опять-таки был фиктивный адрес (в таких случаях давался просто адрес какого-нибудь двора, в котором имелись знакомые; очень часто мы пользовались таким двором на 1-й Мещанской, от Сухаревой с левой стороны, в угловом доме). Извозчика отпускали, и спустя некоторое время, если все было в порядке, литературу отправляли на склад, а оттуда по районам.
Иногда извозчика приглашали в жандармское управление на вокзале, после того как он предъявлял багажную квитанцию. В таком случае следивший за ним товарищ предупреждал, что извозчика встречать не надо, а сам наблюдал, что будет дальше. Нередко жандармы отпускали извозчика с товаром, а за ним снаряжали экспедицию из шпиков и жандармов, но вследствие вымышленного адреса, который давался извозчику, труды жандармов пропадали даром. Провалов литературы было несколько, но они проходили без ареста товарищей.
Я остановился подробно на организации связи нашей нелегальной типографии с «внешним миром» и на способах получения и распространения литературы потому, что многие коммунистические партии за границей впервые загнаны в подполье, и опыт, приобретенный нашей партией во времена царской власти, может быть весьма и весьма полезен для наших товарищей из других стран.
Занимаясь исключительно конспиративной работой, я не принимал участия в повседневной работе ячеек и районов Московской организации. Я имел дело и был связан исключительно с узким кругом руководящих товарищей из Московской организации и с секретарем Московского комитета. Только один раз я принял участие в московской партийной конференции, которая состоялась осенью 1906 г. в Высшем техническом училище, близ Немецкой улицы, теперь улица Баумана, на которой т. Мирон (Хинчук) делал доклад от имени ЦК РСДРП (меньшевистского в своем большинстве{123}). Конференция же состояла из большевиков. Только Пресня прислала нескольких меньшевиков. Дебаты были очень страстные, но бесполезные, ибо врага в сущности не было. Вся конференция, за исключением нескольких голосов, была против меньшевистского Центрального Комитета.
С секретарем МК т. Карповым, а позже с Марком (Любимовым) я встречался ежедневно на их явках. Если я почему-либо не мог явиться на явки МК, то в случае необходимости секретарь МК мог найти меня на явках, которые были у меня ежедневно. Очень часто МК только постановлял, какие листки и воззвания нужно выпускать; мне же нужно было реализовать эти постановления не только в смысле печатания их, но и в смысле раздобывания текста. Таким образом, я познакомился с М. Н. Покровским (он тогда жил на Долгоруковской ул.), доктором Канелем, и таким же образом я набрел на Сильвина — «Бродяга», которого я не видел с момента моего побега из киевской тюрьмы. Они и еще несколько товарищей (Лунц, И. И. Скворцов-Степанов{124} и др.) состояли в литературной и лекторской группе при МК, и многочисленные листовки, которые печатались тогда, вышли из-под их пера. Так как легальной прессы у МК не было, то листовки издавались по всем важным вопросам политики и экономики того времени.
В начале 1907 г. по соглашению или поручению МК Шкловский при участии членов литературной и лекторской группы при МК — т. Покровского и др. — стал издавать еженедельник «Истина»{125}, который был закрыт при выходе четвертого номера.
Был также быстро закрыт еженедельник, который стал выходить после закрытия «Истины» под другим названием, редактор его попал в ссылку. Насколько мне помнится, больше никаких попыток к изданию легального журнала тогда не было предпринято.
Работы было очень много, но внешние условия не благоприятствовали. Я приехал в Москву без паспорта и больше семи месяцев не мог найти себе подходящего вида на жительство. Мои друзья нанимали квартиру, которую приходилось менять чуть ли не каждый месяц только для того, чтобы я мог там жить непрописанным. Но это быстро обнаруживалось, несмотря на то, что мы всегда нанимали квартиры или в больших домах, или с парадным ходом без швейцара. За короткий период мы переменили четыре квартиры. Это заставляло меня пользоваться случайными ночевками по 3–4 раза в неделю. Много времени и усилий приходилось тратить на нахождение и таких ночевок. На некоторые ночевки приходилось являться в 8–9 часов вечера и не выходить из дому уже до утра. Конечно, книги или какие-либо документы таскать с собой было неудобно, и поэтому пропадало зря много времени.
Я организовал небольшой аппарат из учащейся молодежи (студентов и курсисток университета, Института инженеров путей сообщения и Технического училища), членов партии и сочувствующих. Они доставляли мне квартиры для явок, для привоза и распределения литературы, а иногда и для ночевок. С ними можно было идти в огонь и воду. Фамилии некоторых из них я помню: Кичин, Шершаков, Шестаков (студенты Института инженеров путей сообщения), В. Филиппов (был арестован, но ненадолго), Пурышев (был арестован и осужден на два года крепости), Лисицын, Малеев, П. Филиппов и Королев (были арестованы после провала типографии и судились вместе с арестованными по этому же делу). Для них эта работа была партийной нагрузкой.
