[33].
Остановлюсь теперь на своей партработе в Самаре.
Когда мне стало известно, что еду в Самару, я написал Надежде Константиновне Крупской, чтобы Ильич написал в редакцию самарской газеты «Заря Поволжья»{200}, что мне можно доверять, я просил их также, чтобы меня связали с сторонниками питерской «Правды» (Ильич под разными псевдонимами иногда помещал свои статьи в еженедельнике «Заря Поволжья»).
По приезде в Самару я стал искать товарищей, адреса которых я получил в Москве перед отъездом, но связать меня с местной парторганизацией они не могли: одни сами не были связаны с организацией, а другие боялись связать меня, так как явок у меня не было, а лично меня никто не знал. Несмотря на то что за помещением редакции «Заря Поволжья» была постоянная слежка, я ежедневно ходил туда в ожидании письма обо мне из Поронино от Ильича. Вскоре товарищи из редакции начали подозрительно ко мне присматриваться и подробно расспрашивать о том, кто, мол, я, откуда приехал, зачем и т. д. Так как я не знал, кто сидит в редакции — большевики или меньшевики, я, конечно, отвечать подробно на их расспросы не мог, что еще больше усилило их подозрительность{201}. Я стал реже ходить в редакцию. Чтобы скорее связаться с самарскими товарищами, я стал писать письма Малиновскому, в думскую фракцию, прося связать меня с кем-нибудь.
Наконец получилось долгожданное письмо из Поронино. Отношение ко мне большевиков, которые работали в редакции, сразу изменилось{202}. Степан (Белов), секретарь редакции, большевик (во время войны он сделался оборонцем и меньшевиком, а позже подвизался в самарской учредилке), ввел меня в курс самарских дел. Положение было незавидное. Никакой парторганизации, ни большевистской, ни меньшевистской, в Самаре не существовало, хотя на многих фабриках и заводах были смешанные партгруппы из меньшевиков и большевиков. Меньшевики организовали легальное «общество разумных развлечений», куда входили и большевики. В этом обществе устраивались лекции на общеобразовательные темы, была библиотека и пр. Здесь же происходили споры между меньшевиками и большевиками по углам, а не открыто — в докладах с прениями. Председателем «общества разумных развлечений» был какой-то самарский адвокат, фамилии которого я не помню. Лица, ответственные за политическую физиономию общества перед начальством, следили за тем, чтобы в помещении общества ничего неразрешенного не происходило. На собраниях и лекциях могли присутствовать только члены общества. Несмотря, однако, на все ограничения, в помещении общества все время толпились рабочие, там же встречалась и наша публика, но никаких заседаний конспиративного характера не устраивалось, ибо там, наверно, были глаза и уши самарской охранки.
Другим центром, вокруг которого группировались подлинные революционные элементы рабочего класса Самары, была газета «Заря Поволжья», но и она не имела определенной политической физиономии. В редакции были два меньшевика, два большевика, и они сообща намечали пятого члена редакции — секретаря. В апреле 1914 г. секретарем был Белов — большевик. В газету писали Дан, Мартов и Ленин.
В Питере «Правда» и «Луч»{203} вели между собой борьбу не на жизнь, а на смерть, а в то же самое время в Самаре на страницах одной и той же газеты выступили руководители как революционно-пролетарского направления в русском и международном рабочем движении, так и псевдореволюционных и холопско-буржуазных воззрений.
Повидавшись еще кое с кем из самарских большевиков, мне удалось убедить их в необходимости и возможности создать самостоятельную большевистскую нелегальную парторганизацию. Все предпосылки для создания организации были налицо. Через газету и «общество разумных развлечений» отдельные большевики были связаны с рабочими группами заводов, но создать организацию они боялись, мотивируя тем, что в нее проникнут провокаторы и охранка быстро ликвидирует организацию. В первых числах мая, в воскресенье, состоялось в овраге около Трубочного завода собрание большевиков. На нем присутствовали от Трубочного завода Бедняков{204}, Вавилкин и еще один рабочий, фамилии которого я не помню. От большевиков Самарского рабочего кооператива — Станкевич{205}, от редакции — Белов и еще несколько товарищей, имена которых я забыл. На этом учредительном собрании большевиков я сделал доклад о положении в партии, а Белов (или Бедняков) информировал о положении дел в Самаре. После обмена мнениями было решено создать большевистский временный Самарский комитет, который должен был уже подготовить созыв самарской конференции большевиков, вести текущую работу и связаться с ЦК и ЦО партии. Во временный комитет вошли Бедняков, Белов, я, конторский служащий Веньямин (фамилию я забыл){206} и еще один рабочий с Трубочного завода. Мне было поручено связаться с центральными органами партии и заняться организацией распределения питерской «Правды» и нашего журнала «Просвещение»{207}.
