Проблема частной жизни современного политика в нашем обществе давно стала уже публичной проблемой. А подчас и проблемой публичного дома. Впрочем, нравственные оценки не входят в предмет данной статьи.
Приведенная нами ранее формулировка ст. 24 Конституции вступает в конфликт с обязанностью ряда государственных, прежде всего правоохранительных, органов собирать, хранить и использовать информацию, в том числе и о частной жизни, для исполнения своих функций-задач.
Нуждаются в упорядочении практика и нормативное регулирование свидетельских привилегий и свидетельского иммунитета в уголовном судопроизводстве. Эти привилегии и иммунитеты получили в современной России такое распространение, что в целом ряде ситуаций становятся на пути достижения цели уголовного процесса.
Встает вопрос о праве органов предварительного расследования информировать общественное мнение и отдельных граждан о том, что кто-то из участников процесса воспользовался предоставленным ему правом свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников (ст. 51 Конституции).
Необходим компромисс для реализации приведенной формулировки ст. 24 с ч. 4 ст. 29 Конституции: «Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать[470], производить и распространять информацию любым законным способом». Эта норма содержит ограничения лишь в отношении сведений, составляющих государственную тайну.
Разработчики указанной статьи, заботясь о СМИ, предложили формулировку, которая в случае буквального ее толкования распространяется и на другие виды государственной и негосударственной (публичной и частной) деятельности.
Одним из серьезнейших недостатков документа, именуемого Конституцией РФ, – недостатком, обусловленным, в частности, особенностями ее генезиса[471], является декларативность. Подчас складывается впечатление, что ее писали не столько юристы, сколько сочинители од в кооперации с рекламными агентами[472]. Общих положений (идеологический уровень права) в ней масса, а вот соотношения между ними (технологический уровень) не прописаны. Употребленные слова зачастую – не термины, а эпитеты.
Скажем, в ст. 23 провозглашается не просто защита частной жизни, а неприкосновенность ее. Хотя кому не известно, что в целом ряде случаев, в частности в случаях, урегулированных уголовно-процессуальным или административным правом, она очень даже прикосновенна?
Хочу обратить внимание читателя на следующее обстоятельство: в названном законе термин неприкосновенность употребляется часто (см. также ст. 22, 25 и др.). И в каждой из них в начале текста декларируется неприкосновенность чего-либо, а затем идет речь о способах ее преодоления.
Термин неприкосновенность в буквальном значении этого слова употребляется в законе только в отношении Президента. Своя рука – владыка.
Вторая группа мыслей, которыми я хотел бы поделиться, касается вопросов для уголовного процесса внутренних. Право граждан на информацию, как мне представляется, укладывается в рамки задач уголовного судопроизводства в том виде, в каком они сформулированы в ст. 2 УПК РСФСР, в частности, ее ч. 2, а защита частной жизни – в рамки принципа обеспечения законных интересов личности, вовлеченной в сферу уголовного судопроизводства[473].
Подчеркну в развитие мысли, высказанной ранее, что цель уголовного процесса и этот его принцип находятся в состоянии противоречия[474].
Чтобы не повторять себя, еще раз обратимся к уже цитировавшемуся германскому автору: «… чего не хватало – это готовности некоторых политиков осуществлять сопоставление правовых благ. Право граждан на информационное самоопределение было гиперболизировано до суперправа. Ведь само собой разумеется, что это право имеет большее значение при переписи населения, чем в тех случаях, когда речь идет о жизни и смерти….Разве физическая неприкосновенность граждан, т. е. защита их от преступлений, не является основным правом, которое нужно охранять?[475] Впрочем, при отсутствии безопасности нет и настоящей свободы, что обычный гражданин знает, очевидно, лучше, чем политик. Именно политики должны были бы разъяснить гражданину, что он должен смириться с некоторыми ограничениями прав на свободу, если он ожидает усиления защиты от преступников»[476]. Автор разделяет суждения, высказанные Г. Шмидтом как в первой, так и в этой цитате.
В этом плане рассмотрим следующие вопросы: I) участие понятых при производстве следственных действий против неприкосновенности частной жизни; 2) защита личной и семейной тайны против привлечении СМИ к розыску обвиняемого и других личностей; 3) ОРД как способ защиты неприкосновенности частной жизни и право граждан на информацию об уголовном судопроизводстве; 4) суд присяжных против неприкосновенности частной жизни.
