Кроме перечисленных уже мною товарищей на конференции присутствовали Ленин как редактор ЦО, Надежда Константиновна Крупская, т. Александров (Семашко){178} от Комитета заграничных организаций содействия большевикам.
Конференция все время заседала в чешском социал-демократическом Народном доме (этот Народный дом после раскола в партии в 1920 г. был захвачен чешскими социал-демократами с помощью полиции, несмотря на то, что огромное большинство чешской социал-демократической партии примкнуло к Коммунистическому Интернационалу); там же, в ресторане, делегаты столовались, а жили все у чешских рабочих, членов социал-демократической партии. Конференция заседала очень долго — недели две. Порядка дня конференции точно не помню. Конференция обсуждала вопросы о ликвидаторах, которых она поставила вне партии, о текущем моменте и выборах в IV Думу, о думской социал-демократической фракции (конференция констатировала улучшение ее работы), организационный вопрос, вопрос о страховой кампании (в резолюции конференции по этому вопросу был детально рассмотрен страховой закон III Государственной думы о больничных кассах и пр. и детально определены требования революционной социал-демократии по страхованию рабочих, которые Советская власть действительно ввела в жизнь), о нелегальной социал-демократической печати, о формах заграничных организаций содействия, о голоде, о захватнической политике царизма в Персии и Китае, о ЦО и о выборах в центральные учреждения партии{179}. Конференция внимательно заслушала доклады с мест, в результате которых была констатирована необходимость усиления работы по созданию нелегальных ячеек и связи их с революционными социал-демократами во всех легальных рабочих организациях путем объединения их во фракции по профессиям.
Из докладов делегатов с мест и представителя российской Организационной комиссии по созыву конференции получилась ясная картина тех усилий со стороны немногочисленных местных организаций, состоявших из большевиков, которые были употреблены на местах, чтобы сохранить связь с рабочими фабрик и заводов. Среди последних охранка старалась внедрить провокаторов под видом твердокаменных большевиков, которые выдавали лучших товарищей организации, как только последняя начинала хорошо работать и налаживать связь с рабочими фабрик и заводов. Оставшимся на свободе товарищам опять приходилось начинать сызнова. К ним на помощь приезжали большевики из ленинской гвардии — профессиональные революционеры, которые бежали из тюрем и ссылок. Работа снова налаживалась, но опять начинались провалы — и так повторялось много раз во многих городах. Все же охранке не удавалось совсем уничтожить местные организации большевиков, к которым рабочие на местах относились с большим доверием, как показали последующие 1913–1914 гг. К меньшевикам-ликвидаторам, несмотря на то что полиция редко прибегала по отношению к ним к репрессиям, рабочие не шли и их мало поддерживали.
Из доклада российской Организационной комиссии выяснилось, что многие местные организации выбрали делегатов на конференцию (Урал, Сибирь и др.), но делегаты были арестованы.
Во время конференции работало несколько комиссий, выбранных ею.
Конференция заседала в момент, когда уже явны были признаки подъема рабочего движения. Помню, какой живой отклик нашло на конференции сообщение пражской немецкой прессы о столкновениях между рабочими и полицией в Риге. Газеты тогда сообщали, что фабрика, в которой работали женщины, забастовала, но заводоуправление не открывало ворот фабрики, и забастовщицы вынуждены были остаться на фабрике. Когда об этом узнали рабочие соседних фабрик, они взломали ворота и освободили работниц. При этом произошло столкновение с полицией. Утром, перед открытием заседания конференции, я показал Ильичу газету. Сейчас же по открытии заседания он перевел на русский язык сообщение и добавил, что все признаки говорят о том, что времена черной реакции уже прошли.
Хочу здесь рассказать о двух незначительных фактах, которые остались у меня в памяти. Когда обсуждался вопрос о Центральном органе (ЦО), я резко выступил против его редакции за то, что она иногда забывает, что ЦО — «Социал-демократ» существует не только для заграничных товарищей, которые в курсе всех партийных споров, но, главным образом, для товарищей в России. В доказательство я процитировал несколько мест из ЦО, где были резкие личные выпады против представителя СДПиЛ в редакции Центрального органа. Я спрашивал, кто внес в ЦО такие нравы (статья была не подписана)? Председательствовал тогда т. Филипп. Когда я кончил цитировать ЦО, председатель призвал меня к порядку за такое нетоварищеское выступление (он не заметил, что это не мои слова, а что я цитировал Центральный орган). Тогда Ленин заявил, что цитируемую статью писал он. Председатель смутился, а делегаты конференции залились смехом.
Я предложил превратить ЦО в месячный научный журнал, наподобие «Neue Zeit» («Новое время»{180}), научного органа ЦК германской социал-демократической партии, так как для массового читателя имеется популярная «Рабочая газета»{181} за границей и «Звезда» в России. Хотя мое предложение было отвергнуто, но все же конференция выразила пожелание, чтобы в Центральном органе помещалось больше статей пропагандистского характера.
