6. Немаловажную роль в проявленной ВРК нерешительности сыграло то обстоятельство, что партийному центру пришлось покинуть здание Совета в самом начале восстания. В создавшейся 27 октября боевой обстановке решение партцентра и большевистской части ВРК о создании двух центров восстания было неизбежно. ВРК мог быть отрезан или даже захвачен белогвардейцами, и поэтому необходимо было создать второй центральный орган для руководства районами, ибо только районы могли спасти и действительно спасли своими боевыми действиями центр. Хотя партийный центр имел постоянную связь с ВРК (постоянными выездами членов партцентра из Замоскворечья в Совет, а в крайних случаях сношениями по телефону), но такой связи, конечно, было недостаточно. Совместных заседаний партцентра в целом и ВРК с раннего утра 28 октября до ночи с 1 на 2 ноября не было. Это не могло не способствовать ряду ошибок, совершенных ВРК, в частности не могло не оказать влияния на подбор кооптированных в ВРК товарищей.
«Успех и русской и всемирной революции зависит от двух-трех дней борьбы»[86],— писал Ленин, призывая петроградских и московских большевиков решительно и твердо пойти на восстание. История подтвердила эти слова.
О ЕДИНОМ ФРОНТЕ{265}
Единый фронт в рабочем движении в крупнейших капиталистических странах Западной Европы до войны почти не применялся. Это объясняется тем, что в большинстве этих стран не было ни двух параллельных политических партий, опирающихся на пролетариат, ни параллельных профорганизаций в одной и той же стране. До войны и во время войны в рабочем движении западноевропейских стран господствовали социал-демократические партии и реформистские профсоюзы, за которыми шло большинство рабочего класса.
В царской же России до войны единый фронт применялся, хотя самый термин «единый фронт» не употреблялся. Единый фронт осуществлялся фактически на предприятиях — на фабриках и заводах, где работали или пытались вести работу существовавшие тогда революционные партии. Он осуществлялся на предприятиях, хотя и не в результате соглашений между организациями, существовавшими на заводах. Обыкновенно во всех стачках участвовали рабочие разных политических направлений. Но во время крупных событий единый фронт проводился уже не самотеком, а посредством соглашений разных партий. Я приведу только некоторые примеры. 7 декабря 1905 г. в Москве призыв Советов рабочих депутатов к всеобщей забастовке и к восстанию был подписан как большевистским, так и меньшевистским и эсеровским комитетами. В несколько иной форме то же самое происходило и в Ленинграде, тогдашнем Питере. В исполкоме Совета находились представители всех тогда существовавших революционных партий, и все важнейшие вопросы на заседаниях исполкома и его президиума обсуждались в присутствии представителей этих партий. Таким образом, многие из этих решений принимались, по сути дела, на основе единого фронта.
В 1905 г. в ряде городов большевики призывали к демонстрациям и забастовкам совместно с меньшевиками, эсерами, Бундом и другими партиями, имевшими то или иное влияние на рабочих.
Тактика единого фронта как метод борьбы в странах капитала стала применяться Коминтерном и его секциями после войны, когда: 1) вследствие предательства социал-демократии и реформистских профсоюзов, перешедших на сторону буржуазии во время войны и поддержавших буржуазию после войны, возник раскол в рабочем классе; 2) в целом ряде стран образовались параллельно социал-демократическим партиям и реформистским профсоюзам коммунистические партии и красные профсоюзы; 3) буржуазия, после того как улеглись революционные бури (революции в Германии и в Австрии, крупнейшие стачки во Франции, Англии и в Америке, волнения в армиях, восстания в колониях и т. д. после войны), перешла в наступление и стала отнимать у рабочего класса политические права и экономические улучшения, завоеванные революцией.
Эту тактику единого фронта многие коммунисты в ряде стран (Италия, Франция, Испания, Германия и Австрия) не поняли: они заявляли, что революционные рабочие ушли из социал-демократических партий и реформистских профсоюзов потому, что социал-демократические партии и лидеры реформистских профсоюзов, идя на соглашение с буржуазией, изменили интересам рабочего класса; эти революционные рабочие вошли в коммунистические партии и революционные профсоюзы; как же можно идти на единый фронт с изменниками делу рабочего класса?
