Скоро сборы были закончены. Троица зашагала по прибрежной дороге, ведущей в Магдалу.
Магдалина сидела у окна и тихо плакала. Вчера, когда проповедник сказал: «Иди, возрожденная сестра моя, и не греши больше!», она почувствовала, что ее душа снова стала чистой, как в юности. Словно не было семи страшных лет. Словно не она, а кто-то другая, спасаясь от муки разбитой любви, выбрала стезю презренной блудницы. Мария всю ночь горячо молилась, простершись на полу хижины. И теперь плакала, чувствуя, как сердце ее наполняется покоем и радостью.
Вдруг она увидела на дороге Назарянина. Рядом с ним шел Иуда. Марии стало стыдно: он заслонил ее собой от разъяренной толпы, едва не схватился с этим разбойником, он рисковал жизнью ради нее – блудницы, а она даже не поблагодарила его.
Третьим с ними шел Андрей – благочестивый сын благочестивого отца, который всегда смотрел на нее с презрением. Но теперь Магдалине было все равно. Она схватила платок и опрометью выбежала из дома навстречу мужчинам. Не дав им опомниться, женщина пала в ноги своим спасителям и стала целовать их, заливая слезами.
– Вот тебе благодарность грешницы, Иисус, – странным тоном заметил Иуда. – Ну, не надо, перестань, – обратился он к Марии. – Встань, твоим слезам не место в дорожной пыли.
– Чем я могу отблагодарить тебя? Ты спас мне жизнь! Ты рисковал собой ради грешницы, ради блудницы!
– Ты хочешь заплатить мне за услугу?
– Нет! Нет! Тому, что ты сделал, нет цены! Я навсегда в долгу перед тобой, никогда не забуду этого…
– Не стоит, Мария. Я не мог поступить иначе. Не этим безумцам судить тебя… К тому же, не появись Иисус, не известно, чем бы все закончилось.
Магдалина благоговейно склонилась перед Назарянином. – Встань! – повелительно произнес он. – Встань, Мария! Ты родилась для вечной жизни, – он мягко опустил руку на волны черных кудрей. – Благословляю тебя именем Господа нашего!
Магдалина обняла колени Иисуса.
– Ты дал мне новую жизнь, учитель! Позволь посвятить ее тебе, следовать за тобой?
– Нет! Не сегодня. Сначала ты должна раздать долги и отринуть прежнюю жизнь. Ты теперь не блудница из Магдалы[58], а Мария – возрожденная дочь Отца. В нужный час я призову тебя. Ступай!
Магдалина послушно склонилась, встала и снова обернулась к Иуде.
– Знай, мой дом всегда открыт для тебя, – горячо сказала она, – всегда будет гореть очаг, найдется кусок хлеба. Что бы ты ни попросил, я сделаю.
– Я запомню твои слова, Мария, – мягко улыбнулся Иуда. – Храни тебя Господь!
Магдалина ушла.
– Почему ты не взял ее с собой, Иисус? Ты боишься общества грешницы?
– Нет. Просто ее время не пришло. Однажды она пойдет за мной.
– Когда же?
– Господь укажет время. Я не хочу загадывать.
– Ладно. Я тоже должен проститься с вами. Мне в другую сторону.
– Ты все-таки не хочешь пойти со мной? – сделал Назарянин еще одну попытку.
– Нет. У нас разные дороги, Иисус. Прощай. Пусть Господь хранит тебя и наставит на верный путь. И помни мой совет. Люди бывают разные. Прощай, Андрей. Удачи вам.
Рыбак молча кивнул. Назарянин протянул руку.
– Спасибо! Я запомню. Храни тебя бог, Иуда. Прощай. Надеюсь, мы еще увидимся.
– Кто знает!
Иуда пожал ему руку, повернулся и быстро пошел прочь.
– Ведут! Ведут! – разнеслось по площади.
Вывели Ананию и еще троих зелотов. В одном из них Иуда с болью узнал Исава. «Бедный юный глупец!.. Еще одна жизнь на твоей совести, Товия!». Из-за колоннады появился наместник Иудеи, по толпе прошелестел недовольный ропот. Иуда отметил, что за прошедший год морщин на лице наместника прибавилось, седина в волосах заблестела явственней. «Да, игемон, видно, должность доставляет тебе мало радости», – усмехнулся он.
Понтий Пилат выбросил вверх правую руку, толпа притихла. Иуда вздохнул. Он наизусть знал слова приговора и не стал слушать. Он смотрел на Ананию – этого тщедушного маленького человека, из-за которого римлянам пришлось посылать войска для усмирения жителей Хеврона[59]. По слухам, там погибло несколько сотен человек. Анания стоял неподвижно, равнодушно глядя перед собой. Иуда хорошо знал этот взгляд фанатика, всегда готового к смерти и не думающего о чужих жизнях. «Господи! Как, какой ложью он увлек за собой всех тех несчастных?.. Впрочем, мне ли не знать, какой…» – горько усмехнулся он и начал медленно спускаться с террасы. Приговор был произнесен, смотреть на казнь он не собирался, больше в Иерусалиме делать нечего, пожалуй, только навестить Симона.
Вдруг он уловил какое-то странное движение в массе людей. Толпа волновалась, как море в шторм, но несколько точек в ней двигались целенаправленно и согласованно. «Неужели?! О нет! Только не это!» – с ужасом подумал Иуда. В свое время он был слишком прилежным учеником зелотов, чтобы не разобраться в происходящем.
