Тор покачал головой, чувствуя, как верхняя губа изогнулась в подобие улыбки.
— Я почти рассмеялся.
— О да, остается только хохмить. — Ви снова выпустил дым. — Либо так, либо придется пристрелить тебя, а я ненавижу бумажную волокиту Сэкстона, понимаешь, к чему я клоню?
— Понимаю. — Тор потер лицо. — Прекрасно понимаю…
Ви перевел взгляд.
— Просто знай, что мне жаль. Ты не заслужил подобного. — Тяжелая рука опустилась на плечо Тора и сжала. — Я бы забрал твою боль, если бы мог.
Тор быстро заморгал, думая, как это хорошо, что Ви не любил обниматься, иначе он бы рассыпался.
Сломался по-мужски, так, что потом уже не соберешь себя воедино.
С другой стороны, разве он мог назвать себя целым?
Клуб «тЕнИ», центр Колдвелла.
Стоя перед стеклянной стеной в своем офисе на втором этаже клуба, Трэз Латимер чувствовал себя немного Богом. Внизу, в реконструированном помещении бывшего склада, возбужденная людская масса, купаясь в фиолетовых лазерных лучах, извивалась под рев басов, проявляя стандартные модели поведения, направленные на привлечение внимания и проявление презрения.
В большинстве своем клиентура его клуба состояла из поколения «икс», рожденных в период с тысяча девятьсот восьмидесятых по двухтысячные. Взращенные в эпоху интернета, айФонов и отсутствия экономических возможностей — если судить по информации из человеческих СМИ — они представляли собой популяцию потерянных моралистов, сделавших своей целью спасение ближних, защиту всевозможных прав и восхваление ложной утопии о либеральном мышлении, на фоне которого идеология маккартизма[8] звучит как детский лепет.
Но они, в виду своей молодости, были полны надежд, причем безосновательных.
Вот чему он завидовал.
Они танцевали, толкаясь, врезаясь друг в друга, Трэз видел восторг на их лицах и безудержную веру в то, что они найдут любовь всей жизни и обретут счастье именно этим вечером… вопреки бесчисленным ночам, проведенным в его клубе, которые плавно перетекали в рассветы, наполненные истощением, свежеприобретенной венерической болезнью и терзаниями с примесью вины о том, что же они все-таки делали и с кем.
Хотя он подозревал, что большая часть находила свое лекарство в двухчасовом сне, большом латте из «Старбакса» и дозе пенициллина.
В столь юном возрасте, когда ты еще не столкнулся с проблемами, о которых даже помыслить не можешь, человеческая гибкость не знает границ.
И поэтому он мечтал оказаться на их месте.
Было странно возводить людей на пьедестал любого уровня. Будучи Тенью в возрасте двухсот одного года, Трэз смотрел на бесхвостых крыс как на второсортный мусор, засоряющий планету, считал их за муравьев на кухне, мышей в подвале. Единственная разница в том, что людей нельзя истреблять. Много грязи. Уж лучше стиснуть зубы и потерпеть их, чем рисковать раскрытием расы, убив кого-то, чтобы освободить место на парковке, в очереди на кассу или разгрузить новостную ленту в «Фейсбуке».
И, тем не менее, вот он, отчаянно желает оказаться на месте одного из них хотя бы на пару часов.
Беспрецедентно.
С другой стороны, они не изменились. Изменился он.
«Моя королева, пришло ли время тебе уйти? Скажи мне, если это так».
Воспоминания ворвались в его мозг, и Трэз накрыл глаза рукой с мыслью… Боже, только не это, не снова. Он не хотел возвращаться в клинику Братства… к больничной койке, на которой лежала его любимая Селена, и когда она покидала этот мир, он тоже умирал — внутри себя.
В действительности — он так и остался в том дне, хотя календарь сообщал ему иное. Прошло больше месяца, но он до сих пор помнил каждую деталь произошедших событий, от ее сбитого дыхания и паники во взгляде, до слез, бежавших по его и ее щекам.
Его Селену поразила болезнь, которая периодически задевала священный класс Избранных. За всю историю существования Избранных, определенное число женщин пострадало от Окостенения, и это ужасная смерть — твой разум продолжает жить, запертый в застывшей телесной оболочке, без возможности освободиться, и нет никакого лекарства, никто не способен тебе помочь.
Даже мужчина, который любит тебя больше жизни.
Сердце пропустило удар, Трэз опустил руки, качая головой, и попытался снова подключиться к реальности. В последнее время его мучили подобные незваные эпизоды, и вопреки логике они приходили все чаще, а не наоборот… отчего он начал переживать за свое психическое спокойствие. Он слышал расхожую поговорку, что время лечит, и, черт, может, она и была применима к другим. Что же до него? Его скорбь превратилась из ослепительной боли, которую он испытывал в начале, из агонии настолько раскаленной, что она могла сравниться с пламенем погребального костра Селены, до хронической карусели из воспоминаний, которые, казалось, с каждым днем вращались все быстрее вокруг центральной оси, коей являлась его потеря.
