Гуманность, проявленная Петроградским и Московским военно-революционными комитетами к вполне выявившимся классовым врагам (освобождение министров-«социалистов» в Петрограде, которые тут же переехали в Москву организовывать Временное правительство, отпущение генерала Краснова под честное слово, оставление офицеров и юнкеров без наказания, несмотря на то что они избивали и расстреливали пленных повстанцев), не принесла ничего, кроме вреда пролетарской революции.
Победившая пролетарская диктатура подошла вначале к своим врагам слишком мягко. Классовый враг, начавший борьбу с Советской властью, заставил большевиков пойти на него огнем и мечом.
1. Октябрьское восстание в Москве было подлинным народным восстанием. В вооруженную борьбу, несмотря на медлительность и временами нерешительность руководящих органов восстания, были втянуты широчайшие рабочие и солдатские массы. Фабрики и заводы были крепостями этого восстания. Рабочие выделяли из своей среды лучших бойцов, доставляли оружие и все необходимое для победы. Своим революционным порывом и классовой сознательностью они оказывали громадное влияние на солдатскую массу, увлекали ее в борьбу, руководили ею. Рабочие массы и часть гарнизона побуждали районные революционные центры к наступательным действиям, к непримиримости, стойкости и решительности во время восстания. Районные центры, в свою очередь, настаивали на переходе центральных руководящих органов восстания к наступательной тактике. Благодаря революционному творчеству и героической решимости рабочих-передовиков в районах был исправлен ряд ошибок центрального руководства. Благодаря самоотверженности масс была достигнута победа.
2. В Москве, как и в Петрограде, организация, руководство восстанием оставались безраздельно в руках одной партии — партии большевиков. Тот факт, что в Москве в первые дни восстания представители соглашательских партий входили в Военно-революционный комитет для саботажа восстания, наглядно обнаружил перед широкими массами, что во всех фазисах вооруженной борьбы они являлись опаснейшими врагами восстания, агентами и лазутчиками контрреволюции. Когда же победа клонилась к большевикам, меньшевики и эсеры непосредственно или через так называемое «интернациональное крыло» революционных партий (левых эсеров, социал-демократов, объединенных интернационалистов и прочих «левых» партий) оказывали давление на ВРК, толкали его вначале на переговоры с белогвардейским штабом, а затем к смягчению условий при сдаче белогвардейцев. И если соглашателям не удалось еще больше затянуть восстание и еще больше смягчить условия сдачи, то лишь потому, что в периоде подготовки большевикам уже удалось изолировать эти партии от масс, а в процессе развернувшейся вооруженной борьбы массы окончательно отвернулись от них.
3. В Москве не в меньшей степени, чем в Петрограде, действительным вдохновителем восстания был Ленин, за которым верно и без всяких колебаний шло громадное большинство Центрального Комитета партии. Письма Владимира Ильича о возможности и необходимости восстания, о том, что «ждать — преступление перед революцией»[81], имели, конечно, громадное значение для всей партии, для всего пролетариата, для всех трудящихся России. Для Москвы же эти указания имели тем более решающее значение, что в этих письмах, адресованных непосредственно и Московскому комитету, настойчиво подчеркивались роль и обязанности Москвы в проведении восстания. Письма Ленина дали решительный толчок активу Московской организации для обсуждения вопроса о подготовке восстания не только в кругу узкого руководства, но и для перестройки всей работы Московской организации в целях непосредственной подготовки восстания. Если не считать предложения руководящих работников из областного бюро, сделанного ими 4 июля, о занятии почты, телеграфа, «Русского слова» (что означало начало вооруженного восстания в Москве), никто до письма Ленина («Большевики должны взять власть» от 12–14 сентября) не ставил вопроса так, что «может быть, даже Москва может начать…»[82] С другой стороны, в Москве благодаря авторитету товарищей Рыкова и Ногина во фракции исполкомов-Советов до самого восстания и даже во время него сохранило свое влияние каменевско-зиновьевское течение, которое хотя не выступало открыто, но было против восстания. Именно под влиянием писем Ленина и постановления ЦК московские большевики поняли и твердо решили, что Москва может и должна выступить и поддержать Петроград. Московский пролетариат выполнил это решение.
