и мусульманина к суду и уголовному процессу в определенных отношениях просто полярны.
Я не призываю, по крайней мере пока, создавать в каждом субъекте Федерации свой УПК (хотя имеют же американцы свой кодекс в каждом штате и срок представления арестованного судье разнится даже в Нью-Йорке и Вашингтоне). Не в наших традициях создавать кодексы в каждом субъекте Федерации. Однако, думается, что в отношении регулирования процессуальных сроков и некоторых других процессуальных институтов федеральный законодатель поступил бы правильно, если бы делегировал свои полномочия законодателям субъектов Федерации. Из сказанного напрашиваются следующие выводы:
– сегодняшняя уголовно-процессуальная доктрина – порождение не интересов борьбы с преступностью, а политики и политиканства. На путях борьбы с преступностью она – преграда;
– для того чтобы добиться реальных успехов в борьбе с преступностью, надо выпутываться из словесных пут и освобождаться от оков предрассудков. Нельзя добиться успеха в борьбе с преступностью, не борясь с нею;
– необходимо защитить процессуальные законы от влияния политиканов, а полицию, прокуратуру и суды – от руководства с их стороны.
Я бы не выполнил принятых мною обязанностей, если бы ограничился лишь сказанным в «выводах».
Моя обязанность, как исследователя, а не только полемиста, найти объяснение тому, что одинаково умные и подготовленные люди, большинство из которых уверены, что служат своему народу, предлагают полярные доктрины уголовного правосудия.
Одни видят в нем продолжение задач, обозначенных в ст. 2 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик и действующего УПК РСФСР 1960 г. Читатель помнит, конечно, что речь в них идет о раскрытии преступления и определении меры ответственности (воздаяния) виновного.
Другие определяют функцию правосудия как разрешение спора между государством и его гражданином. Именно представители этой доктрины говорят, что суды не являются правоохранительными органами. Ничего нового они, правда, не выдумали. Еще дореволюционный российский правовед Михайловский (Томск) призывал не вмешивать суд в борьбу с преступностью.
Наконец, третьи полагают, что цель правосудия – защищать права и свободы граждан.
Какой из этих концепций цели отдать предпочтение, какая верна, сторонники которой из них правы?
Прежде чем сформулировать свою позицию, позвольте мне поведать короткую восточную притчу. Двое тяжущихся – перед мудрецом-факихом. Первый излагает свою позицию. «Ты прав, сын мой!» – ответствует мудрец. Второй, нервничая, излагает позицию противоположную. «Ты прав, сын мой!» – следует реакция. Не выдерживает ученик факиха: «Учитель, как могут быть одновременно правы люди, излагающие противоположные мнения?» – «И ты прав, сын мой!» – последовал невозмутимый ответ.
В науке тяжущихся бывает и больше, чем двое.
Либерализм и соглашательство до добра не доводят. Тем не менее мне кажется, что правы… авторы всех трех концепций. Аргументы для такого утверждения я черпаю у Нильса Бора. Перед этим великим физиком встала задача определить противоречивую природу света. Дело в том, что в одних случаях свет ведет себя как волны: тогда его поведение объясняется волновой теорией. В других – как частицы: тогда его поведение объясняется корпускулярной теорией.
Для преодоления кажущегося непреодолимым препятствия Н. Бор и сформулировал принцип дополнительности. Суть его заключается в том, что, действительно, в одних случаях поведение света объясняется только волновой теорией, в других – только корпускулярной. И нечего их сталкивать друг с другом. Каждая из них нужна и верна на своем месте.
Каждое сравнение «хромает». Германцы в этом, конечно, правы. Но все же решусь на аналогию. Сформулированные выше полярные концепции цели уголовного процесса не противоречат друг другу, а, напротив, друг друга дополняют. Каждая из них вступает в дело в свое время и в своем месте.
Игнорирование любой из них способно принести большой вред членам общества и гражданам государства. В сегодняшних российских условиях и приносит. Громадный.
К проблеме регионального уголовно-процессуального законодательства применительно к условиям сибирского регионА (1999 год)
Мысль о целесообразности частичного перехода к региональному (наряду с федеральным) процессуально-правовому регулированию некоторых вопросов уголовного судопроизводства высказывалась мною на научно-практической конференции «Правовые и организационно-тактические проблемы борьбы с преступностью в Сибирском регионе», проводившейся здесь же в Красноярске ровно год назад[449]. На этой второй, становящейся, видимо, традиционной для красноярской школы и Юридического департамента Совета Европы конференции хотелось бы развить высказанную ранее мысль.