Эти коммунисты видели перед собой лишь вождей, а не рабочие массы, они не заметили, как социал-демократические партии и реформистские профсоюзы в бурные годы первого тура войн и революций под натиском своих членов и рабочих масс, которые были против политики вождей, политики соглашательства с буржуазией и стояли за революционные методы борьбы российских рабочих под руководством большевиков, заигрывали с Коммунистическим Интернационалом и с Красным Интернационалом профсоюзов{266}. Общеизвестно, что на II конгрессе Коминтерна{267} и на I конгрессе Профинтерна{268} присутствовали представители социал-демократических партий и реформистских профсоюзов, понуждаемые своими членами просить о принятии их в Коминтерн и в Профинтерн, — Фроссар, Криспин, Дитман, Д’Арагона, Пестанья{269} и др. (Коминтерн для ограждения себя от наплыва нереволюционных партий вынужден был тогда принять 21 условие приема в Коминтерн.) Эти коммунисты не поняли, что под влиянием и давлением рабочих и членов социал-демократических партий и реформистских профсоюзов социал-демократические партии и реформистские профсоюзы и даже часть их вождей были бы вынуждены пойти на единый фронт совместных действий с коммунистами и красными профсоюзами, если бы последние сумели толком, упорно, широко и популярно объяснять важность и необходимость единого фронта.
Еще до того как Коммунистический Интернационал выпустил свое обращение о едином фронте (январь 1922 г.), Объединенная германская коммунистическая партия (возникшая из соединения союза «Спартак» с левыми независимцами{270}) по совету Коминтерна обратилась 8 января 1921 г. с «Открытым письмом» ко всем существовавшим тогда профсоюзным объединениям — Всеобщему германскому объединению профессиональных союзов{271}, Объединению свободных союзов служащих{272}, Всеобщему рабочему союзу{273}, Свободному рабочему союзу (синдикалистов){274}, социал-демократической партии Германии, Независимой социал-демократической партии Германии и к Коммунистической рабочей партии Германии{275} с призывом к совместной борьбе против усиливающейся реакции и наступления капиталистов на рабочий класс.
В этом «Открытом письме» предлагалось:
«1) совместная экономическая борьба за повышение заработной платы, пособий и пенсий; 2) борьба за мероприятия по удешевлению стоимости жизни путем выдачи дешевых продуктов питания рабочим и низшим служащим… взятия на учет всех жилых помещений с правом уплотнения и выселения; 3) установление контроля фабрично-заводских комитетов над наличным запасом сырья, угля, удобрения и над производством продуктов питания и предметов первой необходимости; 4) совместная борьба за немедленный роспуск и разоружение буржуазных организаций обороны и создание организаций пролетарской самообороны, за всеобщую политическую амнистию, за отмену запрещения стачек; 5) немедленное установление торговых и дипломатических отношений с Советской Россией».
Все партии и профорганизации, к которым было обращено это «Открытое письмо», отнеслись к нему отрицательно, зато рабочие собрания в ряде городов Германии его одобрили.
Об этом первом обращении о едином фронте в проекте тезисов о тактике к III конгрессу Коминтерна{276}было сказано следующее:
«Германский коммунизм благодаря тактике Коммунистического Интернационала (революционная работа в профсоюзах, открытые письма и т. д.) (подчеркнуто мною. — О. П.) превратился из политического направления, каким он являлся во время январских и мартовских боев 1919 г., в значительную революционную массовую партию»[87].
Германская, итальянская и австрийская делегации на III конгрессе требовали удаления из тезисов упоминания об «Открытом письме» Объединенной германской компартии. Против этого требования решительно возражал Ленин в своей речи от 1 июля 1921 г., выступая в защиту тезисов о тактике, внесенных от имени русской делегации конгресса. Возражая против ряда поправок указанных делегаций, Ленин в связи с их поправкой об «Открытом письме» сказал следующее:
«Затем идет такая поправка (цитирует поправку трех делегаций. — О. П.): „На стр. 4-ой, в столбце 1-ом, в строке 10-ой, слова „Открытое письмо“ и т. д. „следует вычеркнуть““. Я уже слышал сегодня одну речь, в которой нашел ту же мысль. Но там это было вполне естественно. То была речь тов. Гемпеля, члена ГКРП. Он сказал: „„Открытое письмо“ было актом оппортунизма“… Но когда на конгрессе… „Открытое письмо“ объявляется оппортунистическим, — это стыд и позор! И вот является тов. Террачини{277}