уже несколько месяцев как перестали использовать консерванты?
— Да, и даже никого не предупредили, сволочи…
— Почему ты хочешь, чтобы я поужинал с тобой?
— Стараюсь быть дружелюбным.
— Не в твоем стиле.
— Я же сказал, пытаюсь все изменить. — Ииииииии, снова эта его улыбочка. — Решил эффектно начать. Ну, когда хочешь начать все с чистого листа, главное — сделать это так, чтобы захотелось продолжить.
— Без обид, но я не в том настроении, чтобы проводить время с близкими мне людьми.
Черт, прозвучало грубо.
— В смысле, сейчас я в состоянии вытерпеть только своего брата, но даже его не хочу видеть.
Меньше всего Трэз хотел созерцать эту улыбку Лэсситера… и, похоже, его молитвы были услышаны: ангел направился к двери.
— Увидимся завтра вечером.
— Нет, спасибо.
— У твоего брата.
— Господи, да с какой стати?
— Потому что он готовит лучший болоньезе во всем Колди.
— Ты понял, что я имел в виду.
Лэсситер просто пожал плечами, не поворачиваясь.
— Приходи и узнаешь.
— Черта с два я приду. — Трэз покачал головой. — Слушай, я знаю, что народ беспокоится обо мне и ценю это.
На самом деле — едва ли. Нисколько.
— И да, я похудел, и мне следует лучше питаться. Но когда судьба вырывает сердце из груди, едва ли сможешь похвастаться аппетитом. И если ты ищешь «плюс одного», чтобы за столиком на двоих не чувствовать себя как при игре в солитер, то начни с кого-нибудь, кто способен хоть что-то съесть и связать два слова? Гарантирую, тогда и ты, и я намного лучше проведем вечер.
— До завтра.
Когда ангел ушел, Трэз крикнул ему вдогонку:
— Да пошел ты!
Дверь просто закрылась за ним, и Трэз порадовался тому, что, по крайней мере, они прекратили спор. И Лэсситер поймет, что хотел сказать Трэз, когда ему придется болоньезить свою пасту в гордом одиночестве.
Проблема решена.
Глава 7
Бывают в жизни времена, когда фокус внимания сужается до точки, и все твое существование ставится в зависимость от одного человека. Куин был хорошо знаком с таким феноменом: так всегда случалось, когда он оставался наедине с Блэем. Держал своих малышей. Сражался с врагом, пытаясь при этом в целости вернуться домой, без кровотечений или сотрясения.
Именно это происходило сейчас.
Стоя под деревом из «Гарри Поттера», на вершине раскатистого луга, Куин не видел ничего кроме правого глаза Лейлы. Он мог пересчитать каждую темно-русую ресничку, очертить взглядом идеально круглый зрачок, каждый темно-зеленый луч, отходящий от черного центра. Если бы за спиной поднялся ядерный гриб, над головой завис космический корабль, или рядом с ним выстроился отряд танцующих клоунов… он все равно ничего бы не увидел, не услышал, не почувствовал.
Ну, не совсем правда
Он смутно осознавал рёв в голове — отчасти рёв реактивного двигателя, отчасти рёв фейерверков, свистевших как банши и летавших по кругу до изнеможения.
— Отвечай, — сказал Куин не своим голосом.
Он проследовал за Лейлой в это безлюдное место, когда почувствовал, что она покинула особняк… он пришел поговорить с ней о ее послеродовой депрессии. Собирался вернуть ее домой, успокоить перед камином, помочь встать на верный путь и насладиться теми, кого она с таким трудом привела в этот мир.
С какого, черт возьми, хрена они заговорили о Коре и их встречах?
Он не понимал.
Но не было и речи о неверном толковании. Она не возьмет слова назад. Широко распахнутые глаза Лейлы и ее безмолвная паника сообщили ему, что дело не в колоссальной проблеме слуха или восприятия… как бы он на это ни надеялся.
— Я была в безопасности, — прошептала Лейла. — Он не причинил мне вреда.
— Ты, блин, издеваешься…
Он замолк. Просто замолк, словно затушил фитиль от бомбы.
Прежде, чем он успел сказать что-то, о чем впоследствии пожалеет, Куин застыл и широко растопырил пальцы, чтобы те не сжались произвольно в кулаки.
— Куин, клянусь, мне не грозила опасность…
— Ты была с ним наедине? — Лейла не ответила, и он стиснул зубы. — Была?!
— Он ни разу не причинил мне вреда.
— Говоришь так, будто тебя никогда не кусали. А сама при этом носишь кобру вместо шарфа! Раз за разом. Ведь это происходило регулярно, ведь так? Отвечай!
— Куин, прости меня… — Казалось, она пыталась взять себя в руки, сдержать слезы. Расправить плечи. А от мольбы в ее взгляде его накрыла волна ярости. — О, дражайшая Дева-Летописеца…
— К черту молитвы! Никто тебе не поможет! — Он слетел с катушек. Капитально… — И с какого такого хрена ты просишь о прощении?! Ты осознанно и по своей воле подвергала риску моих детей, потому что хотела… — он отшатнулся. — Господи Иисусе, ты трахалась с ним? Ты трахалась с ним, пока в тебе были мои дети?!
— Нет! Я не была с ним в этом смысле!
— Лгунья! — закричал он. — Ты, лживая шлюха…
— Я практически девственница! Тебе прекрасно это известно! И ты не хотел меня. Тогда какое тебе дело?!