О неприкосновенности частной жизни и участии понятых при производстве следственных действий. В соответствии со ст. 135 УПК, при производстве осмотра, обыска, выемки, освидетельствования, а также других следственных действий в случаях, предусмотренных законом, вызываются понятые, числом не менее двух. Согласно той же норме, понятые обязаны удостоверить факт, содержание и результаты действий, при которых они присутствовали.
Мне уже приходилось писать, что институт понятых в современном российском процессе – это очевидное проявление презумпции виновности следователя, презумпции, весьма характерной для современной начальнической, прокурорской и судебной практики, ее политических детерминант. Однако сейчас я предлагаю взглянуть на этот институт с иной стороны – со стороны защиты частной жизни гражданина, обережения его личной и семейной тайны.
По моему мнению, этот уголовно-процессуальный институт совершенно не учитывает интересов защиты частной жизни, личной и семейной тайны. Скажу больше: его творцы и комментаторы в большинстве своем просто не задумываются об охране законных интересов (защите личной и семейной тайны) тех лиц, в отношении которых проводятся следственные действия с участием понятых. По велению закона при обысках и осмотрах, подчас следственном эксперименте в частный дом, в супружескую спальню привлекаются совсем посторонние люди или, что еще хуже, соседи.
Действующий уголовно-процессуальный закон не знает института отвода понятых. В соответствии с ним следователь-формалист вправе удовлетворить ходатайство хозяина дома о производстве обыска или осмотра в присутствии взятых им понятых. Да в реальных ситуациях это сделать и трудно, а подчас и невозможно. И, конечно, следователь не может, несмотря ни то что на ходатайства, а на мольбы хозяина дома, провести названные следственные действия в отсутствие понятых.
Согласно ст. 139 УПК, для того чтобы остановить утечку информации об увиденном во время следственного действия, понятые могут быть предупреждены о недопустимости разглашения без разрешения следователя материалов предварительного следствия. Характер редакции этой статьи свидетельствует, что законодатель заботился не о неприкосновенности частной жизни, а об интересах следствия (о чем, к слову, зачастую перестают заботиться разработчики многих сегодняшних законов). Вряд ли можно будет привлечь к ответственности за разглашение данных следствия бывшую понятую, которая станет рассказывать знакомым, что хозяйка дома, в котором проводился обыск, неряха. Практика убедительно показывает, что ст. 139 неэффективна. Но даже если предположить, что понятые будут «держать язык за зубами», само ощущение человека, что о его личной или семейной тайне знают другие, создаст у него ощущение дискомфортности, неуверенности.
Много разного сказано про суд присяжных, и мною в том числе[477]. Я не стану повторять суждений против политиканов от уголовного процесса, которых мало интересует, как предлагаемые ими изменения скажутся на достижении цели уголовного процесса, на обережении условий существования и развития общества и государства. Здесь я предлагаю читателям посмотреть на проблему под углом зрения обережения частной жизни, охраны личной и семейной тайны. Когда вместо троих судей в этой частной жизни начинают копаться пятнадцать, вероятность того, что ее (особенно, если в ней действительно наличествуют тайны) начнут обсуждать в гостиных и на рынке гораздо выше. Количество здесь способно перейти в качество. Характерна такая деталь: профессиональные судьи в большинстве своем перенасыщены информацией определенного рода, они не склонны муссировать ее, а для присяжных она в новинку, и они не прочь поразить своей осведомленностью окружение.
Защита частной жизни включает в себя не только вопрос о том, о ком собирают информацию. Подчас защита частной жизни одного лица требует получения информации о частной жизни другого. Представим себе, что в супружеской постели в перерыве между интимнейшими ласками обсуждается убийство. И как здесь быть? Остановившись перед неприкосновенностью частной жизни, допустить смерть третьего лица?
Ответ на такой вопрос не может быть категоричным. Однако вопрос есть и требует ответа, ответа-компромисса.
Под углом зрения обережения частной жизни от назойливого любопытства, охраны личной и семейной тайны я предлагаю взглянуть и на ОРД. Хотелось бы, чтобы пишущие по этому поводу дилетанты[478] знали: без ее специфических средств и методов раскрыть большинство серьезных преступлений невозможно. В современных условиях девальвации понятия общественного долга, широкого распространения лжи и уклонения от дачи показаний свидетелей и даже потерпевших – особенно. Подчас вторжение в частную жизнь посредством оперативно-розыскных методов является единственным способом спасти другие гарантированные государством ценности.