Всю дорогу Слоан смотрела на амулетики, висевшие на зеркале заднего вида – медальон с изображением святого, половинка сердца, крошечный пластиковый свисток. Радио было настроено на христианскую волну, и рождественский гимн «Господи Иисусе, Ты потрудился над моим сердцем» напомнил ей о том, насколько она сейчас далеко от дома.
Только когда машина уже подъехала к месту назначения, она вспомнила, что у нее с собой нет денег. Они ругались с водителем все громче и громче, когда из дверей вдруг выбежала Сирил. Слоан еще никогда не была так рада видеть ее ярко-оранжевую помаду.
– Господи, помилуй! – ахнула Сирил, когда Слоан вытащила свою распухшую – реально распухшую – лодыжку из такси. Сирил достала монету из мешочка на поясе, отдала ее таксисту, а затем обняла Слоан за талию, чтобы помочь выйти.
И только тогда Слоан осознала, что ей удалось сделать. Она сбежала из плена.
Как только они оказались внутри ЦПКиО, она позволила себе выдохнуть. Сирил посадила ее на скамейке у главного входа, и Слоан смотрела на то, как солнце светит сквозь крошечные стеклышки над ее головой и рассыпается по полу оранжевыми искорками. Было тепло, вперед-назад мимо нее бежали люди, топая тяжелыми сапогами, щелкая своими прекрасными остроносыми туфлями и скрипя кроссовками с розово-белой подошвой. Еще в машине она сняла со своей правой ноги обувь, когда поняла, что она впивается ей в распухшую лодыжку. Теперь нога стала багрового цвета. Слоан уже почти не чувствовала боли.
Что-то вдруг привлекло ее внимание. Она подняла голову и увидела Мэтта, наполовину идущего, наполовину бегущего по вестибюлю. Глаза у него были красные, как будто заплаканные. Когда он увидел, что она смотрит на него, он бросился бежать, едва не сбив с ног старую леди с тугими седыми кудряшками. Слоан поднялась на ноги, опираясь на стену. И упала ему в объятия.
Его руки обвились вокруг ее талии, он приподнял ее так, что она едва доставала ногами до земли. Ей было приятно ощущать его тело так близко. Последнее время, когда они спали вместе, она недостаточно ценила эту близость. Сейчас ей было хорошо, и не только потому, что у него была подтянутая, накачанная фигура, а еще потому, что он был теплым, родным и добрым. У него никогда не получалось зажечь ее так, как того бы ей хотелось, но она горела для него стабильно и ровно. Она скучала по этому сигнальному неугасимому огоньку.
Она на автомате обняла его и почувствовала, что вся его спина была влажной от пота. Он осторожно опустил ее на пол, но не отпустил из своих объятий. Она вдруг поняла, что он весь дрожит.
– Эй, – прошептала она ему в ухо. – Ты что? Я нормально, я в порядке, слышишь?
– Все, о чем я… все, о чем я мог думать все это время… – он уткнулся ей в плечо, и поэтому его голос звучал глухо. – Все, о чем я мог думать, было: только не это, только не снова.
Только не снова. Она думала об этом с той самой секунды, как они попали на Дженетрикс: только не это, только не еще один Темный, только не еще один плен, только не еще один побег. Но она и не подумала о том, каково это будет для Мэтта – смотреть, как ее похищают во второй раз, не зная, увидит ли он ее снова, не зная, что там с ней происходит.
На самом деле она не подумала и о том, что он пережил тогда, в первый раз. Мэтт, несомненно, был лидером их группы, и двое его солдат, за которых он отвечал головой, были схвачены врагом и подвергались пытками. Он винил себя за это. И сейчас он наверняка тоже винил себя за случившееся.
Слоан повернулась лицом к Мэтту – они почти касались друг друга – и промолвила:
– Все было совсем по-другому, не так, как в первый раз, – она провела рукой по его волосам. – Никто меня не обижал. Понимаешь? Я в порядке. Просто… очень вонючая, наверное.
В ответ Мэтт засмеялся, немного истерично. Он ослабил хватку, и она слегка улыбнулась ему. С тех пор, как она вернула ему кольцо, она в первый раз почувствовала какую-то надежду на то, что, когда боль утихнет, они снова смогут стать друзьями.
Эстер стояла в нескольких метрах от них. Она открыла для себя мир тканей и теперь носила все и сразу. Сегодня на ней был пестрый палантин, задрапированный таким образом, что было видно горловой сифон, клетчатая блузка с брюками в тонкую полоску, оранжевые носки в елочку. Когда Мэтт и Слоан разняли свои объятия, она подошла и нежно обняла Слоан.
– Кайрос? – спросила Слоан, когда они закончили обниматься. Его имя прозвучало так мягко. Она с трудом смогла произнести его вслух.
– Жив, но находится без сознания. Врачи говорили, что у него нет шансов. Но я применила магию. Технику, которая связана с дыханием. И у него снова заработали легкие, – сказала Эстер, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на гордость.
Боль в груди Слоан стала тише. Она не могла думать о Кайросе с тех пор, как ее похитили, но ее не покидало воспоминание о том самом миге, когда он упал на землю, пораженный Воскресителем.
– Что с лодыжкой? – спросил Мэтт, показывая на ногу Слоан.
