Все такие партийные собрания выбирали представителей на общегородскую конференцию, на которой уже выбирались делегаты на съезд от Москвы. От Московской парторганизации были выбраны тт. Покровский, Виктор Таратута, Иннокентий и Ногин — все большевики.
В апреле 1907 г. МК и вся Московская организация стали готовиться к 1 Мая. Московским комитетом был дан лозунг — объявление всеобщей забастовки. Были напечатаны в большом количестве прокламации о значении 1 Мая и небольшой красный плакат с призывом к рабочим бросать работу 1 Мая. Из-за каких-то праздников плакаты и прокламации распространялись два раза, до праздника и после него, в день ареста типографии.
В конце марта я наконец достал армянский паспорт какого-то студента питерского университета. Поэтому мои друзья — В. П. Волгин{129}, Бричкина, Гальперин и др. (из них двое легально жили на 3-й Тверской-Ямской) — переменили квартиру, чтобы я мог присоединиться к их коммуне. Они переехали в огромный дом Калинкина на Владимиро-Долгоруковской улице, и я снял у них комнату как только что приехавший из Питера. Так я прожил «по-человечески» почти целый месяц, имея свою комнату, не заботясь о ночевках.
10 мая (27 апреля) 1907 г. вечером я был, как обычно, на своей явке. Все было в порядке, только заведующий распространением литературы т. Королев почему-то запоздал. Жду — его все нет. Послал выяснить по телефону у его родных, не у них ли он, но там его не оказалось. Это мне не понравилось. Очевидно, что-то произошло. Но что именно? Мы хорошо знали, что перед 1 Мая жандармы арестовывают направо и налево, но пока как будто было еще рано — только 27 апреля. Я с явки направился прямо домой, будучи уверен, что с Королевым неблагополучно. На квартире у меня никогда ничего компрометирующего не бывало, но все же, перед тем как ложиться спать, я предупредил товарищей по квартире, чтобы они ночью не открывали дверей, прежде чем не разбудят меня. В полночь послышался сильный стук в двери черного хода. Я встал, уничтожил условные знаки к адресам и отправился открывать дверь. Спрашиваю: «Кто стучит?» Ответ: почтальон, принес срочную телеграмму. Я сейчас же догадался, что к нам явились непрошеные гости. Только открыл дверь, как ворвались пристав, шпики, околоточные, городовые, дворники. Квартира сразу наполнилась ими. Прежде всего они спросили, где живут В. П. Волгин и Целикова. Я сказал, в каких комнатах они находятся, а сам пошел к себе и лег в постель, наблюдая, что будет дальше. Наконец раздался стук в мою дверь, и вся свора ворвалась ко мне. Вижу, у меня на столе лежит книжка — протоколы конференции боевых и военных организаций РСДРП. Я был поражен: этой книжки у меня, конечно, не было. Откуда же она взялась?!
Наконец шпик, обращаясь к околоточному, сказал: «Возьмите эту книжку». Последний, посмотрев на нее, заявил: «Вы ведь видите, что она продается во всех магазинах и что на ней имеется адрес типографии». Они удалились. Тогда я взял книжку и положил ее вместе с другими книгами. Через несколько минут они опять явились в мою комнату, и шпик опять взял книжку, желая, очевидно, показать ее приставу, но околоточный остановил его и сказал недовольным тоном, что не следует тащить то, что никому не нужно. Так как шпик не унимался, то они пошли выяснить этот вопрос к приставу, и он решил дело в пользу околоточного. Под утро меня позвали к приставу, который спросил мою фамилию, имя, что я делаю и давно ли живу в Москве. Моими ответами он, очевидно, удовлетворился, так как извинился за беспокойство, и я отправился в свою комнату, ожидая финала. Наконец обыск кончился, и они удалились. Я вышел посмотреть, кого забрали. Оказалось, что они арестовали двух легальных, а оставили трех нелегальных. Ознакомившись с результатами обыска, мы все разразились хохотом. Арестовали двух товарищей, которые фактически не работали в партии: Волгин был социал-демократом, меньшевиком, но он не работал тогда в организации, Целикова же даже не была членом партии. Для нас тогда этот арест явился загадкой.