Собственный голос звучал эхом в его голове: «Я правильно понял тебя? Ты хочешь… чтобы все это закончилось?».
Когда настали последние мгновения ее жизни, Селена не могла говорить, им пришлось использовать согласованный ранее способ общения, в котором они допускали, что она сохранит контроль над веками вплоть до самого финала: моргнуть один раз — это «нет»… два раза — «да».
«Ты хочешь… чтобы все это закончилось?».
Он знал, каким будет ее ответ. Прочел его в ее усталом, отстраненном, затухающем взгляде. Но это был один из редких моментов в его жизни, когда нужно быть абсолютно, на сто процентов уверенным.
Селена моргнула один раз. А потом еще раз.
Он был рядом с ней, когда введенный препарат остановил ее сердце, даровав желанное облегчение.
Он в жизни не представлял, что существуют подобные страдания. Его и ее. Он не мог представить худшей смерти и уж точно не мог вообразить, что ему придется кивком головы дать Мэнни сигнал, чтобы мужчина сделал укол… не представлял, что когда-нибудь будет мысленно кричать, наблюдая, как умирает его любимая, что его оставят одного до конца своих дней.
Единственное его утешение в том, что её страдания прекратились.
Суровая реальность такова, что одновременно с этим начались его страдания.
Сразу после этого он нашел некое успокоение в том факте, что именно он остался один, чтобы скучать по ней, а не наоборот. Но, как показало время, он использовал эту панацею слишком часто — ведь больше ничего не помогало — и она перестала работать.
Поэтому сейчас ничто не несло ему облегчения. Он бы обратился к выпивке, но алкоголь только распускал и без того слабый контроль над его слезными каналами. Еда его не волновала. Секс даже не обсуждался. А на поле боя его не пустят… и Братья, и айЭм осознавали, что он крайне нестабилен.
Так что ему оставалось? Силком тащить себя сквозь дни и ночи, моля о самом банальном облегчении: свободном дыхании, крупице душевного покоя, хотя бы часе спокойного сна.
Протянув руку, он прикоснулся к стеклянному полотну, расположенному под углом, отделявшему его от остального мира, мира за пределами его персонального ада. Забавно думать, что ныне «остальной» мир когда-то был для него «реальным» миром… и в сторону расовые и возрастные различия, его превосходящее положение над клубной массой… он был далек от них по иной причине.
У Трэза возникло ощущение, что между ним и остальными пролегла пропасть, и это навсегда.
И, по правде, он больше так не мог.
Скорбь сломала его, и если бы не общеизвестный факт, что самоубийц не пускают в Забвение, он бы всадил пулю в висок через сорок восемь часов после ее смерти.
Я так больше не проживу, ни одной ночи, — подумал Трэз.
— Умоляю… помоги мне…
Он не знал, к кому обращается. Если смотреть с точки зрения вампиров, то Дева-Летописеца прекратила свое существование… и в своем текущем состоянии он прекрасно понимал, почему она решила отложить микрофон и сойти со сцены. А будучи Тенью, его вырастили в поклонении Королеве… одна проблема: Королева замужем за его братом, а молиться собственной снохе как минимум странно.
Доказательство того, что вся эта духовная шамбала не стоит ни гроша.
Но даже в таком случае его страдания были настолько сильными, что он не мог промолчать.
Запрокинув голову, он уперся взглядом в низкий черный потолок и облачил свои душевные муки в слова:
— Я так хочу, чтобы она вернулась. Я просто… я хочу, чтобы Селена вернулась. Умоляю… если там кто-то есть, помоги мне. Верни мне ее. Не важно, в какой форме… я так больше не могу. Я не проживу так больше ни ночи.
Ответа, разумеется, не было. И он чувствовал себя полным придурком.
Но, да ладно, словно бескрайнее пространство космоса могло послать ему что-то кроме метеорита?
К тому же, Забвение вообще существовало? Что, если он просто галлюцинировал во время очищения и Селена ему померещилась? Что, если она просто умерла? Просто… перестала существовать? Что, если то дерьмо о райских кущах, куда после смерти отправляются родные и близкие, чтобы дождаться тебя… что, если это всего лишь механизм борьбы с горем, придуманный теми, кто остается?
Ментальный самообман, позволяющий заткнуть душевную рану?
Подняв голову, Трэз окинул взглядом толпу людей…
Увидев в стеклянном отражении огромную мужскую фигуру позади себя, Трэз резко обернулся и потянулся к пояснице за пистолетом. Но потом он узнал незваного гостя.
— Что ты здесь забыл? — требовательно спросил он.
Глава 6
Луг площадью в пять акров высился над проселочной дорогой, словно творение художника с метким глазом, все естественные черты холма и долины были призваны услаждать взор. А на вершине плавного, укрытого снежной шапкой склона, подобно короне великодушного короля, возвышался великолепный клён, раскинувший свои ветки так, что даже зима, оставившая дерево без покрова, не смогла принизить его красоту.
Лейла перенеслась из особняка к кромке поля и пешком поднялась к дереву, домашние тапочки не защищали от промерзшей земли, ветер задувал в ее халат, а волосы выбились из косы.