– Выпрыгнула из окна, чтобы спасти свою задницу, – ответила она. – Уверена, что мне нужен врач. Или новая нога.
– Сирил пошла за врачом. Прости, что не за ногой, – сказал Мэтт. Слоан даже не обратила внимания, что Сирил нет. Но действительно вокруг не было ни одного ярко-оранжевого пятна.
– Она сказала, что кто-нибудь придет к тебе.
– Отлично.
Эстер встала слева от нее, Мэтт – справа. Они обхватили Слоан за талию, поддерживая ее, и она заковыляла к лифту, почти не касаясь земли. Эстер пропела нужную ноту, чтобы вызвать лифт. Слоан стало так легко… Несмотря на то, что она скрывала от них, несмотря на то, что они пережили вместе, они все еще были рядом с ней.
Не все еще было потеряно.
В ту ночь ей приснилось, как она босиком бредет по полю и тащит на себе Алби, а он хрипит ей в ухо. По ее рукам текла его кровь. Она остановилась, чтобы поудобнее схватить его за талию. Алби закричал сквозь зубы.
Было темно, но она поняла, что уже скоро рассвет. Утренняя роса омочила ее ноги.
Она проснулась оттого, что у нее пульсировала челюсть. Она стиснула зубы и, решившись, проглотила последнюю таблетку бензодиазепина.
Через два дня она стояла на костылях в кабинете у Аелии.
Накануне вечером к ней пришел врач и установил в спартанской обстановке комнаты Слоан специальное оборудование. Доктор присел на корточках у подножья кровати и положил ее ногу к себе на колени. В зубах у него был сложный свисток, рядом лежал модифицированный осциллограф, который показывал частоту, которую он издавал, вплоть до третьего знака после запятой; над глазом у него был прикреплен сифон, похожий на половину забрала. Он использовал все три устройства одновременно, пыхтел в свисток, искал нужную высоту звука на осциллографе и делал пассы руками, чтобы начать работать в своей магической технике, позволяющей ему увидеть, что именно произошло с ногой. Слоан мучалась от недосыпа, и в этом тумане ей казалось, что он проводит какой-то священный ритуал.
Затем, без слов, он вправил ей кость сильными холодными руками. И пообещал на следующий день наложить гипс.
Теперь на ее ноге был не только гипс, но еще и сифон, обернутый вокруг лодыжки для того, чтобы ускорить заживление кости. В рекомендациях было указано, что в течение недели она не должна наступать на ногу.
Когда она проснулась на следующий день после своего побега, она пахла серой так, что вспомнила, что не мылась с тех пор, как обтерлась в комнате, где ее держал Воскреситель.
Если бы можно было описать кабинет Аелии одним словом, то это слово было бы «чисто». Деревянные полы, белые стены, единственным цветным пятном была книжная полка. У окна в больших белых вазах стояли белые орхидеи. Слоан вошла в кабинет, и за ней с грохотом захлопнулась дверь.
По пути к Аелии она прошла мимо мастерской Нерона и обратила внимание, что у них у обоих были одинаковые двери: деревянные, массивные, с тяжелыми металлическими петлями и ручками, запечатанные магией. Устрашающий вид таких дверей заставил ее задуматься о том, что же такое находится в этих двух помещениях, что требует такой строгой охраны.
Слоан все казалось, что от нее пахнет серой, хотя она помыла голову шампунем с розмарином, который ей принесла Сирил. В очередной раз она уловила этот запах, когда к ней подошел Нерон и, помогая ей сесть, забрал у нее костыли, чтобы поставить их к стене. Он устроился в кресле рядом, а между ними воцарилась Аелия и ее белый чистый стол. Когда она положила на него руки, от соприкосновения сифона со столом раздался нежный звон тонких металлических пластин. У нее был матово-розовый маникюр, ногти подстрижены в форме идеальных полуовалов.
Слоан написала отчет о случившемся еще накануне и передала его Аелии и Нерону через Сирил. Но они все равно вызвали ее сюда сегодня утром, сославшись на то, что им необходимо задать ей несколько дополнительных вопросов. Она не могла себе представить, что им еще надо. Она и так уже себя разорвала на части ради них.
– Итак, – начала Слоан, поскольку все молчали уже несколько минут. – И чего ради вы меня позвали? Какие такие вопросы вас интересуют?
– Как ты себя чувствуешь, Слоан? – Аелия вымучила из себя улыбку. Слоан была из тех людей, кому не улыбаются, а Аелия не из тех, кто улыбается.
– Лучше всех, – ответила Слоан. – Итак, какие у вас ко мне вопросы?
Аелия взглянула на Нерона, Нерон откашлялся. Он наклонился к Слоан, скрестив ноги в районе лодыжек. На его носках были изображены маленькие волшебные палочки. Слоан подавила улыбку.
– Мы забеспокоились потому, что в твоем отчете мы уловили некоторое… сочувствие, – сказал Нерон.
– Сочувствие к Воскресителю, – уточнила Аелия.
– Чего? – нахмурилась Слоан. – Он похитил меня, о каком сочувствии с моей стороны может идти речь?
– Но в отчете ты упомянула что-то о том, что он выглядит… обеспокоенным.
– Он просто немного не такой, как я ожидала.