Когда все резолюции были предварительно обсуждены и одобрены, открылось официальное заседание, на котором присутствовали, кроме вышеназванных товарищей, Богданов, «Марат» (Шанцер{165}) и еще кто-то, точно не помню (на официальном заседании расширенной редакции «Пролетария» я не присутствовал). Постановления расширенной редакции «Пролетария» точно и определенно наметили линию большевиков по вопросам тактики и организации РСДРП, которая проводилась ими до конференции 1912 г. На этой конференции многие из этих решений были закреплены в резолюциях. В то время в крупных городах России еще существовали парторганизации и функционировало с перерывами Русское бюро ЦК, состоявшее из одних большевиков, ибо меньшевики в его работе не принимали никакого участия. В партийной печати за границей обострилась борьба с ликвидаторством. В январе — феврале 1910 г. в Париже был созван пленум Центрального Комитета. Кто из большевиков, приехавших из России, принимал участие в пленуме, я не помню, ибо я лично в нем не участвовал, а был лишь информирован о нем т. Ногиным, бывшим на пленуме Центрального Комитета. Среди членов ЦК большевиков были разногласия по вопросу об объединении всех течений в партии. Товарищи Ногин и Иннокентий, собравшие большинство среди членов ЦК большевиков, провели на пленуме (на словах) объединение всех течений в РСДРП с единым ЦК и ЦО из представителей большевиков, меньшевиков и «националов». Согласно постановлению пленума ЦК меньшевики-ликвидаторы должны были закрыть свой заграничный орган «Голос социал-демократа», послать в русский ЦК трех своих представителей и способствовать восстановлению нелегальных партийных организаций. С другой стороны, большевики должны были закрыть свой фракционный орган «Пролетарий», сдать типографию, транспорт и все финансы ЦК, который создал Заграничное бюро ЦК из представителей (по одному) большевиков, меньшевиков, СДПиЛ, Бунда и социал-демократов Латышского края (так как в ЦК социал-демократов Латышского края тогда преобладали большевики, то ЗБЦК фактически было большевистским). Пленумом ЦК была намечена редакция ЦО — «Социал-демократа» из пяти лиц: двое от большевиков, двое от меньшевиков и один от СДПиЛ. Этот же пленум ЦК постановил оказывать финансовую помощь венской «Правде», как популярной рабочей газете, и послал в ее редакцию своего представителя. Тов. Ногин рассказывал мне о решениях пленума, захлебываясь от удовольствия, радовался, что наконец-то удалось объединить на практической работе в России большевиков и меньшевиков (пленумом были решительно осуждены ликвидаторство и отзовизм-ультиматизм) и втянуть в работу «националов». Одно только его смущало: Ленин оказался решительным противником тех постановлений пленума, которые делали уступки меньшевикам, и тех решений, которые затрудняли работу большевиков, поставив их в зависимость от случайных представителей «националов», хотя и подчинился решению большинства членов ЦК большевиков. Тов. Ногин с горечью мне говорил, что Ленин не понимает, насколько важно для работы в России единство.
Большевики выполнили постановление пленума: закрыли свой орган, передали крупную сумму денег «держателям» (Каутскому, Мерингу и т. Цеткин{166}) согласно решению пленума ЦК, а также передали весь технический аппарат ЗБЦК. А меньшевики своего органа не закрыли, и никто из них в Русском бюро ЦК не работал. Они даже противодействовали восстановлению Центрального Комитета. Больше того, сторонники ликвидаторского «Голоса социал-демократа» в России открыто выступали против нелегальной партии, против ЦК и ЦО. Да и сам «Голос социал-демократа» тоже не отставал от своих российских сторонников. Со стороны ликвидаторов — русских и заграничных — после пленума ЦК поднялся буквально крестовый поход против нелегальной партии и в особенности против большевиков. Началась с их стороны травля сторонников нелегальной партии в России во всех легальных рабочих организациях, во главе которых стояли меньшевики-ликвидаторы. Примиренческая тактика части членов ЦК большевиков затрудняла борьбу с ликвидаторами. Так, вследствие примиренчества части членов ЦК большевиков большевики должны были уже зависеть от представителя СДПиЛ, который входил пятым членом в редакцию ЦО, чтобы провести свою линию в «Социал-демократе», и от ЗБЦК — в финансовом и техническом отношениях (у «держателей» так и осталась часть сданной им суммы денег, которая могла тогда очень и очень пригодиться большевикам). Мне не довелось видеть т. Ногина до 1917 г., поэтому я не мог узнать, какое впечатление произвел на него финал решений пленума ЦК 1910 г., но заграничные большевики-примиренцы нисколько не были смущены результатом решений пленума.
