И все же иногда ее страх выдавал себя с головой. Вот и сейчас она стояла перед ним – брови насупились, выражение лица похоже было на загнанного кролика.
– А этот мальчик… ты уверен, что он сможет это сделать? – спросила она.
– Я побывал в десятках вселенных, видел десятки Избранных, воинов, знаменитых магов, – сказал он. – И никто из них не обладал такой сырой, настоящей силой, как этот мальчик. Может быть, у него отсутствует мастерство, способность сконцентрироваться, но я и не требую этого от него. Он всего лишь тупой инструмент.
Аелия утвердительно кивнула.
– Но в нем должно возникнуть желание сделать это, – произнесла она отстраненно. – Нельзя при помощи силы вызвать желание у человека.
Нерон осушил свой бокал.
– Именно в этом мне и понадобится твоя помощь.
И в памяти осталось это необыкновенное свечение парящего шара.
Дверь, которую он распахнул при помощи сифона, содрогнулась и вздрогнула еще раз, когда он со всей силы захлопнул ее за собой. Он весь дрожал. Он выругался и отряхнул руки. Казалось бы, за сотни лет своей жизни он мог бы уже избавиться от своей слабости, и тем не менее она все еще была на своем месте.
Он наполнил пространство свистами и трелями. По одному звуку он запер дверь, по другому установил звуковой барьер по периметру мастерской, по третьему к нему по воздуху приблизился самый маленький шар, а при помощи четвертого свиста он запрограммировал шар на аудиозапись. Он опустился в кресло рядом со стопкой книг и носовым платком вытер со лба пот. Он почувствовал соленый привкус на верхней губе.
Рядом в воздухе завис шар, ожидая, пока хозяин заговорит.
– Дело сделано, – раздался его голос. – Армия Мерцающих мертва.
Он провел руками по коленям, чтобы вытереть с ладоней пот.
– Теперь он захочет убить меня, – добавил он с некоторым облегчением.
Слоан почувствовала голод Темного, но прежде всего – усталость. Оба этих чувства она ощущала одновременно.
Он думал о Мике и его кривой улыбке. Он всегда думал, как же это странно, что такой необыкновенный ребенок родился у таких ничем не примечательных родителей. Нэнси – ведущая еженедельного кружка по вязанию, прошлогодняя победительница конкурса на лучший перчик чили на городской ярмарке. Фил – худой сверху, расширяющийся книзу, управляющий местным банком. Оба – обладатели ужасного акцента. Когда он пожимал им руки, они с тревогой смотрели на его сифон. И не сопротивлялись, когда он забрал у них сына.
Чтобы творить магию, Мике не нужен был сифон. И намерения ему тоже были не нужны. Его желания исполнялись моментально, стоило только его на них спровоцировать. Свою первую комнату в ЦПКиО он сжег. Сразу же разбил все до единой тарелки в столовой. Из каменного пола в Зале Призывов он заставил вырасти цветы.
А теперь он сидел на большом сифоне в полу и выглядел маленьким, несмотря на свою раннюю долговязость. Может быть, виной тому были забавно торчащие уши.
Перед ними стоял кассетный магнитофон, и уже в третий раз за утро скрипучий и сухой голос Сибиллы произносил: «Случится конец Дженетрикса. Настанет разрушение миров».
– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Нерон.
– Омраченная магией? – спросил Мика. Он постучал пальцем по своему левому глазу. – Так вот откуда это пятно? От магии?
– Думаю, что да, – ответил Нерон и, хотя он терпеть не мог сидеть на полу, сел напротив Мики, у сифона Фортис. Холод от камня проникал сквозь одежду, пронизывал каждую его клетку. – Моя теория состоит в том, что в результате инцидента с «Тенебрисом» по миру разлетелось несколько маленьких кусочков магии, один из которых и попал тебе в глаз.
Мика прищурил тот самый глаз:
– Но ведь это когда было? Мне только 11 лет.
– Ты знаешь, что такое «кротовая нора»[15]? – спросил Нерон.
Мика покачал головой.
– Тогда я попробую объяснить тебе, – ответил Нерон. – «Кротовая нора» похожа на туннель. На одном конце туннеля все может двигаться очень медленно, а на другом конце – все двигается очень быстро. Так что, если ты проходишь через туннель и хочешь попасть куда-то в далекое будущее, тебе надо двигаться очень-очень быстро. Понимаешь?
Именно поэтому он жил так долго, несмотря на то что родился в своей собственной вселенной в том же веке, что и на Дженетриксе. Время в пространствах не взаимодействовало друг с другом.
– Итак, произошел взрыв магии, кусочки пролетели сквозь туннель, – сказал Мика. – И один попал мне в глаз.
Нерон пожал плечами:
– Я не знаю. Это теория.
– И именно поэтому во мне так много магии, – произнес Мика. – И именно поэтому мои родители так сильно боялись меня.
– Возможно, – согласился Нерон. – И, возможно, есть способ удержать эту магию под контролем, пока не наступит то время, когда ты будешь подготовлен к ней. Как тебе такая идея?
