Показать родителям черную полосу в отношениях со своим любимым… что может быть «лучше».
Так же весело, как щеголять со сломанной лодыжкой.
Блэй как раз открывал дверь со стороны мамы, когда на парковке появился доктор Манелло с каталкой, человеческий мужчина доброжелательно улыбнулся, но при этом окинул его маму профессиональным, медицинским взглядом.
— Ну, как у вас дела? — спросил мужчина, когда Лирик выбралась с заднего сиденья «Хаммера». — Рад, что вы успешно добрались до центра.
Мамэн Блэя, опершись на своего хеллрена, склонила голову и улыбнулась целителю:
— Ох, виновата моя глупость.
— Вы не надели сапожок.
— Да. — Она закатила глаза. — Я просто пыталась приготовить Первую Трапезу. И вот результат.
Пожав руку отцу Блэя, доктор Манелло положил ладонь на плечо Лирик.
— Что ж, не переживайте, я позабочусь о вас должным образом.
По неясной причине, едва услышав простое утверждение, подкрепленное абсолютной уверенностью парня, которая была дана Всевышним, не иначе, Блэй отвел взгляд и быстро заморгал.
— Ты в порядке? — спросил Куин тихо.
Взяв себя в руки, Блэй проигнорировал вопрос. Его маму осторожно уложили на каталку, и доктор Манелло быстро осмотрел поврежденную ногу.
— Когда ты вернешься домой? — прошептал Куин.
Блэй не ответил, но парень не унимался.
— Пожалуйста… возвращайся.
Блэй подошел к каталке.
— Мамэн, тебе нужен плед? Нет? Ладно, тогда я открою дверь.
Он сосредоточенно выполнил задачу, открыв дверь и придержав панель, пока народ, выстроившись в очередь, заходил в учебный центр. Удостоверившись, что запер за собой дверь, он вслед за остальными двинулся по бетонному полу мимо учебных аудиторий и кафетерия, оборудованного для новобранцев.
Как и во всем Колдвелле, сегодня ночью здесь царила тишина, новобранцев не было видно, все отдыхали.
И крики… Дражайшая Дева-больше-не-Летописеца, вот это крики.
— Что это? — спросила мама Блэя. — Кто-то умирает?
Доктор Манелло просто покачал головой. Хотя вампирское здравоохранение не имело аналога клятвы Гиппократа, доктор никогда не обсуждал своих пациентов с посторонними, даже если вопрос касался Брата, беспокоящегося о Брате… и это всегда восхищало Блэя в этом мужчине. С Док Джейн то же самое. Черт, в особняке невозможно сохранить что-то в тайне. Когда все хорошо, то в этом нет ничего страшного. Но когда все плохо?
Любящие, заботливые, но острые на язык домочадцы — это чересчур.
— Так когда мы увидим малышей? — спросил отец Блэя, посмотрев через плечо на Куина. — Я уже дней десять не держал своих внуков. Это серьезный срок. И, уверен, их грандмамэн не помешает поднять настроение, правда, любовь моя?
Блэй проглотил проклятье, старательно избегая смотреть на Куина. Но, по крайней мере, он знал, что на парня можно положиться, он найдет нужные сло…
— Разумеется. Подождет до завтрашней ночи? Я бы с удовольствием привез малышей к вам домой, чтобы вы смогли провести время в домашней обстановке.
Прошу прощения? — изумился Блэй.
Ты, черт возьми, шутишь?
Он бросил злой взгляд на парня, а мама Блэя наполнила повисшую паузу счастливым вздохом.
Повернувшись на каталке, она посмотрела на Куина:
— Правда?
Парень с довольной рожей проигнорировал Блэя, когда они вместе зашли в комнату для осмотров.
— Ага. Я знаю, вы хотели позвать нас к себе, и думаю, что сейчас самое время.
Невероятно. Твою мышь, уму непостижимо.
Но парню нужно отдать должное — он мастерски выпутался из ситуации. Лирик давно хотела понянчиться с малышами у себя, приготовить что-нибудь, наделать снимков, но никогда не просила напрямую, боясь показаться чересчур навязчивой. Ее политика была тоньше, всего лишь лёгкие намеки между делом о возможности ночевки у них дома, когда малыши подрастут, их приезд на различные празднества, когда дети повзрослеют, ночные киномарафоны, опять-таки, когда дети станут намнооого старше.
Но ее голос выражал сильное желание.
Когда мама Блэя протянула руку и сжала предплечье Куина, Эссейл счел этот момент подходящим, чтобы завопить… и, вот неожиданность, Блэй мысленно тоже зашелся в крике.
— Ладно, посмотрим, с чем мы имеем дело.
Доктор Манелло заговорил… Блэй не понял, о чем… а потом вспомнил, что да, они же находились в смотровой комнате. Оказались здесь потому, что машину вынесло в кювет на шоссе. Посреди самой сильной в истории, ранней декабрьской бури.
Милостивый Боже, как же хотелось треснуть Куина чем-нибудь. Шкафом, забитым медицинскими принадлежностями, или, может, вон тем столом.
— Нужно сделать рентген. Потом мы…
Терапевт продолжил, и отец Блэя принял серьезный и сосредоточенный вид. Блэй хотел последовать его примеру, но вместо этого ждал возможности поймать взгляд Куина.
А потом он прошептал одними губами: «В коридор. Немедленно».