Утром ко мне явился т. Аршак, который хотя и знал, где я живу, но никогда ко мне не ходил. Конечно, я был удивлен его приходом, да еще после обыска. От него я узнал, что типография занята полицией. Мы условились встретиться с ним днем, и я отправился выяснять размеры арестов. Оказалось, что сейчас же, после того как привезли из типографии остаток майских прокламаций для распределения по районам, на явочную квартиру нагрянула полиция. Успели забрать литературу только для некоторых районов, у представителей же остальных районов, которые оказались при обыске, были найдены адреса как при них, так и на их квартирах. Аресты были большие, но основные организации — ячейки, райкомы и МК — не были ими затронуты. За типографией уже следили. Когда «приказчик» т. Новиков вынес корзинку с первомайскими листовками под видом кавказских фруктов, за ним пошли шпики и полиция, которые следили за каждым его шагом и делали обыски в тех квартирах, куда он входил. В то время когда «приказчик» отправился с листовками, в магазине-типографии находился новый «хозяин» Гавелов. Когда вернулся «приказчик» Новиков, Гавелов вышел из магазина и тут же на улице был арестован, после чего полиция ворвалась в магазин. Утром 11 мая (28 апреля), на следующий день после того как полиция заняла типографию, прежний «хозяин» магазина т. Аршак отправился в магазин (он тогда сдавал дела новому заведующему типографией). Подойдя к дверям, он был удивлен, найдя их запертыми. Рядом с дверями было большое окно. Посмотрев в окно, он увидел, что внутри хозяйничает полиция. Первым делом он бросился предупреждать товарищей, которые работали в типографии (я хорошо помню, что в подвале, где находилась типография, работы в этот день не производилось, ибо майские листки были готовы, а над ними они очень много трудились и до 2 мая ст. ст. были свободны). Повезло же т. Аршаку, он подошел к магазину, где его знали все дворники, городовые и соседи, и отошел незамеченным, затем явился ко мне после обыска и тоже не натолкнулся на засаду. Насколько я припоминаю, в магазине был арестован только «приказчик». Меня очень тогда интересовал вопрос, почему была арестована типография — она была так хорошо законспирирована, что без помощи провокатора охранка не могла бы ее найти. Казался странным и результат обыска у меня на квартире. Как мы позже установили, с обыском явились и на квартиру на 3-й Тверской-Ямской, где жили раньше, до переезда в дом Калинкина, Волгин и др. На этой квартире бывал питерский наборщик. У дворника полиция узнала адрес, куда переехал Волгин (на его имя была квартира), поэтому, как только явилась полиция к нам, она справилась, в каких комнатах живут Волгин и Целикова (только они оба числились по документам переехавшими с Тверской-Ямской улицы). Гальперин хотя и оставил за собой комнату, но не прописался, он уехал легализоваться. Я и еще два товарища переменили паспорта. Из этого мы сделали вывод, что полиция не знала, кого именно она ищет, а только знала, что эта квартира связана с типографией. Я был убежден в то время, что питерский наборщик выдал типографию. Об этом мы тогда писали в Питер, но точно установить этого нам, однако, не удалось. Да и теперь, когда я получил кое-какие судебные материалы по делу о типографии, я все же не могу установить, каким образом она провалилась (в одном месте в документах говорится: «Соединенными усилиями агентуры и наружного наблюдения была взята типография»). Должен прибавить, что в ноябре 1906 г. Гальперин привел к себе Житомирского (провокатора), с которым все живущие в квартире были хорошо знакомы. Я думаю, что если бы именно Житомирский тогда провалил нас, то он, как делал это позже (об этом ниже), дал бы точное описание каждого из нас, и полиция искала бы не по фамилиям, а по физиономиям. К тому же мы были бы арестованы раньше, за нами была бы слежка, а тут без всякой слежки в день взятия типографии явилась полиция на старую квартиру.
Типография просуществовала с сентября 1906 г, до апреля 1907 г. — 8 месяцев. Она выпустила 45 названий. Прокламации печатались в количестве от 5 тыс. до 40 тыс. экземпляров. Красные плакатики перед выборами во II Государственную думу и перед 1 Мая 1907 г. печатались в сотнях тысяч экземпляров. В списке прокламаций (43 названия), который фигурировал на процессе, не обозначен вышеназванный маленький майский плакатик, напечатанный на красной бумаге (больше чем в 350 тыс. экземпляров; мы должны были отпечатать его в 500 тыс. экземпляров, но то ли типография не успела, то ли не хватило бумаги), и брошюра «Кто истинный защитник трудящихся». В типографии действительно вели счет как названиям, так и количеству печатаемых прокламаций и периодических органов. Если не считать последний майский плакатик и брошюру, то 43 названия распределяются таким образом: по политическим и экономическим вопросам было издано 7 листков к рабочим в количестве 174 тыс. экземпляров; ко всему народу и к товарищам и гражданам — 21 название в 705 500 экземпляров (главным образом, о политических требованиях партии и отношении РСДРП к разным вопросам жизни страны); к крестьянам — 4 листовки в 140 тыс. экземпляров и аграрная программа нашей партии в 20 тыс. экземпляров; к солдатам — 2 прокламации в 10 тыс. экземпляров; к железнодорожникам — 1 листок — 10 тыс. экземпляров; 2 номера журнала «Голос железнодорожника» и листок железнодорожного союза{130} в 15 тыс. экземпляров — всего 25 тыс. экземпляров; 1 листок к обществу (обращение за помощью арестованным) в 6 тыс. экземпляров и, наконец, 4 названия с отчетами МК за ноябрь — декабрь, проект резолюции к V съезду партии и проект обращения к думской фракции в 14 тыс. экземпляров. Всего в этой типографии за этот срок было отпечатано около полутора миллионов экземпляров различных листков.
После предмайского провала полиция начала вылавливать членов комитета поодиночке. В начале мая был арестован т. Карпов (секретарь Московского комитета). В общежитие Технического училища, где были явки и происходили заседания МК, очень часто начала являться полиция. Только благодаря тому, что там жило много членов партии (Филиппович, Богданов и др.), до крупных провалов в общежитии не доходило, ибо нас предупреждали еще до прихода полиции и участники собрания или явки своевременно расходились по разным комнатам. Должен отметить, что полиция боялась устроить в общежитии облаву или оставить где-либо засаду. В последнем случае студенты все равно предупреждали бы пришедш