Так как Малиновский не ответил на мои письма, которые я ему посылал в апреле, я информировал о самарских делах Заграничное бюро ЦК в лице Н. К. Крупской и установил с ней постоянную и частую переписку. Я ей писал шифрованные письма по имевшимся у меня заграничным адресам, а от нее получал письма через Пензу{208}, откуда мне пересылал их т. Итин, с которым я работал вместе в Берлине и Одессе. Он достал для этого хороший пензенский адрес на Земельный банк, что гарантировало от вскрытия и пропажи заграничной корреспонденции, а из Пензы в Самару письма уже шли с меньшим риском. После же бегства Малиновского из Думы я потерял связь с русским ЦК, ибо был связан с последним через Малиновского, писать же другим членам нашей думской фракции я не мог, так как они не знали моих кличек. Это вынудило меня писать за границу и о чисто русских делах.
Что касается распространения «Правды» и «Просвещения», то самарские товарищи познакомили меня с одним товарищем, который занимался распространением легальной рабочей печати среди рабочих фабрик и мастерских. Я обратился к Мирону Черномазову в «Правду» и Максу Савельеву в «Просвещение» с просьбой посылать в Самару по адресу вышеназванного товарища столько номеров, сколько он потребует. Я же обещал следить за тем, чтобы деньги своевременно высылались. Таким образом наша литература распространялась в Самаре.
Члены Временного комитета очень часто встречались в «обществе разумных развлечений», в городских ресторанах и в садах. Заседания же Временного комитета партии, который очень часто собирался, происходили на лодках и в садах. Связи комитета с партийными товарищами на фабриках и заводах все больше расширялись, и через них комитет был информирован о настроениях широких кругов рабочих. Уход Малиновского из Думы 8 мая 1914 г. вызвал недоумение и раздражение в рабочей среде, поэтому Временный комитет осудил поступок Малиновского и вынес против него резкую резолюцию, которую я послал Заграничному бюро ЦК для напечатания.
В середине мая поднялся вопрос о выпуске «Зари Поволжья» несколько раз в неделю. Редакция газеты постановила созвать расширенное собрание редакции с представителями от фабричных партийных групп Самары. Ни секретарь редакции Белов, ни другие большевики — члены редакции — вопроса о подготовке к расширенному собранию редакции газеты не поставили на заседании Временного комитета самарской парторганизации большевиков. В субботу вечером, перед собранием расширенной редакции газеты, я встретил Белова, от которого лишь тогда узнал о предлагаемом собрании редакции. На мой вопрос, по чьей инициативе созывалось собрание и какие вопросы стоят в порядке дня, он ответил, что два меньшевика — члены редакции — предложили созвать собрание в целях обсуждения вопроса об улучшении распространения газеты и об учащении ее выхода. На мой вопрос, не попытаются ли меньшевики переизбрать редакцию газеты, Белов ответил, что этого быть не может. Он еще добавил, что я очень подозрителен, так как думаю, что имею дело со столичными меньшевиками. Весь этот разговор между мной и Беловым произошел в присутствии Анны Никифоровой{209}. В понедельник после работы я встретил Белова в условленном месте, и первый мой вопрос был о том, чем кончился расширенный пленум редакции. Белов невозмутимо рассказал мне, что на пленуме представителей крупных заводов не было, и меньшевики этим воспользовались и предложили переизбрать редакцию. Предложение было принято. Меньшевики провели в редакцию трех своих членов, а большевики — двух, в том числе и его, но он, Белов, категорически отказался войти в редакцию, ибо меньшевики действовали нелояльно. Моему возмущению халатностью большевиков — членов редакции, которые даже не поставили вопроса во Временном комитете о подготовке к пленуму редакции, не было границ. Но еще больше меня возмутило то, что Белов отказался войти в состав редакции и ушел с поста секретаря редакции, не посоветовавшись с нами: после его ухода редакция, а значит, и газета, без боя переходила к меньшевикам. На первом же собрании Временного комитета было постановлено завоевать газету во что бы то ни стало, хотя Белов предложил начать издание своего еженедельного органа в противовес «Заре Поволжья». Его предложение было решительно отвергнуто, и мы, большевики, начали агитацию против меньшевистского направления в газете на заводах, фабриках и в мастерских, предлагая превратить «Зарю Поволжья» в газету большевистского направления. В своих выступлениях и агитации мы себя называли «правдистами», а меньшевиков «лучистами», и рабочие великолепно понимали, что в лице тех и других ведется борьба между большевиками и меньшевиками. Несмотря на частые конфискации, газета «Заря Поволжья» жила без дефицита, ибо рабочие поддерживали ее материально все время. Но когда газета целиком перешла к меньшевикам, когда Дан, Мартов и К° стали заполнять столбцы ее, а большевики совсем прекратили помещать свои статьи, то рабочие перестали посылать на поддержку газеты свои крохи. В первую же неделю господства меньшевиков поступления упали с 89 рублей в неделю до 15 рублей (за точность цифр не ручаюсь, но такими они у меня остались в памяти, и общую картину выражают они верно).