Вернувшись в Лейпциг, я прежде всего стал основательно подготовлять все нужное для дела за границей: получил чердак в помещении социал-демократической «Лейпцигской народной газеты»{141}, в котором я устроил склад нашей литературы и приспособил все для упаковки. Все материалы, нужные для упаковки, я выписал через экспедицию газеты. Литературу же нашу из Женевы и позже из Парижа Макс Зейферт и Леман разрешили мне получать в адрес конторы на их имена. В их же адрес я стал получать денежные переводы и письма из-за границы. Для писем из России я получил множество адресов активных работников лейпцигской социал-демократической организации, большинство которых работало тут же, в «Лейпцигской народной газете». Таким образом, по получении из России писем адресаты приносили их Максу Зейферту, а у последнего или я лично забирал каждый день, или же мне приносил их мой квартирный хозяин, активный социал-демократ, который несколько раз в день бывал по делам у Макса Зейферта. Оставалось только найти явки и квартиры для приезжавших ко мне товарищей из-за границы и из России. И с этой задачей я быстро справился: явку для заграничников я устроил в Народном доме. Там же было нечто вроде гостиницы для товарищей, которые приезжали на несколько дней. Гостиница была хорошая. Для тех, которые задерживались дольше у меня, гостиница была слишком дорога, и поэтому я имел ряд комнат в частных квартирах, которые оплачивал только за те дни, когда кто-нибудь там жил. Явки для России были в частных квартирах. С явочными квартирами я был связан телефоном через моего квартирного хозяина (у него дома был телефон). В Лейпциге за период с 1909 по 1912 г. у меня перебывало множество товарищей, многие из которых теперь активнейшие работники нашей партии и Советской власти. Нужно иметь в виду, что транспорт нашей литературы был запрещен и почти все товарищи, бывавшие у меня, являлись для саксонской полиции «нежелательными иностранцами». Они жили без заявки в полиции, да и мне самому пришлось порядочное время жить без прописки, пока я не раздобыл себе чужой заграничный паспорт, по которому мог прописаться.
От Лейпцигской русской колонии, которая была довольно многочисленна и состояла главным образом из студентов национальных меньшинств царской России, я держался очень далеко. Только с Максом Савельевым{142}и его женой, которые в то время учились в Лейпциге, я встречался часто.
Плохо обстояло дело с организацией аппарата транспорта в России: получать литературу недалеко от германо-русской границы, отправлять ее в какой-нибудь крупный русский город, а оттуда под различным видом рассылать или развозить по местным организациям было очень трудным делом в 1909 г. Меня ЦК связал с группой товарищей, находившихся в Вильно («Саша» — Александр Струмин — недавно был арестован по обвинению в том, что до 1917 г. состоял сотрудником Виленского охранного отделения, и Соня Кренгель), которым было поручено выполнить вышеописанную задачу. Я связал их с теми лицами в пограничной полосе России, от которых они должны были получать литературу, которую я стал посылать, не дожидаясь организации аппарата в России. По различным причинам виленцам не удалось выполнить возложенных на них заданий, и мне пришлось возобновить отправку литературы в Россию небольшими партиями «панцирным» и чемоданным (с двойным дном) способами. Последним способом я отправил в описываемое время немало литературы с ехавшими в Россию товарищами. Они отвозили ее в Питер, Москву или в другие города. Часто мы направляли литературу в Вильно, оттуда уже рассылали ее по России.
Наконец, я настоял на том, чтобы для транспортной работы в России дали более ответственного товарища, с инициативой, который не ждал бы у моря погоды, а сам ездил бы на русскую сторону к границам, к тем контрабандистам, с которыми мы имели дело. Был назначен т. Зефир Илья (Сергей Моисеев), который в начале лета 1909 г. приехал ко мне в Лейпциг. Мы составили план дальнейшей работы, после чего он поехал в Россию для налаживания приемки литературы.
В июне того же 1909 г. т. Зефир вновь приехал ко мне в Лейпциг, и мы вместе поехали в Тильзит, где нас уже ожидали те лица, которые взялись доставлять литературу в Россию. Тов. Зефир взял у контрабандистов адреса, по которым их можно было найти в России, и сейчас же поехал туда сам. Дело сразу заметно двинулось вперед.
Из всех связей, которые были тогда в нашем распоряжении, мы оставили лишь самые солидные: контрабандиста, литовского крестьянина Осипа (у него было порядочное хозяйство) и сувалкского мещанина Натана. Осип через своих людей забирал литературу в пакетах в Тильзите, в типографии Маудерода, и доставлял их в деревни близ железнодорожных станций Шавли и Радзивилишки бывшей Либаво-Роменской железной дороги. Оттуда литературу забирали товарищи из транспортной группы России. Осип брал недорого: 18–22 рубля за пуд, но зато он переносил в один раз не меньше 4 1/2 пуда (три пакета по 1 1/2 пуда в упаковке, какая нами практиковалась в период до 1905 г.). В 1904 и 1905 гг. он транспортировал по 10 пакетов и больше в один раз. Но процедура доставки от Тильзита до русской деревни отнимала много времени. Несмотря на то, что Осип работал без провалов, эта граница была для нас менее ценна, ибо мы главным образом транспортировали периодический орган «Пролетарий», который хотя и выходил аккуратно, но все же терял значение от долгого лежания на границе.
