– Верь мне! Все получится замечательно.
– Верю! Только тебе и верю, родной мой!
– А теперь давай забудем обо всем. Мы так давно не виделись.
Он снова привлек ее к себе. Девушка не сопротивлялась, нежно она обвила его шею, их губы слились в поцелуе.
Иуда одним долгим глотком допил чашу, вскочил.
– Симон! – в его голосе звенела радость. – Симон! Где ты, Певец вина? Мне пора.
Киренеянин вбежал в комнату, изумленно замер, глядя на излучающего счастье друга.
– Что с тобой такое, Махайра? Что ты опять затеял? Ночь на дворе.
– Самое время, Симон! Меня ждут!
– О Господи! Куда тебя снова несет? Мало ты попадал в истории?
– Успокойся, мой добрый Силен! Теперь все будет очень хорошо.
– От тебя ли я слышу это?
– От меня, хотя я сам удивляюсь…
Трактирщик лукаво сощурился.
– Что же с тобой происходит, друг мой? Уж не влюблен ли ты?
Иуда расхохотался.
– Симон! Поражаюсь твоей наблюдательности! – он подошел к Киренеянину, обнял за плечи. – Все, пора прощаться.
– То есть?
– Я совсем ухожу, исчезаю, понимаешь? Один Бог знает, увидимся ли еще.
Киренеянин ахнул и сник. Иуда положил ему руку на плечо.
– Мне тоже жаль. Мы столько лет дружим. Я тебе многим обязан.
– Бога ради, Махайра, никогда не говори об этом! Я просто люблю тебя, как сына.
– Симон!
Иуда ласково обнял толстяка. Потом вздохнул, медленно огляделся и подхватил увесистую дорожную суму.
– Прощай, Певец вина. Давай выпьем перед разлукой.
– С удовольствием.
Симон наполнил чаши.
– За тебя, Иуда. За твою удачу. Пусть Бог хранит тебя.
– Благодарю! За тебя, верный друг. Да будет с тобой благословение Господа!
Осушив чашу до дна, Киренеянин разбил ее об пол. Иуда последовал его примеру.
– Пора. Счастливо оставаться, Симон.
Он махнул рукой, вышел за дверь и скрылся в темноте.
Огромная оранжевая луна ярко освещала спящий город. Иуда почти бежал по знакомым улицам, с наслаждением вдыхая ароматы ночи. Вот, наконец, мраморная громада Иродова Дворца, вот дом менялы Исмаила…
Иуда замедлил шаг, осторожно приблизился к заветной ограде… Калитки не было. Ее разбитые, искореженные доски валялись на дорожке, ведущей к дому. Сердце Иуды замерло от недоброго предчувствия. Он бросился к крыльцу.
Выломанная дверь жалобно скрипела, поворачиваясь в петлях. Иуда вбежал в дом, споткнулся обо что-то. Внутри был хаос, словно пронесся ураган.
– Боже мой! Что это?.. Мирра! – не таясь больше, закричал молодой человек.
Мертвая тишина. Иуда осмотрелся – мебель разломана, сундуки выпотрошены…
– Мирра!
Он кинулся наверх в ее комнату. Там царил такой же хаос.
– Мирра!
Его пронзительный крик потонул в безмолвии. Он слетел вниз по внутренней лестнице, выбежал на улицу, и бешено заколотил в дверь дома напротив.
– Кто там? – послышался старческий голос.
– Откройте ради всего святого!
Дверь распахнулась. За ней стоял высокий пожилой мужчина со светильником в одной руке и ножом в другой. Он был явно не рад вторжению, но, увидев бледное искаженное лицо Иуды, смягчился. – Что тебе, юноша?
– Ради Бога, почтенный, объясни, что случилось в доме напротив! Где люди, которые жили в нем?
– А-а! – понимающе протянул старик. – Вот в чем дело…
– Говори же! Там жил торговец тканями Исаак с дочерью.
– Ты их родственник?
– Да!.. Говори! Умоляю!
– Мне жаль, юноша, у меня дурные вести. Я говорил Исааку, что он рискует, – не слушал. А надо было бы. Все-таки я живу в Иудее на пятьдесят лет больше, чем он.
– Да говори же!
– Ты, наверно, знаешь, римляне обещали льготные условия торговли тем, кто согласится сотрудничать. Исаак взялся поставлять ткани для римского гарнизона. Конечно, об этом узнали! Два дня назад в его дом ворвалась целая толпа зелотов. Проклятые фанатики! Они кричали об оскорблении Закона, о том, что Исаак предал Израиль… Идиоты!
– Так что же?..
– Они вытащили его из дома, чтобы забить камнями. Домашние, естественно, разбежались кто куда, кроме служанки и дочери…
– Мирра…
– Она сама выскочила. Дурочка! В чем-то их убеждала. Пыталась защитить отца!
– Господи!..
– Да, ты уже все понял! Конечно, эти разбойники не стали ее слушать. Их предводитель просто оттолкнул девчонку от себя, да так сильно, что она упала и головой ударилась о камень… Бедняжка! А ведь замуж собиралась скоро… Но что с тобой?
Иуда пошатнулся, вцепился в косяк, чтобы не упасть. Старик подхватил его.
– Тише, тише! Ужасно, конечно, но на все воля Всевышнего! Хорошо, она умерла сразу, не мучилась. А несчастного Исаака они убивали долго! Собаки! Потом они, естественно, разграбили дом и скрылись, как сквозь землю провалились. И ни одного римского патруля! Когда нужно, этих язычников никогда нет! Вот так, молодой человек… Ох, да ты сядь!
