Она попыталась просунуть в дыру голову, и у нее получилось, хотя она и поцарапалась об острые края обломанных досок. На улице было светло, хотя день уже клонился к закату. Здание, в котором она находилась, состояло из ярусов, как свадебный торт. Так что под ней находился нижний уровень, сверху покрытый гравием. Она не знала, сможет ли спуститься оттуда, но по крайней мере она сможет упасть на гравий, не раскроив себе череп.
Когда она вылезала сквозь проделанную дыру с острыми краями, она закусила себе губу, чтобы не закричать от боли. Она поцарапала себе плечи, потом грудь. Она с трудом втянула живот, протиснулась вперед и упала вниз на крышу.
Она понимала, что сейчас не время радоваться. Она встала, отряхивая гравий с одежды, и похромала вдоль края крыши в поисках пожарной лестницы. Свобода была так близко, всего на высоте семи этажей от нее, но так далеко, если только она не хотела сломать себе спину. Перед ней как на ладони лежал небоскреб Сирс, темным исполином возвышаясь на фоне облаков. Недалеко от него находилась Башня Уорнера, она видела западную сторону серого фасада. Слоан стояла лицом к озеру, и здание, на вершине которого она сейчас стояла, находилось на улице, которая в ее реальности называлась автострада Конгресс. Она проезжала мимо этой улицы, но не имела представления, как она называется на Дженетриксе. В любом случае, она знала, где находится.
Слоан обошла по периметру крышу, но не заметила ни одной лестницы, ведущей вниз. Если она собиралась сбежать, то ей нужно было вернуться в здание.
На другом конце крыши было то, что она приняла за ход на пожарную лестницу, но это оказалась пристройка с дверью. Скорее всего, эта дверь вела на внутреннюю аварийную лестницу, такую, по которой она бегала в ЦПКиО. Если ей повезет, то она сможет спуститься по ней до первого этажа и затем постараться изо всех сил убежать отсюда куда глаза глядят.
Слоан распахнула дверь. Та была открыта, то ли потому, что была не заперта, то ли потому, что сломался замок. Она оказалась на темной лестничной клетке, пахнущей гнилью. Она на ощупь добралась до перил и крепко ухватилась за них, спускаясь по ступенькам. Она не помнила, когда в последний раз ела или пила. У нее так сильно пересохло во рту, что она чувствовала себя как в тумане. Но она продолжала спускаться, держа в голове стакан воды, как морковку на веревочке.
Она уже спустилась на пять пролетов вниз, когда на лестнице зажегся свет. Слоан отпрыгнула назад к стене. Ее глазам нужно было время, чтобы привыкнуть к освещению. Она услышала шаги. Голоса. Все ближе и ближе, пока они поднимались по лестнице. Она осторожно спустилась по последним ступенькам к двери и попыталась открыть ее, чтобы сильно не шуметь. Но дверь была слишком тяжелой, ей нужно было потянуть сильнее.
Слоан мысленно досчитала до трех, а затем рывком распахнула дверь. Заскрипели петли, и она выбежала в коридор с таким же кривым полом, как в лаборатории, служившей ей камерой.
От стен отваливались огромные куски штукатурки и падали на пол, половина потолочных плит отсутствовала или опасно болталась над головой. Она прошла мимо дверей, ведущих в старые офисы с темно-бордовыми коврами и флуоресцентными лампами. На одной стене все еще висели графики отпусков по болезням, отмеченные синим маркером.
Она выглянула в одно из немногих уцелевших окон, чтобы понять, в каком направлении ей надо идти. Она заметила Башню Сирса, – теперь здание было ближе, чем тогда, когда она смотрела на него с крыши, а это означало, что она двигается на север, ближе к тому месту, где она очнулась. Значит, она шла навстречу армии Воскресителя.
Позади себя она услышала звук и, чтобы спрятаться, нырнула в один из кабинетов. Это не совсем походило на офис. О нем напоминали загородки между рабочими столами, но на полу было убрано. В одном углу лежал матрас с натянутой на него простыней и подушкой, украшенной узором завядших цветов. Рядом с изголовьем лежало несколько книг, одну из которых она узнала: «Проявление невозможных желаний».
На одном из столов у входа лежали аккуратные стопки деталей: винты, провода, металлические пластины. В ящике под ним был целый склад старых сифонов разной степени поломки: в каких-то отсутствовали все пластины для ладони, в каких-то пальцы. Рядом в банке лежали отвертки, ожидая, когда ими воспользуются.
Здесь явно кто-то жил.
Она мало что знала о зомби, или как можно было назвать солдат армии Воскресителя… Для зомби они казались слишком умными, поэтому вряд ли их можно было считать настоящими зомби. Но в любом случае она сомневалась, что им нужно было спать. Так что если это и была чья-то спальня, то только Воскресителя. А это означало, что худшего укрытия представить себе было невозможно.
Она услышала голоса. Слоан проскользнула в другую комнату, которая, судя по длинному разболтанному столу и большому количеству окон, служила комнатой для совещаний. В комнате было более или менее светло, потому что окна были не полностью заколочены. И вообще-то…
Она была уверена, что сможет открыть одно из них.