— Говоришь, что даже не целовала его? — Когда она не ответила, Куин хрипло рассмеялся. — Не парься, не отрицай. У тебя все на лице написано. И ты права, я не хотел тебя. Никогда не хотел… и не пойми неправильно, я не ревную. Я испытываю омерзение. Я люблю достойного мужчину и спал с тобой лишь потому, что мне нужен был инкубатор для моих детей. Поэтому и потому, что ты сама прыгнула в мою койку, когда пришла жажда — это единственная причина, почему я переспал с тобой.
Лейла побелела, и каким бы ублюдком он ни был, но Куин обрадовался ее реакции. Он хотел, чтобы ей было больно изнутри, там, где болит сильнее всего, потому что насколько бы зол он ни был, он никогда не ударит женщину.
На самом деле, только поэтому она все еще стоит на ногах.
Его дети, его драгоценные малыши, она носила их в пасть к чудовищу, к врагу, подвергала опасности… да он бы пересрался от страха, если бы знал, что происходит на самом деле.
— Ты хотя бы представляешь, на что он способен? — мрачно спросил Куин. — На какую жестокость? Он вогнал кинжал в брюхо собственного заместителя, просто чтобы подкинуть его в наши руки. А в Старом Свете? Он убивал вампиров, людей, лессеров, всех, кто перейдет ему дорогу, порой заслуженно и в бою, иногда — ради забавы. Он был правой рукой Бладлеттера. Ты имеешь представление о том, что творил этот мужчина при жизни? Ведь, очевидно, тебя не волнует тот факт, что Кор всадил пулю в шею Рофа… нет, это не имеет никакого значения. Этот ублюдок мог тысячу раз изнасиловать тебя, зарезать, выбросить на солнце… с моими малышами в твоем животе! Ты, блять, издеваешься надо мной?!
Чем больше Куин думал о риске, которому она подвергала детей, тем сильнее гудела его голова. Его драгоценные дети могли вообще не появиться на свет из-за решений этой дурной женщины, которой лишь по биологической случайности посчастливилось дать им приют в своем теле.
Рискуя собой, она рисковала ими… даже не думая, что на это скажет он, их родной отец.
Его ярость, основанная на любви к своим детям, не поддавалась определению. Была неудержима. Неистощима.
— Мы оба хотели этого, — хрипло сказала Лейла. — Мы оба легли в кровать, мы оба хотели…
— И я жалею об этом, — прервал он ее безэмоциональным тоном. — Уж лучше бы они вообще не рождались, чем унаследовали твои гены.
Лейла выбросила руку вперёд, снова хватаясь за дерево… ту самую, которую он завернул в бандану, и Куину захотелось сорвать тряпку с ее ладони. Сжечь.
— Я сделала все, что было в моих силах, — выдохнула она.
Он резко рассмеялся, так, что запершило в горле.
— Ты сейчас про то, как трахалась с Кором? Или когда подвергала моих детей смертельной опасности?
Она внезапно обрушила на него свой гнев:
— У тебя есть любимый человек! Ты спишь рядом с ним каждый день, ты построил с ним семью! В твоей жизни есть иная цель, нежели служение другим… в то время как у меня нет ничего! Всю свою жизнь я провела в услужении божеству, которая забыла про расу, что породила сама, и сейчас я мамэн двух малышей, которых люблю всем сердцем, но они еще не любят меня. Что остается в моей жизни? Ничего!
— В этом ты права, — сказал Куин напряженно. — Потому что отныне ты не мать моих детей. Ты уволена.
Она возмущенно отшатнулась.
— Как ты можешь такое говорить? Я их мамэн. Я…
— Больше нет.
Повисла секундная пауза, а потом женщина взорвалась криком:
— Ты не можешь… не может забрать Лирик и Рэмпа… ты не можешь отнять их у меня! Я их мамэн! У меня есть права…
— Ты лишилась всех прав, когда легла под врага. Это измена. Повезет, если ты вообще сохранишь свою жизнь… хотя, в сущности, мне плевать, жива ты или мертва. Я позабочусь лишь об одном — чтобы ты больше никогда не увидела моих детей…
Перемена в ней была мгновенной и всепоглощающей.
Лейла за одно мгновение переключилась из состояния злости на гробовое молчание. Сдвиг был столь резким, что Куин даже задумался, а не случился ли у нее приступ.
Но потом она оскалила выступившие клыки, приподнимая верхнюю губу, из ее горла вырвался звук, от которого у Куина встали дыбом волосы на затылке. А ее голос, когда она заговорила, был смертоносным, словно острие кинжала:
— Не советую тебе вставать между мной и моими детьми.
Куин тоже обнажил клыки.
— Вот увидишь.
Она приняла атакующую позу, зашипев как кобра. Но она не бросилась на него, чтобы исполосовать его рожу под британский флаг.
Она испарилась.
И могла направиться лишь в одно место.
— О, черт. Нет! — закричал Куин навстречу промерзшему, равнодушному зимнему пейзажу. — Хочешь войны? Твою мать, ты ее получишь!
***
— … порой мне хочется затянуться, — сказал Блэй, сделав глоток из низкого бокала. — Конечно, для людей это пагубная привычка. Но вампирам ведь плевать на рак.
Бильярдная комната Братства была почти пустой, турнир закончился, не успев начаться: Бутчу пришлось остаться караулить Кора, Тормент отпросился, Рейдж слег с ранением, Рив решил остаться на вилле с Эленой. В принципе, ничего страшного. Блэю все равно удалось поиграть — с Вишесом, сейчас они кружили вокруг среднего из пяти столов, и по счету шли ноздря в ноздрю. Хорошие новости? Лэсситер где-то пропадал, поэтому «И-Эс-Пи-Эн»