. Хранившие в 1991 г. верность разваливаемому государству системы МВД и КГБ разрушены, прокуратура едва оправляется от преследовавших ее в эти годы нападок, перестроек и от присутствия готовых на все услуги исполнительной власти карманных («своих») руководителей, судьи наслаждаются высокопоставленностью, хотя суды зачастую сидят без денег.
Однако за это время сформировался слой людей, для которых пережевывание общих мест из названной концепции стало способом существования. Эти люди малочисленны, они агрессивны и обладают влиянием. Как правило, именно они получают денежную поддержку из-за рубежа. К ним чаще обращаются как к экспертам. Известно, что эксперт – это любой человек не из нашего круга.
Именно этой группе людей, судя по всему, страна обязана тем, что документ, именуемый нынче Конституцией РФ, по количеству и удельному весу чисто уголовно-процессуальных норм превзошел даже японскую Конституцию, считавшуюся до последнего времени самой процессуальной[439]. Конституция – вместо уголовно-процессуального кодекса, Конституционный Суд – вместо суда уголовного. Последствия для обеспечения борьбы с преступностью очевидны.
Разрушение уголовного судопроизводства в настоящее время в России происходит, в частности, под сенью благородной идеи о правах и свободах человека[440].
Смешно думать, что какой-нибудь нормальный юрист выступит против реальной защиты законных интересов человека и гражданина в обществе и государстве обществом и государством. Я просто против того, чтобы реальная защита законных интересов граждан подменялась словами об этом, произносимыми или даже записанными, против того, чтобы из слов о правах и свободах делать, с одной стороны, бич для инакомыслящих, а с другой – кормушку для многоговорящих. Вряд ли советские и постсоветские юристы и правозащитники были первопроходцами в этом направлении. До них дорожку протоптали чиновники из ООН.
Насаждаемая сегодня в России уголовно-процессуальная доктрина создает такое положение, при котором аксиомы о правах и свободах человека служат больше правонарушителю, законоослушнику и встают на пути защиты законопослушного человека, в частности пострадавшего от преступления, потерпевшего.
Думается, что идея защиты прав и свобод человека и гражданина и в содержательном плане большинством из активно публикующихся исследуется (?) и освещается (!) односторонне – как проблема защиты от государства, от его произвола, от злоупотреблений чиновников. Может быть, это и верно в определенном политическом срезе. Однако разве менее важна для человека и гражданина другая сторона – защита его прав и свобод государством от посягательств на них со стороны других граждан? Тем более что подобная доктрина и самих чиновников, желающих жить по-человечески в нечеловеческих условиях, толкает на совершенно определенное поведение в правоохранительной деятельности. А у немногих оставшихся романтиков следствия и правосудия нормативные акты, созданные на базе такой доктрины, и практика их применения рождают растерянность. У них создается впечатление, что в сегодняшней России, пожалуй, как ни в одной стране Европы и Северной Америки, информация о которых доступна, деньги и служебное положение участника уголовного процесса влияют на результаты процесса, на решения «независимых» судей.
3. Криминальная и оперативная обстановка в стране сегодня такова, что из ста совершенных преступлений завершается воздаянием только одно, причем далеко не самое опасное: то, до исполнителя которого правосудию удалось дотянуться. О неотвратимости ответственности становится просто неудобно говорить. Гиперболизация состязательности способна превратить правоохранительную деятельность в детскую игру в пятнашки. Впрочем, про пятнашки, может, я зря. Нынешние судебные состязания без спонсоров не обходятся.
Насаждаемая уголовно-процессуальная доктрина способна ухудшить и это положение.
Я едва ли сказал бы то, что сказано выше, если бы не события последних месяцев. Против принятого в первом чтении Государственной Думой проекта УПК РФ организуется кампания по худшим выборным образцам[441], вплоть до публикации текста письма депутату Государственной Думы, который остается только вырезать, подписать и послать. Там даже почтовая марка изображена. Кто ее оплатил, любопытно? В этом тексте, где избирателя призывают только подписаться, давят на депутатов люди, не имеющие серьезного отношения к уголовному процессу, зато сильно «наследившие» в политике.
Амбициозные противники проекта имеют возможности и средства устраивать мероприятия по его дискредитации.
Указанными лицами принятому в первом чтении Думой УПК предъявляются следующие претензии (они воспроизведены текстуально, я их только разбил на абзацы и пронумеровал):
(1) в нем фактически отвергаются принципы состязательности и равноправия сторон, презумпции невиновности;
(2) разрешается принудительное проведение экспертизы потерпевшего и свидетеля;
(3) сохраняется институт доследования;