Кроме типографии и вышеописанного аппарата получения и распространения литературы в моем ведении было еще паспортное бюро, возглавлявшееся А. Карнеевым (кличка «Пахомов»). Паспортное бюро действовало энергично. Паспортное бюро поддерживало связи с Питером и Ростовом-на-Дону, с организациями которых оно обменивалось копиями документов. Однако несмотря на то, что наше бюро недурно работало, я с трудом достал себе подходящий документ. Это объяснялось тем, что мне по моей внешности нужен был армянский или грузинский документ, который в Москве невозможно было достать. По фальшивкам же нельзя было жить, ибо охранка проверяла документы вновь прибывающих в Москву.
В середине ноября 1906 г. выяснилось, что ни т. Сандро, ни т. Стуруа по болезни или по другим причинам не могут более работать в типографии. Я начал искать заместителя в Москве, но достать подходящего работника не мог, поэтому я, по предложению МК, поехал в Питер искать хорошего наборщика. В Петербурге я попал не то на явку ПК, не то на явку Большевистского центра (у зубного врача Доры Двойрес{126}). Оттуда меня направили на Загородный проспект, в столовку Технологического института. Там я встретил Надежду Константиновну Крупскую и многих других товарищей по партии. Меня познакомили с товарищем, который заведовал техническими делами Большевистского центра (а может быть и ПК; к сожалению, его кличку я забыл). Последний заявил, что у него имеется верный товарищ, хороший, опытный наборщик, но он ему самому очень нужен, так как они хотят поставить запасную типографию. С большим трудом наборщика мне все же уступили. Так как я боялся, что он может быть постановлением Петербургского комитета или еще какого-либо партийного органа взят обратно, то на следующий же день, после того как этот товарищ подтвердил, что он действительно наборщик-специалист (для нашей американки нужно было набирать быстро, иначе она стояла в ожидании набора), я отправил его в Москву к знакомым (я боялся направить его на мои явки или явки МК, чтобы он случайно не провалился). Сам же я остался еще на день в Петербурге. Вернувшись в Москву, я узнал, что петербургский наборщик стал настаивать, чтобы его отвели на мою квартиру (он ссылался на то, что я условился встретиться с ним у меня на квартире). Так как у меня постоянной квартиры не было, то его направили на квартиру, на которой я очень часто ночевал. Мне, конечно, это не понравилось, но я успокоился: его рекомендовал очень ответственный товарищ как верного человека. Когда я ввел его в типографию, оказалось, что он наборщик из рук вон плохой. К тому же, едва начав работать, он предъявил такие экономические требования, которые МК не в состоянии был удовлетворить из-за отсутствия средств. И, наконец, минуя «хозяина» типографии, он стал ходить на квартиру к моим знакомым, чтобы поймать меня.
Для меня стало ясно, что Питер сунул мне то, что ему было негоже. Но делать было нечего: раз он вошел уже в технику, удалить его невозможно было. Я остановился на этом факте так подробно потому, что с момента ареста типографии (в самой типографии в момент ареста работа не производилась) наборщик этот исчез и не дал о себе знать ни из тюрьмы, ни с воли, а из судебных материалов об этой типографии не видно, чтобы он был арестован. Еще до ухода т. Сандро, в конце 1906 г., ушел «приказчик» т. Вульпе. Его мы заменили хорошим, дельным товарищем из Московской организации; думаю, что это был т. Новиков{127}, который был арестован в типографии.
Как-то в середине апреля 1907 г. т. Аршак явился ко мне с членом партии, грузином (теперь я узнал его фамилию — Габелов{128}), и предложил назначить последнего на свое место. После наведения тщательных справок секретарь МК т. Марк и я согласились отпустить т. Аршака, тем паче, что «продать» магазин другому «хозяину» не представляло никаких трудностей.
Январь и февраль прошли в подготовке к партийному съезду (V Лондонскому). Во всех районах и ячейках шли дискуссии по вопросам, которые стояли в порядке дня съезда. По постановлению ЦК или МК на всех собраниях должны были присутствовать докладчики от большевиков и меньшевиков, на которых возлагалась обязанность комментировать основные резолюции большевиков и меньшевиков. Я также после хорошей подготовки (с конспиративной стороны) собрал работников технического аппарата Московского комитета. (Собрание состоялось на Мясницкой ул., в доме, где помещалась Мясницкая аптека, в квартире Шершакова.) На это собрание явился в качестве докладчика от меньшевиков Егор «Лысый», Егоров, теперь член ВКП(б), которого я знал с 1903 по 1904 г. как ярого большевика. Меня это крайне поразило тогда, ибо переход от большевиков к меньшевикам рабочих профессионалов-революционеров был редким явлением.