В конце декабря 1910 г. я вновь очутился в Париже. К этому времени в Париж из России приехали Михаил Миронович (Н. Н. Мандельштам) и А. И. Рыков. Я уже не помню, по какому поводу в одном — не то русском, не то французском — кафе собрались Марк, Лева, Рыков, я, Михаил Миронович и Лозовский. На этом собрании я выдвинул вопрос о том, что следовало бы тем немногочисленным парторганизациям, которые работают в России, перед 1 мая, 22 (9) января и в связи с другими событиями посылать заблаговременно прокламации в напечатанном виде или в рукописях. В последнем случае более крупные организации смогли бы найти способ для их размножения. Я заявил, что берусь доставлять листовки аккуратно и вовремя русским организациям.
Мое предложение было принято, и парижане стали составлять список литераторов для выполнения принятого решения. В этот список Марк, Лева и Лозовский включили литераторов всех течений, в том числе и Мартова, но в него не были включены ни Ленин, ни другие большевистские литераторы. Так всегда случается с примиренцами: начинают мирить непримиримое, а затем скатываются в оппортунистическое болото. Так было и с примиренческим ЦК в 1904 г., так случилось и с большевиками-примиренцами описываемого периода. Я был очень возмущен невключением в список большевистских литераторов и рассказал об этом Надежде Константиновне и Ильичу. После возвращения т. Ногина в Россию были сделаны многократные попытки создать Русское бюро ЦК, но все попытки до конца 1911 г. кончались только арестами.
Большевистский заграничный центр принимал все меры, чтобы создать Бюро ЦК в России. Однажды мною был послан товарищ к польскому члену Русского бюро ЦК в Краков — т. Ганецкому; этот товарищ должен был сопровождать т. Ганецкого в Москву и связать его с членами Русского бюро ЦК; но когда они явились в Москву, то члены Русского бюро ЦК, с которыми надо было связаться, были уже арестованы. Большевики употребили невероятные усилия и принесли колоссальные жертвы, чтобы, с одной стороны, отстоять и воссоздать после многочисленных арестов местные парторганы и ЦК в России, а с другой стороны, вести в России и за границей идейную борьбу в печати и на немногочисленных партсобраниях против разлагающих партию ликвидаторов и других антипартийных группировок. Усилия большевиков увенчались в конце концов успехом.
Перед возвращением в Лейпциг я был у Ильича. В разговоре о партийных делах за границей и в России зашла речь о том, что нет авторитетного партийного органа в России, который был бы способен собрать воедино все имеющиеся организации и вокруг которого сплотились бы заграничные большевики. Я предложил большевистским членам редакции ЦО взять на себя организацию такого центра. Ленин усмехнулся и сказал Надежде Константиновне, которая вошла в комнату во время нашего разговора: «„Пятница“ предлагает организовать центр для воссоздания центральных органов партии». Оказалось, что у Ленина и у товарищей, которые тогда с ним работали, уже был составлен план созыва партконференции, о чем я узнал позже.
За время моего пребывания за границей на работе по транспорту и посредничеству между Россией и заграницей меня очень часто вызывали из Берлина в Женеву и из Лейпцига в Париж в моменты острых разногласий в партии. По приезде туда я всегда бывал у Ленина. Бывало, спрашиваешь Ильича: «По какому поводу меня вызвали?» На мой вопрос я получал всегда одинаковый ответ: «Побудьте несколько дней, повидайтесь с товарищами, а потом поговорим». А когда я к нему вновь заходил уже перед отъездом, он меня спрашивал: «Ну как, определились?» Только после того как я ему говорил, как я смотрю на создавшееся положение, он излагал свой взгляд и свои предложения.
До войны у меня была интенсивная деловая переписка с Надеждой Константиновной и с Ильичем, но, к сожалению, она у меня не сохранилась. Перед отьездом в Россию летом 1905 г. я оставил свой архив, в том числе и письма Ильича и Надежды Константиновны, в Женеве у т. Лядова (как мой архив, так и архив т. Лядова в Женеве пропали), а в 1913 г., перед последним отъездом в Россию, я всю переписку уничтожил.
В 1911 г. 18 (5) июня было созвано собрание живших за границей и случайно прибывших туда членов ЦК — антиликвидаторов (большевики и СДПиЛ), которое констатировало невозможность воссоздания центральных парторганов, выбранных на Лондонском съезде, ибо все члены Русского бюро ЦК были арестованы, а в ЗБЦК меньшевики и ликвидаторы, получили большинство (в то время ЦК социал-демократов Латышского края стал ликвидаторским). На этом совещании было решено создать Организационную комиссию для подготовки созыва партконференции и Заграничную техническую комиссию для ведения технических дел из трех товарищей: одного большевика, кажется т. Камского, большевика-примиренца Левы и представителя СДПиЛ — Ледера. В июне или июле ко мне в Лейпциг приехали Семен Шварц и Захар — Бреслав{167}. От них я узнал, что они едут в Россию в связи с подготовкой партконференции. Я дал им связи с транспортной группой в России, чтобы отправить через границу делегатов конференции, а их самих отправил через разные границы