Мика утвердительно кивнул.
«Бедное дитя», – позволил себе подумать Нерон.
Магии в нем было через край, и ни один человек в мире не мог понять, каково это, даже сам Нерон.
– Позволь рассказать тебе, – произнес Нерон, – об одном сифоне, который крепится к позвоночнику.
«Позвоночник», – подумали они.
Клавдия постучала по позвонкам, которые стали видны из-под его рубашки, когда он сгорбился. Тук, тук, тук.
Огонь в камине был слабый. Он забыл добавить туда поленья, и теперь воздух был таким холодным, что он видел пар, выходящий у него изо рта. Ему было трудно отстраниться от этих приготовлений. Он так долго ждал этой ночи, ночи, когда все наконец уже будет готово. Во дворе, в большом круге, соединенные белыми соляными линиями, лежали артефакты, обладающие силой. Последние пять лет он собирал их, следуя за ними по тропам легенд в самые дальние уголки вселенной, шепча о своих сокровищах.
Но настоящее сокровище болело у него в груди. Показал рентген. У врача было подозрение на порок сердца, его еще называют дырой, и, в некотором смысле, именно это он и обнаружил. Но дыра была чем-то заткнута. Как выразился доктор, это был осколок шрапнели, но Нерон и близко не подходил ни к чему такому. Непосредственной опасности для здоровья этот диагноз не представлял, поэтому Нерон продолжал жить дальше, задыхаясь и быстро утомляясь, с осколком в груди.
Он выпрямился и снова натянул на плечи подтяжки. Его сестра Клавдия стояла позади него в элегантной блузке с бантом посередине, прямо над впадиной в ключице. Ее волосы были разделены на пробор, концы были завиты в локоны.
– Выглядишь великолепно, – сказал он ей.
– А разве нет? – Она сделала шаг назад и покачала бедрами, чтобы он заметил, как ее длинная юбка развевается вперед-назад. – Я решила принарядиться, чтобы отметить твой первый день вечной жизни.
– Ты так для поезда оделась, и ничего больше, – нахмурился он.
Она немного улыбнулась.
– Ты уверена, что хочешь отказаться от участия в этом? – спросил он.
– Моя вечная жизнь ждет меня на небесах, – тихо сказала она. – Хотя мне очень жаль, что мой брат не сможет присоединиться ко мне. Ты будешь все еще здесь, на Земле.
– Я не верю в Царствие Небесное, – ответил он.
Она кивнула:
– Так ты и сказал.
Она наклонилась к нему и поцеловала в щеку. От нее пахло цветочными духами. Когда она отстранилась, на ее лице была та же легкая улыбка.
Догорали последние щепки в камине. Тихо потрескивал огонь.
Ощущения были огненными.
Когда горело березовое полено, бумажная кора отслаивалась от дерева и превращалась в пепел. Именно это, как он чувствовал, происходило с его кожей. Каждый его слой – кожа, сухожилия и кости – отслаивались и сгорали дотла.
Но это было только начало. Позже, в другой Вселенной, когда он найдет для этого подходящие слова, он назовет это погружением в солнце головой вперед. Горячее, чем лава, горячее любого жара, который был ему знаком, – в этом чувстве присутствовало ощущение того, что ты можешь вырваться оттуда, отдернуть руку от плиты, шлепнуть по тлеющему угольку, упавшему на одежду, но он не мог и сдвинуться с места. Он превратился в облако пыли, в рассеянное собрание частиц, и теперь уже не мог кричать.
Это заняло целую вечность. При помощи кусочка чего-то в своем сердце он зарылся глубоко в землю, не пошевелив и пальцем, и установил там связь с чистейшим источником магии. Он не просто попробовал из него, он пил из этого источника, как из соломинки, втягивая в себя столько, сколько мог вынести, а потом и того больше. Эту образовавшуюся связь уже никто не мог разорвать, хотя именно этого он так отчаянно хотел.
Не раньше, чем этот источник иссякнет.
Когда он проснулся, спустя несколько секунд, годы спустя, он был один, и все, что было живым, каждый сорняк на каждом поле, каждый цветок на каждом дереве, каждое насекомое, которое ползало, и змея, которая скользила, и птица, которая летала, и каждый человек, который когда-то ходил по Земле, исчезло.
Они разрушили свой мир, и теперь им придется искать другой.
Это очень странно – нести на себе тяжесть целого мира. Я никогда не думал, что у меня будет так много общего с Атласом. За свою ошибку, за то, что он встал на сторону богов, он провел вечность с небесами на плечах – а не с Землей, как принято считать; я за свою ошибку, за то, что я углубился в тайны Вселенной, должен теперь вечно таскать за собой свою опустошенную, мертвую планету.
Но преследуют меня не видения цветов и животных, деревьев и чудес глубокого океана, не облики детей, чьих лиц я никогда не видел и чьих имен никогда не знал. Таких вещей так много, что они превращаются в абстракцию. Значимость вещей обусловлена конкретностью, а не масштабом.