Все мы, правоведы моего поколения, или по крайней мере большинство из нас, воспитаны на аксиоме: не может быть законности казанской или калужской (В. И. Ленин). Тем не менее в СССР каждая союзная республика имела свой Уголовно-процессуальный кодекс. Правда, с начала 30-х годов и по конец 50-х в стране, то вспыхивая, то затухая, велась работа над проектом Уголовно-процессуального кодекса СССР. Тридцать, а по некоторым данным и тридцать пять лет продолжались обсуждения, иногда бурные и многочисленные, и составления законопроектов, чаще келейные. И только к концу 60-х годов образовалось consensus opinio doctorum (инициированное в значительной мере позицией политического руководства страны), сводящееся к тому, что общесоюзный кодекс не нужен, достаточно Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, что должны быть сохранены республиканские УПК. В 1960 и 1961 гг. они были приняты во всех пятнадцати сохранившихся к тому времени республиках.[450]
Конституция РФ также устанавливает, что законодательствование в сфере уголовного судопроизводства и судоустройства – это функция федеральной власти (ст. 71).
Закон, даже и принятый в таких своеобразных условиях, в каких был принят документ, именуемый ныне Конституцией РФ, подлежит обязательному применению правоприменителем. Однако есть и другая сторона – исследователь права. И вот в этой ипостаси умеющий наблюдать и делать из наблюдаемого выводы не может не заметить, что в различных регионах уголовно-процессуальная деятельность осуществляется в существенно различных условиях, которые не учитываются едиными для всей Российской Федерации процессуальными нормами.
Отношение населения и коррелирующих ему кадров правоохранительных органов может определить эффективность функционирования ряда институтов уголовного процесса через национально-религиозные характеристики населения региона.
По данным социологических исследований, проведенных А. А. Юнусовым, из ста опрошенных им следователей, оперативных работников, прокуроров, адвокатов и судей 60 % назвали себя верующими[451] (различных вероисповеданий). Около 30 % опрошенных сообщили, что используют свои знания религиозных постулатов для стимулирования свидетельствования. Более половины считают возможным использование религиозных общин в качестве поручителей при избрании меры пресечения. Около 37 % считают возможным принять пострижение в монахи, поступление на учебу или работу в медресе или другие религиозные заведения, связанные с принятием на себя определенных религиозных обязательств, достаточным основанием для прекращения уголовного дела по преступлениям небольшой тяжести. 15 % обращались к священнослужителям за помощью при разрешении конфликтов, возникавших между участниками уголовного процесса на почве принадлежности к различным религиозным конфессиям.
К примеру, отношения буддиста[452] и мусульманина[453] к суду и уголовному процессу в определенных отношениях просто полярны. Буддист станет сотрудничать с властью, в том числе и с правоохранительными органами, если у него не будет возможности этого избежать и для того, чтобы его поскорее оставили в покое, ведь нирвана (освобождение) – это состояние несвязанности личности с внешним миром и прекращение волнения дхарм[454].
Один из лам Иволгинского дацана в ходе продолжительного интервьюирования даже сказал мне, что настоящий буддист мог бы выполнять роль судьи и в фашистском государстве, ибо для него не было бы проблемы отграничить исполнение служебных обязанностей от себя самого.
Напротив, мусульманин помнит: «Правосудие для аллаха дороже ста часов молитв». Совсем не случайно в исламе, в Шариате в частности, нет резкой границы между религиозными, правовыми и нравственными нормами.
Мнение священнослужителей зачастую вполне коррелирует с мнением сотрудников правоохранительных органов. Так, из 50 проинтервьюированных лиц этой категории более 90 % полагают возможным лично участвовать в разрешении конфликтов, возникающих между участниками процесса на религиозной почве; около 80 % допускают возможность использования церковных учреждений – церквей, мечетей, монастырей и т. п. – для сбережения участников процесса; такой же процент респондентов считают правильным использование религиозных объединений в качестве поручителей при избрании соответствующей меры пресечения («поручительство общественной организации» – ст. 95 УПК РСФСР) для своих единоверцев