Иуда бессильно опустился на крыльцо.
– Сейчас я тебе воды принесу! Понимаю, пришел родню повидать, а тут такое.
Старик исчез в глубине дома, и скоро вернулся с чашей.
– Пей!
– Спасибо…
Иуда механически сделал несколько глотков.
– Как, легче стало?
– Да, благодарю…
– Не стоит. Встанешь?
Молодой человек с трудом поднялся.
– Я пойду… Прости, почтенный, что ворвался к тебе среди ночи.
– Ничего, я понимаю.
Иуда медленно спустился с крыльца и вдруг обернулся.
– Скажи, почтенный, ты не заметил, как выглядел предводитель этих… мерзавцев?
– Да как же не заметить! А зачем тебе?
– Надо!
Несколько секунд старик внимательно смотрел на него.
– Надо так надо, – усмехнулся он. – Ростом с тебя, худой такой, нескладный. Года на четыре постарше тебя будет. Черты лица мелкие, черноглазый. Все, пожалуй… Да, выговор у него нездешний. Он громко говорил, и я хорошо слышал. Галилейский у него выговор.
У Иуды вырвался стон. Он до боли стиснул руки.
– Спасибо, почтенный. Прощай.
– Прощай.
Иуда вернулся к дому Мирры, вошел в сад. Миртовые кусты тихо шелестели под слабым ветерком. Иуда подошел к гранатовому дереву. Как и в памятную ночь, лунные лучи дробились в густых ветвях на множество бликов. Иуда прислонился к грубой коре ствола, словно в бреду обхватил дерево руками, прильнул к нему, раздирая в кровь кожу на щеке.
– А-а-а! – страшно взвыл он, оседая на землю.
Когда он смог подняться, луна уже приближалась к краю неба. Пошатываясь, он снова вошел в дом, поднялся в ее комнату. Под ногами перекатывался кувшинчик из-под благовоний, валялось покореженное медное зеркальце, были разбросаны разные мелочи, которых всегда в избытке у девушки – заколки, гребень, браслет из слоновой кости… Иуда упал на колени, поднял браслет, повертел в руках и с яростью швырнул в стену. Изящная вещица разлетелась на куски. Он скорчился, уронил голову на руки, его плечи затряслись. Но это было не рыдание, а судорожный вой раненного зверя. Сам не замечая того, он до крови разодрал лицо ногтями. Глаза оставались сухими, только стоны рвались из груди, да сердце колотилось так, словно хотело вырваться наружу.
Очнулся он только тогда, когда последние лучи луны коснулись его лица. Тяжело поднявшись, он еще раз огляделся, медленно спустился, вышел из дома и побрел, не разбирая дороги, по мирно спящим улицам.
Киренеянин проснулся от стука в дверь, крадучись подобрался к входу.
– Кого принесло в такую рань?
– Открой, Симон.
Трактирщик изумленно отпрянул.
– Мерещится мне что ли? – пробормотал он.
– Симон, это я…
Киренеянин распахнул дверь.
– Боже правый! – отшатнулся он.
На пороге стоял Иуда, мертвенно бледный, с разодранным в кровь лицом, в его глазах застыл ужас.
– Махайра! Боже Правый! Что с тобой? Что случилось? Мы же распрощались вечером!
Иуда вошел и обессилено прислонился к стене.
– Спаси нас, Господи! Да что с тобой?
– Со мной? – едва слышно переспросил Иуда. – Я убит, Симон. Меня убили нынче ночью… – он медленно осел на пол.
Трактирщик осторожно приподнял занавеску. Светильник едва чадил, его густой дым делал тяжелый воздух каморки совершенно невыносимым. Киренеянин подошел к столу.
– Иуда!
Он не шевельнулся.
– Мальчик мой! – трактирщик тронул Иуду за плечо.
Он вздрогнул, медленно обернулся.
– Симон… Ты… Вот и хорошо. – Он огляделся. – Стемнело… И пусть… Неси еще!..
Иуда вяло махнул рукой на пустой кувшин с египетским напитком.
– Послушай, может, хватит?
– Еще!.. А лучше сразу бочку, чтобы утопиться в ней!
Киренеянин со вздохом подхватил кувшин, вышел. Остановившись у порога, он рванулся, было, обратно, но махнул рукой и пошел во двор к бочкам.
Когда он вернулся, светильник совсем догорел, комната погрузилась во мрак. Симон споткнулся обо что-то, уронил блюдо с лепешками, но успел удержать кувшин. Иуда сидел, уронив голову на руки, и даже не пошевелился. Киренеянин долил масла в лампу, зажег ее, поставил на стол лепешки.
– Вот, поешь хотя бы… Горячие.
– Я не голоден…
Иуда до краев наполнил чашу, одним длинным глотком осушил ее, налил снова. Трактирщик ахнул. Иуда, наконец, обернулся к нему. Его темные глаза вспыхнули, отражая пламя светильника, губы сложились в усмешку.
– А ты прав, Симон – хватит. Все равно не действует.
Он схватил чашу и с яростью запустил в стену, за чашей последовал кувшин. Брызги и осколки фонтаном разлетелись по комнате. Трактирщик снова ахнул.
– Прости… Хороший был кувшин.
Иуда откинулся на стену. Киренеянин вгляделся в его лицо и понял: он совершенно трезв. Изумрудные глаза были ясны и наполнены такой болью – у Симона перехватило горло, навернулись слезы.
– Бог с ним! – трактирщик подошел к другу. – Что я могу…
– Не надо, Симон!
– Да я хотел…
– Ничего не надо, слышишь?.. Мне теперь ничего не надо… Господи!..