Передав сообщение, Блэй посмотрел на своих родителей.
— Мы отойдем на пару слов, через минуту вернемся.
Ему не понравился одобрительный взгляд мамэн, словно она ожидала, что все их проблемы волшебным образом испарятся к завтрашней ночи, на которую запланирован ужин в стиле Нормана Роквелла[119].
Но этот подарок на Рождество ей не светит.
В мгновенье, когда Куин присоединился к нему в коридоре, Блэй закрыл дверь за ними. Убедившись, что поблизости никого не было, он спустил поезд с тормозов.
— Ты надо мной издеваешься?! — прошипел Блэй. — Никуда ты завтра не приедешь!
Куин пожал плечами.
— Твои родители хотят увидеть…
— Да, тех малышей, которые — как ты любезно подчеркнул — моими не являются. Поэтому нет, ты не привезешь своих сына и дочь в дом моих родителей просто как повод увидеться со мной. Я не позволю тебе этого.
— Блэй, ты заходишь слишком далеко…
— И это говорит мне мудак, собиравшийся застрелить мамэн своих детей. Которая стояла в этот момент над их кроватками. — Он вскинул руки. — Куин, нельзя быть настолько эгоцентричным.
Мужчина подался вперед.
— Не знаю, сколько раз мне нужно извиниться за это.
— Я тоже, извинения не помогут.
Повисла пауза, а потом Куин немного отодвинулся, его лицо обрело отстранённое выражение.
— Значит, все? — сказал он. — Собираешься похерить наши отношения из-за одной фразы.
— Это была не простая фраза. Ты раскрыл мне глаза.
И убил на том же месте. Черт, если бы Куин на самом деле выстрелил в него, он бы быстрее оправился от полученной раны.
Куин скрестил руки на груди, его бицепсы напряглись, натягивая свободные рукава белой парки.
— Ты помнишь… — Мужчина прокашлялся. — Ты помнишь, как это было, казалось, тысячу лет назад, когда ты приехал в дом моего отца… в тот раз, когда он наехал на меня?
Блэй упер взгляд в бетонный пол между ними.
— Таких ночей было много. Когда именно?
— И правда. Но ты всегда был рядом, ведь так? Прокрадывался ко мне в комнату, мы играли в «Плейстэйшн»[120], отдыхали. Ты был моим спасением. Ты — единственная причина, почему я до сих пор жив. Почему эти малыши вообще появились на свет.
Блэй закачал головой.
— Не смей делать это. Не смей использовать прошлое, чтобы я чувствовал себя виноватым.
— Ты всегда говорил, что отец был неправ в своей ненависти ко мне. Ты говорил, что не понимал, почему он…
— Слушай, я сполна для тебя сделал, ясно? — отрезал Блэй. — Сполна и больше. Я был твоим мальчиком для битья, твоим пластырем, жилеткой. И знаешь почему? Не потому, что в тебе было что-то особенное. А потому что ты был шлюхой, недоступной для меня, и я оправдывал твой блуд, считая, что недостаточно хорош… поэтому я снова и снова стремился заслужить твое расположение. Хватит с меня. Ты постоянно отталкивал меня, трахая других, но тут я тебя не обвиняю, тогда у меня просто не хватало мужества честно заявить о своих чувствах. Но когда ты оттолкнул меня в той спальне? Ты знал, как сильно я люблю тебя. Этого не забудешь…
— Что я собирался сказать, — рявкнул Куин, — …что ты всегда говорил мне, как тебе жаль, что мой отец не мог простить мне то, что я не в состоянии изменить…
— Все верно… твоя ДНК — не твоя вина. Но какое это имеет отношение к нам с тобой? Хочешь сказать, что не отвечаешь за то, что вылетает из твоего рта? — Покачав головой, Блэй прошелся по коридору. — Или лучше: что это не твоя вина, что ты вычеркнул меня из жизней малышей?
— Я только что напросился вместе с детьми в дом твоих родителей, не забыл? Очевидно, что я ни откуда тебя не вычеркиваю. — Куин вздернул подбородок. — Я хотел сказать одно: я не понимаю, как кто-то, проповедовавший важность прощения, отказывается принять мои извинения.
Блэй, не думая, потянулся в карман куртки и достал пачку «Данхиллс». Прикурив, он пробормотал:
— Да, я снова курю. Нет, ты здесь совершенно не при чем. И, ради всего святого, когда я говорил о твоем отце, речь шла о цвете глаз. Я не просил тебя отказаться от тех, кого ты считал своими детьми. Это была моя жизнь, Куин. Эти дети… мое будущее, все, что останется после меня, когда меня не станет. Они должны были… — Когда голос сорвался, он сделал затяжку. — Они должны были продолжить традиции моих родителей. Они достижение, счастье и целостность, которые даже ты не в состоянии мне дать. Это — ничто по сравнению с генетической случайностью, в результате которой ты родился с разноцветными глазами.
— Блэй, да плевать, — мрачно сказал Куин, описав рукой круг у своего лица. — Этот дефект — вся моя жизнь, и тебе это известно. Изъян, которым меня попрекали в родительском доме, — это все, что я знал в своей гребаной жизни. Меня лишили всего…
— И что, ты в курсе моего мнения по этому поводу.
Когда их взгляды пересеклись, Куин просто покачал головой.
— Ты ведешь себя так же паршиво, как и мой отец, ты в курсе? В точности.