Сейчас осужденным развяжут руки и дадут перекладину для распятия, чтобы они несли ее на Голгофу. Значит, наступает момент…
Возле стражи, окружившей заключенных разнесся клич: «Бей!». Иуда увидел, как шесть вооруженных мужчин бросились на солдат. Но их натиск не увенчался успехом. Они слишком рано обнаружили себя, блестящая выучка легионеров сработала моментально: строй вокруг осужденных сомкнулся, ощетинившись копьями и мечами. Зелоты остановились. Иуда в досаде стиснул кулаки: «Умельцы! Если уж взялись драться, хотя бы научитесь делать это!». После недолгого колебания мятежники с удвоенным пылом набросились на солдат. Двое тут же упали, пронзенные копьями, но остальные не собирались отступать. «Бей! Бей! – кричали они. – Все верные Закону, на помощь! Не завтра!.. Сегодня!..».
Толпа сбросила оцепенение, заволновалась еще сильнее. Люди начали подбирать камни, в руках заблестели ножи. «Боже Правый! Опять?! – мысленно вскричал Иуда. – Не надо! Господи, почему же ты не остановишь их?!».
Понтий Пилат с презрительной усмешкой наблюдал за происходящим. По его знаку вокруг заключенных возникло второе кольцо стражи, легионеры замкнули оцепление площади. Но запах крови уже витал над толпой. Зелоты снова издали боевой клич, началась всеобщая потасовка.
Со своего места Иуда видел, как наместник огляделся, дал несколько указаний центурионам и, презрительно передернув плечами, неторопливо пошел во дворец. У Иуды вырвалось проклятие. Волей случая оказавшись вне оцепления, он стоял и наблюдал за потасовкой. По поводу финала этой затеи у него не было никаких сомнений, он содрогнулся, вспомнив страшную картину залитой кровью кумранской площади, и едва удержался, чтобы не броситься в толпу – спасать… Но кого? Иуда спрятал лицо в ладонях и заставил себя успокоиться. «Стоять! – приказал он себе. – Чем ты можешь помочь? Кому? – Пошлешь им всем озарение, дашь новый разум? Пока они сами не поймут… О, Господи! Я знаю, Тебе есть за что гневаться на твой народ, но Всемогущий должен быть милосерден. Останови их! Дай им способность понять и силу принять понятое, прежде, чем Израиль совсем опустеет!». Глубоко вздохнув, он опустил руки. На площади царил хаос – заключенных увели обратно, зелотов не было видно, толпы перепуганных зевак метались в кольце оцепления, шарахаясь от взбешенных солдат. Иуда вздохнул, отвернулся и направился к ближайшему выходу.
Вдруг он замер: среди толпы мелькнуло знакомое лицо. Он с ужасом узнал младшего брата. Расталкивая людей, он бросился к Асафу. Юноша потерянно стоял недалеко от помоста, не зная, что делать. Легионер налетел на него, замахнулся мечом. Иуда, подоспев, перехватил руку римлянина.
– Не тронь, – приказал он на латыни. – Он ничего не сделал.
От изумления солдат замер. Иуда отстранил его, схватил брата за руку и потащил прочь из толпы. Асаф, совершенно опешив, покорно последовал за ним. Выбравшись с площади, Иуда, не замедляя шага, повлек брата в безлюдный переулок. Там он остановился, схватил юношу за плечи и довольно грубо прижал к стене.
– Иуда!.. – только и смог выдохнуть Асаф.
– Тебе что, дурак, жить надоело?! Зачем ты туда полез? Ты думаешь, в такие моменты разбираются, кто свой, кто чужой? Тебя – щенка – прикончили бы, даже не заметив!.. Как тебя вообще занесло на площадь? Пришел посмотреть на осужденных? Отличное развлечение, нечего сказать!
Асаф виновато поник и начал всхлипывать, готовый расплакаться. Иуда смягчился.
– Пойми, малыш, тебя могли убить и римляне, и свои, – уже без гнева продолжил он, ласково кладя ему руку на плечо, – или покалечить… Подумай о родителях: что стало бы с ними, случись с тобой несчастье?
Юноша молча утирал слезы. Иуда нежно провел рукой по его растрепавшимся волосам.
– Ладно… Я наверно сделал тебе больно? Прости, не хотел! Испугался за тебя. Никогда больше не лезь в такие истории!
Асаф лишь удивленно смотрел на него. Иуда обнял его за плечи.
– Пойдем. Я провожу тебя до дома.
Шли молча. Асаф украдкой рассматривал брата, которого не видел уже десять лет. Он смотрел и не узнавал – того пылкого юноши, который, сверкая глазами, засыпая родителей упреками, ушел бороться за свободу Израиля, больше не было. Рядом с ним шел незнакомый мужчина с суровым лицом и холодными глазами. Бедная одежда, нож на груди, шрамы на лице и руках – все было чужим. Все, кроме памятной с детства ласки теплых ладоней. За всю дорогу Иуда не проронил ни слова. Когда впереди замаячила родная улица, он остановился.
– Родители здоровы?
Асаф кивнул.
– У вас дома все хорошо?
– Слава Богу!
– Во веки веков! Иди и не лезь больше в такие истории. Прощай. Храни вас Бог!
Иуда стремительно пошел прочь. Некоторое время Асаф ошеломленно следил за ним, потом опомнился, охнул.
– Господи! Иуда, постой!.. Куда же ты? Брат, вернись!
Иуда скрылся за поворотом.
Иисус медленно пятился от надвигающейся толпы, в отчаянии искал среди искаженных яростью лиц хотя бы одно, не отмеченное безумием. Ему очень хотелось повернуться и бегом броситься к лодке, где ждали ученики. Но, он знал: вслед полетят камни. Да и гордость восставала против такого унижения.