После окончания работ Всероссийской партийной конференции я вернулся в Лейпциг.
По возвращении моем в Лейпциг было получено известие, что в Берлин приехали члены III Государственной думы тт. Полетаев и Шурканов[26]. Думская социал-демократическая фракция была приглашена на конференцию, но ее представители опоздали. Адреса своего они не сообщили, но им можно было писать до востребования. Когда Ильич узнал о приезде думцев, он просил вызвать их в Лейпциг. Я не находил возможным сообщить в письме до востребования лейпцигский адрес, поэтому послал в Берлин т. Загорского, который нашел депутатов в Берлине и вместе с ними приехал вечером на второй день в Лейпциг. После их приезда началась кутерьма. Ильич не хотел, чтобы Шурканов (он тогда был меньшевиком-партийцем) знал, что Малиновский вошел в ЦК, и поэтому приходилось то устраивать заседания ЦК вместе с Полетаевым, но без Шурканова, то вместе с Полетаевым и Шуркановым, но без Малиновского. Шурканов, конечно, не должен был знать о том, что заседают без него. Заседания происходили в здании типографии «Лейпцигер Фольксцейтунг», в кабинете тогдашнего заведующего т. Зейферта. В первый же вечер при встрече в кафе с депутатами Думы — Полетаевым и Шуркановым я заметил слежку. Меня это сильно обеспокоило. В Лейпциге ведь тогда был весь русский ЦК и большинство делегатов конференции, ожидавших отправки в Россию. До возвращения из Праги за мной слежки не было, значит она была вызвана конференцией, но о последней, кроме тех, кто присутствовал на ней, знали три товарища, которые мне так или иначе помогали. На следующий день я отправился к Малиновскому и Тимофею, которые жили в предместье Лейпцига в небольшой гостинице — у одного социал-демократа. При выходе из трамвая я увидел, что за гостиницей следят. Когда мы вышли втроем (мы должны были отправиться на заседание ЦК с депутатами Думы), шпик пошел за нами. Нам пришлось порядочно кружить, пока мы от него отделались. По дороге Малиновский все время выражал удовольствие, говорил, что Лейпциг напоминает ему Россию, так как ему приходится здесь убегать от слежки так же, как в России. Несмотря на слежку, я был убежден, что охранка не знала о месте работы конференции и о составе ее участников. Мысль о том, что на конференции присутствовали два провокатора, понятно, никому и в голову не приходила. Заседания представителей ЦК с думскими депутатами кончились благополучно, и депутаты, Тимофей и я, по решению ЦК отправились в Берлин к «держателю» большевистских средств — Каутскому. Последнему наша делегация должна была сообщить, что состоялась Всероссийская партийная конференция, выбравшая ЦК, к которому перешло все имущество партии, в том числе и средства, переданные большевиками «держателям» на хранение по решению пленума ЦК в 1910 г. Владимир Ильич тоже поехал в Берлин, чтобы узнать результаты переговоров с Каутским. Вечером того же дня делегация отправилась к Каутскому. Толковали мы с ним довольно долго, но безрезультатно, так как он хотел раньше узнать об отношении к январской конференции всех остальных течений РСДРП, после чего он обещал дать ответ на требование Центрального Комитета. Вечером мы встретились с Ильичей в ресторане и информировали его о нашем разговоре с Каутским, после чего он уехал в Париж. Думские депутаты остались в Берлине, а я и Тимофей вернулись в Лейпциг. Все делегаты конференции очень скоро благополучно добрались до России, о чем они меня известили (самым аккуратным оказался провокатор Аля Романов — еще с границы он прислал открытку о благополучном прибытии на родину).
Январская партийная конференция имела огромное значение в истории нашей партии. Она воссоздала центральные учреждения партии, которые просуществовали до Апрельской партийной конференции (1917 г.). Центральный Комитет и редакция ЦО, избранные на январской конференции, связались со всеми организациями России, создали ежедневную газету в Питере — «Правду» и направляли и руководили деятельностью думской шестерки (депутаты IV Думы от рабочей курии). Центральный Комитет и редакции ЦО партии, избранные на январской конференции 1912 г., фактически осуществляли руководство (организационное и идейное) рабочим движением 1912–1914 гг. по всей России.
Летом 1912 г. Владимир Ильич и редакция ЦО переехали из Парижа в Краков, чтобы быть поближе к России и более оперативно руководить движением. Проездом в Краков Владимир Ильич, Надежда Константиновна и ее мать прожили в Лейпциге несколько дней, и мы много говорили о немецкой социал-демократии. Я защищал ее изо всех сил, а Владимир Ильич тогда уже к немецкой социал-демократии относился весьма скептически. После 1917 г. Ильич неоднократно шутливо указывал мне на действия «моих друзей» — немецких социал-демократов.