Слоан подергала окно за ручку, проверяя, насколько свободно оно держится в раме. Окно болталось взад-вперед. Она оглянулась через плечо и замерла, прислушиваясь к голосам. Они становились все громче. Она разобрала несколько слов:
– Я пытался пришить его обратно, но…
– Черт, – прошептала она и подняла окно вверх так сильно, как только могла. Оно застряло в раме, и она высунула голову наружу. Она была на втором этаже. Достаточно высоко, чтобы, прыгнув, сломать ногу.
Она снова оглянулась через плечо. Она ничего не увидела, но голоса прекратились. Слоан ждала, затаив дыхание. Послышался звук, словно кто-то наступил ногой на старый пол. Скрип линолеума.
– Хорошо, – прошептала она себе. – Хорошо, хорошо, хорошо.
Она просунула ноги в окно и встала на оконную раму.
Затем, приготовившись к тому, что будет больно, Слоан прыгнула вниз.
Слоан даже не взглянула на свою правую лодыжку. Она даже не хотела знать, что с ней.
По лицу текли слезы. Она прикусила сжатый кулак и захромала так быстро, как только могла, придерживаясь за стену в переулке, чтобы не упасть. Ей оставалось пройти несколько метров, и придется отцепиться от стены и перенести весь свой вес на правую ногу.
Слоан остановилась, чтобы вытереть слезы. Она чувствовала себя так, словно кто-то постоянно вонзал нож в ее правую ногу, каждый раз попадая в новое место. Все ее мысли пульсировали в такт боли. Она оторвалась от угла и закричала.
Еще один шаг, сказала она себе, задыхаясь, но это было неправдой. Чтобы добраться до реки, где были перила, на которые можно было опереться рукой, нужно было сделать еще по крайней мере сотню шагов. Сквозь пелену слез она оглянулась, чтобы посмотреть, не приближаются ли какие-нибудь машины. Но никого не было.
Она сделала еще шаг. И еще один.
Так она подошла к реке, где, наконец, увидела приближающиеся огни автомобильных фар.
Из эссе «Как сон» Лоры Брайант:
И он стоял там, наблюдая, как мои продукты рассыпаются по асфальту…
Лук скатывается в сточную канаву…
Разбилась бутылка молока и растеклась по трещинам на дороге…
…Так я увидела его впервые.
Разрушительный шторм Воскресителя начался, притяжение, измельчение, пережевывание материи, а вокруг него люди кричат, кричат, бегут.
Бегут, чтобы спасти себе жизнь.
Я упала, подвернув лодыжку. Одна из слабых в стаде, теперь уязвимая для нападения самого страшного хищника в мире, нашего будущего разрушителя мира, нашего дьявола во плоти. Моя смерть была неизбежна…
И вдруг.
Как сон…
Избранный шагает вперед. Золотые волосы блестят на солнце. На плече его знак Армии Мерцающих, дань уважения павшим товарищам, его убитым солдатам. На горле простой металлический браслет, его сифон, его меч. Между зубами зажат свисток, его щит. За его спиной выступает новая армия, восставшая из пепла погибших.
Наш защитник.
Избранный Дженетрикса.
Из эссе «Моя первая мысль» Хеверы Ибанез:
В первый раз его фотографию я увидела на следующий день после нападения в Чикаго. Он сражался, творил сложную магию при помощи голоса, сотрясал окна, дребезжал дверьми, но он не победил и не проиграл. Он все еще был с нами, и мы были рады, но еще мы почувствовали разочарование. Оттого, что он не спас мир одним своим свистом.
Это значит, что нас ждет еще бо́льшая мука. Еще больше расколотых надвое улиц, еще больше матерей с каменными лицами, одиноко шатающихся детей, мужчин, сидящих на бордюре и глядящих в никуда. Еще больше зданий, разорванных сверхъестественным ветром, еще больше обломков, разорванных занавесок и разбитых окон. Еще больше всего этого. Больше потерь. Больше обладания меньшим.
Я увидела фотографию, где он стоял рядом со знаком «стоп»: золотые волосы, золотая цепочка на шее, золотая ленточка на шее, губы плотно сжаты, на щеках ямочки, пожимает руку мэру в знак приветствия.
И моей первой мыслью было: «Я думала, он будет повыше».
27
Прихрамывая, Слоан вышла на проезжую часть и начала размахивать руками. Такси с визгом остановилось, и она успела открыть дверцу раньше, чем водитель решил, что она не стоит таких хлопот.
Водитель, гладко выбритый бледный мужчина лет двадцати с небольшим, повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. Она положила ногу на спинку сиденья.
– Мээээм, – сказал он, широко раскрыв глаза. – Мээээм, с вами все…
– Мне в Центр Кордуса, – отрезала она.
– Я отвезу вас в больницу, мэээээм.
– Нет, – ответила Слоан, стиснув зубы. Ей сейчас совсем не хотелось ехать в больницу на Дженетриксе и в одиночку разруливать все проблемы. – И если ты еще раз назовешь меня «мэм», то я свернусь клубочком и выкачусь из машины на всей скорости.