Зато Натан доставлял литературу очень быстро и довольствовался за один раз лишь одним пакетом в 1 1/2 пуда. Мы называли этот транспорт «экспрессом», ибо в несколько дней он доставлял наши пакеты из Гольдапа (Пруссия), куда мы ему их присылали, до Гродно (недалеко от города). За такой транспорт мы не скупились платить и по 35–40 рублей с пуда. Сам Натан, с которым я изредка виделся, производил впечатление полуидейного человека, полуконтрабандиста. С нами он работал честно и много нам тогда помогал. Несмотря на то, что для отправки людей через границу в Россию и обратно у нас была хорошая граница Щучин — Граево, мы через Натана отправляли людей из-за границы и из России, так как Гродно и Августово были оживленными пунктами, через которые наша публика проезжала незаметно.
Обе границы работали с небольшим аппаратом. Для «экспресса»-транспорта, который главным образом и работал тогда, была направлена в Гродно товарищ К. Я. Лебит — жена П. Лебит, с которым я сидел вместе в Одессе (он сам тоже работал в Гродно по транспорту несколько месяцев в 1910 г.). Как организация, так и связи, о которых я писал выше, остались без изменения до 1913 г., хотя в России уже выходила легальная ежедневная газета «Правда».
Заграничная партийная литература стала попадать в Россию в большом количестве и аккуратно. Транспорт работал без перебоев до середины 1910 г. Тов. Зефир имел свою штаб-квартиру в Минске (в переписке мы называли Минск Моршанском), но ему часто приходилось бывать по делам и в Питере и Москве. В Москве же он и был арестован летом 1910 г. Мы стали искать заместителя Зефиру, ибо вся транспортная организация сохранилась и арестом Зефира не была затронута. И вот мы получили письмо от Матвея Бряндинского (он оказался провокатором), в котором он сообщал, что выезжает за границу по требованию т. Ногина (последний был тогда в Русском бюро Центрального Комитета). Мне письмо Матвея не понравилось (он писал в нем химическим способом, без шифра, что выезжает из Питера тогда-то и просит его встретить, для чего описал свою наружность). Я сейчас же сообщил об этом письме Марку (Любимову) в Париж (последний заведовал тогда всеми техническими делами ЗБЦК). Марк высказал свое мнение, что Матвей написал такое письмо по неопытности. Когда Матвей приехал, выяснилось, что Макар (Ногин) назначил его преемником т. Зефира. Кроме т. Ногина его рекомендовали Мария Ивановна Томская и другие товарищи. (Матвей работал как профессиональный революционер с 1909 г., со времени своего побега из тобольской ссылки, в Питере и Москве сначала как секретарь и организатор многих районов, потом как уполномоченный и заведующий паспортным бюро Центрального Комитета. После ареста т. Зефира Русское бюро ЦК назначило Матвея заведующим транспортом в России.) Я передал Матвею связи с товарищами в России, которые уже работали по транспорту. По приезде в Россию он взял к себе в помощники т. Валерьяна (Залежского){143}, который вел всю практическую работу, а сам Матвей вел переписку со мной и с Русским бюро ЦК или с его уполномоченными. Местопребыванием Матвея был Двинск, а Валерьян жил то в Гомеле, то в Новозыбкове. В начале работы Матвея все шло недурно: литература получалась и аккуратно развозилась по России. Но позже, хотя мы и посылали литературу на границу и оттуда ее вывозили (я посылал деньги контрабандистам после того, как они и Матвей извещали, что литература забрана с границы), в России организации или совсем не получали литературы, или получали ее очень редко. Из-за этого я несколько раз вызывал Матвея за границу. Там мы вырабатывали планы, как лучше и быстрее посылать литературу парторганизациям, и вначале, по возвращении Матвея в Россию, дело двигалось лучше, но потом литература опять начинала куда-то пропадать (позже уже выяснилось, что львиная доля всей посылавшейся нами литературы Матвеем отправлялась в Московское жандармское управление и в департамент полиции){144}. В 1911 г. я ему написал, что если майский листок, который был издан ЦО, не будет доставлен вовремя таким-то и таким-то организациям, то мы распустим транспортную организацию в России за бездеятельность. Результат был поразительный: листок доставлен был вовремя. В конце 1911 г. на основании накопившихся у меня данных против Матвея я потребовал удаления его с работы и недопущения на январскую партконференцию 1912 г., на которую он хотел проникнуть, и выдвинул против него обвинение в провокации, хотя прямых улик против него у меня и не было. Я думаю, что нелишне рассказать товарищам читателям, каким образом я пришел к заключению, что Матвей — агент охранки. О первом странном письме, которое я получил от него из Питера, я уже писал выше. От этого письма у меня остался скверный осадок. Кроме того, мне казалось странным, что аппарат транспорта в России не арестовывается, литература все время регулярно получается, но она куда-то пропадает; когда же я пригрозил роспуском организации, майский листок быстро и аккуратно был доставлен организациям. Меня также удивляло, что Матвей приезжал за границу с заграничными паспортами: в годы злейшей царской реакции не каждый нелегальный работник мог добыть такую роскошь, как заграничный паспорт. В августе 1911 г. Матвей был у меня в Лейпциге. Приехал к этому времени н