4. Вместе с тем серьезные ошибки, допущенные в Октябрьские дни в Москве в руководстве восстанием, были следствием того, что главные правила искусства восстания, о которых В. И. Ленин настойчиво напоминал в своих письмах, нарушались центральными боевыми органами в Москве как при организации восстания, так и в особенности в руководстве вооруженной борьбой. Как бы предвидя возможность этих ошибок, Ленин напоминал в своих письмах, что «вооруженное восстание есть особый вид политической борьбы, подчиненный особым законам, в которые надо внимательно вдуматься»[83]. Допущенные в Москве в Октябрьские дни ошибки явились результатом того, что даже большинство московских руководящих товарищей, которые твердо шли за Лениным, недостаточно внимательно вдумались в те особые законы организации ведения вооруженного восстания, о которых гениальный вождь октябрьской победы напоминал в своих письмах.
В отличие от Петрограда, где контрреволюционное выступление юнкеров было немедленно и беспощадно раздавлено в одну ночь, руководство вооруженным восстанием в Москве обнаружило медлительность и нерешительность, приведшие к затяжке борьбы с белогвардейцами. Вопреки указаниям Ленина: «начиная его (восстание. — О. Я.), знать твердо, что надо идти до конца»[84], московские большевики уже при организации руководящих органов восстания допустили ошибки, затруднившие быстрое доведение восстания до победного конца. К этим ошибкам организации восстания следует отнести:
а) Боевые органы были созданы поздно.
б) ВРК имел в своей среде меньшевиков и объединенца (4 большевика, 2 меньшевика и один объединенец).
в) В военно-революционных комитетах как в центре, так и в районах в начале боевых действий не было товарищей, действительно знающих военное дело. Исключительно военно-технической слабостью ВРК можно объяснить тот факт, что руководство восстанием не обеспечило немедленного и прочного захвата арсенала и пороховых погребов для вооружения рабочих и солдат.
г) Недостаточно боеспособный по своему составу ВРК оказался еще менее сильным вследствие кооптации в него целого ряда товарищей. Согласно постановлению, принятому пленумом объединенных Советов рабочих и солдатских депутатов 25 октября, ВРК имел право кооптации. Но дело в том, что значительная часть из кооптированных в ВРК членов не содействовала проявлению той необходимой энергии, быстроты и настойчивости действия, тому «искусству и тройной смелости», которые необходимы для быстрого успеха восстания.
5. «Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. „Оборона есть смерть вооруженного восстания“»[85].
Если бы московские большевики осуществляли в действительности этот марксистский закон вооруженного восстания, то, имея на своей стороне уже в начале восстания подавляющее большинство рабочих, активную поддержку значительной части гарнизона и сочувствие громадного большинства его, они быстро стянули бы по заранее выработанному плану наиболее надежные части к важнейшим пунктам с целью окружить врага и вынудить его к сдаче, даже, может быть, без боя. Но перед некоторыми членами ВРК и после начала восстания продолжала маячить надежда на переход власти к Советам в результате не борьбы, а повторных переговоров с классовым врагом. Но этими переговорами и воспользовался противник. Он выиграл время, чтобы сорганизоваться. Он добился обманом сдачи Кремля, окружил здание Совета и предъявил ультиматум ВРК. Если бы контрреволюция — буржуазия, эсеры, меньшевики — имела в Москве какие-нибудь значительные воинские части, которых юнкера и офицеры могли бы повести на Совет, то 28 октября могло бы стать критическим днем для восстания. Взятие Совета либо затруднило бы районам победу над врагом, либо повлекло бы за собой еще более серьезные последствия. Успех московского восстания, несмотря на то что центральное руководство в известные моменты скатывалось к оборонительной тактике, не уменьшает серьезности этой ошибки и не ослабляет правильности положения «Оборона есть смерть вооруженного восстания». Этот урок должен быть учтен революционным пролетариатом всех стран. Идя на восстание, нельзя рассчитывать на то, что создастся такое выгодное положение, как в Октябрьские дни в Москве, когда белогвардейское командование не имеет ни одной верной воинской части, когда оно даже не попытается вывести солдат против восставших и когда социал-соглашатели вынуждены будут поэтому ограничиться тем, чтобы уговаривать солдат сохранять нейтралитет в происходящей борьбе.
К 29 октября благодаря решительным действиям ВРК центра, активности районов и революционных частей гарнизона положение сильно улучшилось. Достигнутый успех при условии дальнейшего безостановочного развития мог бы к 31 октября привести к победе восстания. Но ВРК вместо того, чтобы добиваться ежедневно, ежечасно хоть маленьких успехов, пошел на перемирие на 24 часа. Правда, 30 октября ночью ВРК отверг решение согласительной комиссии Викжеля о продлении перемирия еще на 12 часов и самое решение о соглашении. Но время для развития наступления в течение этих суток было упущено. ВРК, конечно, мог вести переговоры о сдаче белогвардейцев, но не прекращая борьбы, как это было проведено 2 ноября.