Он оглянулся на белесую ленту дороги. Каждый ее изгиб, каждая выбоина были знакомы и не манили больше. Иуда закрыл лицо руками. «Вот и все… Некуда идти… Боже!.. Стоп! Разве в этом дело? Дом, семья – я давно отрекся от этого… Мне давно нет пристанища, некуда идти… Я всегда один… Почему же сегодня так больно и пусто?..»
Он глубоко вздохнул, замер, пытаясь понять, что с ним. – О нет! Только не это…
Ответ пришел скоро: сегодня, впервые за пять лет, ему не хотелось продолжать путь, не звала бесконечная даль, не подгоняло чувство, что там впереди что-то еще произойдет, кто-то нуждается в нем.
– Господи, нет! Значит, конец… Неужели этого Ты хочешь?
Давнее искушение снова овладело им. Рука потянулась к рукояти ножа. Медленно вытащив клинок, он внимательно, словно в первый раз, осмотрел его, провел пальцем по лезвию. На ухоженной стали заблестели капли крови.
– Мне ведь ничего не стоит сделать это, Ты знаешь! – с вызовом сказал он небу. – Я с радостью сделал бы это тогда давно, когда плакал здесь пред очами Твоими! Ты остановил меня! Ты приказал жить и страдать! А теперь я сам не хочу! Я не хочу, слышишь! Это жалкий конец для того, кто испытал и прошел столько!.. Ну не молчи же! – отчаянно закричал Иуда. – Хотя бы раз ответь мне, Господи! Неужели я прошу так много? Или нет у Тебя милосердия? Нет жалости ко мне? Да, я великий грешник, кара Твоя заслуженна! Но лучше смерть, чем такие муки! Боже, не искушай меня! Умереть… одним ударом разрубить все… Как это было бы сладко! Это было бы спасением… для труса и слабака… Но я не могу больше, Господи! Довольно!
Иуда сжигал взглядом небеса. Ночь хранила молчание. Далекие звезды дерзко протягивали нити лучей, словно сшивая ими безмолвие над долиной Святого Города. Ни дуновения, ни звука не раздалось в ответ. В ярости Иуда всадил нож в ствол одинокой смоковницы. Дерево жалобно заскрипело. Иуда прижался лбом к холодному металлу.
– Одно только осталось мне, – прошептал он. – Я не хотел… но я должен узнать!.. Слышишь, Боже! Ты не желаешь говорить со мной… может, Твой Пустынник будет милосерднее… А если и он не даст мне ответа… тогда… Тогда… Что ж, тогда поговорим с Тобой – у меня слишком много вопросов, Господи….
Иуда вытащил клинок из дерева, ласково провел рукой по глубокой ране.
– Прости, – печально сказал он, – у меня было две мишени: моя грудь и твой ствол. Я – человек, как я мог выбрать иначе?
Дружески кивнув смоковнице, он бросил нож в ножны и стремительно пошел прочь от города, туда, где лениво катил свои воды Иордан.
Был примерно пятый час пополудни, когда Иуда почувствовал запах влаги. Скоро ему в глаза больно ударили солнечные блики, скользившие по водам реки. Ветер пустыни словно боялся тронуть ее, коричневая лента лениво и плавно катила воды среди зеленых берегов. Ветер донес до Иуды обрывки фраз, выкрикиваемых охрипшим, яростным голосом: – Кайтесь!.. Грядет расплата!.. Грешники!.. Гнев Господень!..
«Суров Иоанн! – печально покачал головой Иуда. – Но разве одним гневом и страхом излечишь человеческие души?».
Он взобрался на холм и увидел внизу в тихом затоне большую толпу. Люди сгрудились у большого валуна, на котором возвышалась длинная фигура. Креститель грозно кричал, перекрывая стон толпы:
– Покайтесь! Очиститесь от грехов ваших! Грядет День Господень!
Ветер развевал его длинные нечесаные волосы, огненные, как львиная грива, лохмотья едва прикрывали иссохшее тело, глаза горели диким огнем. Люди в страхе валились на колени, били себя в грудь и тянули к нему руки, взывая:
– Спаси! Спаси нас, святой Пустынник! Молись за нас!
Иуда остановился недалеко от затона, облокотившись на чахлую иву. Занятый своими мыслями, он не заметил, как кончилась проповедь. Только когда толпа с криком хлынула к Крестителю, он очнулся от раздумий и стал наблюдать, как Пустынник сурово и безразлично крестит принесших покаяние.
Люди выходили из воды со светлыми, умиротворенными лицами. Иуда смотрел на них и думал: «Но ведь завтра же снова будут лгать в глаза, завидовать соседу, вожделеть чужую жену, если не что-нибудь хуже… А потом снова будут жертвы в Храме или этот затон, биение кулаками в грудь и горестные вопли: «Грешен! Прости, Боже правый! Каюсь!». Господи, воистину, создавая нас, ты придумал такую загадку, которая нам не по силам. Просвети меня, Боже! Я не понимаю мира, созданного тобой!».
Постепенно берег пустел, скоро в затоне остались они вдвоем. Иоанн вышел из воды и остановился перед Иудой, глядя ему прямо в глаза. Тот уверенно выдержал его взгляд.
– Кто ты, человече? – сурово заговорил Креститель. – Зачем ты здесь? Ты не принес покаяния и не принял крещения.
– Я пришел не за этим. Искреннее покаяние не нуждается в обряде. Оно в душе и сжигает ее.
– Ты говоришь верно. Но тогда для чего ты пришел? Кто ты?
– Мое имя Иуда. Я пришел поговорить с тобой, Пустынник.
– Поговорить? Все, что я должен сказать людям, сказано. Остальное – Богу.
– Я слышал тебя. Гнева в моей жизни достаточно. Я пришел искать мудрости и понимания.
Пророк устремил на него прожигающий взгляд ярко-синих глаз.
– На твоем лице печать скорби и долгих горестных раздумий, – заговорил он после паузы, уже более мягко. – А глаза… какие они странные. Я и не знал, что бывают такие глаза, они таят целую бездну… Да, тебе есть, что сказать. Что ж … говори, я слушаю.
Пустынник опустился на землю. Иуда сел рядом.
– Я слушаю тебя, – повторил пророк.
– Мне нужен ответ, Иоанн.
– Какой ответ?
– Тридцать лет я топчу эту землю, меряю шагами дороги Израиля и окрестных земель, все эти годы я пытаюсь понять… Скажи, Креститель, зачем человек приходит в мир? На что дана ему жизнь?
– Ты хочешь знать то, что ведомо только Богу, Иуда.
– Хочу! И не раз спрашивал Всевышнего об этом, Он молчит.
– Значит такова Его воля.
– Это все, что ты можешь мне сказать?
– Все.
– Иоанн, это не любопытство! Я слишком много видел в жизни, душа моя измучена. Я совершил много ошибок! На мне столько грехов! Она изнемогает под этим бременем… Поверь, если бы я знал, ради чего все это, чего Господь хочет от меня, почему с самого детства нет мне покоя, я бы не роптал. Покорно склонился бы перед Его волей, как бы сурова она ни была, исполнил бы все, что назначено. Но я не знаю!..
– Люди иногда всю жизнь ищут свою судьбу, Иуда.
– Жизнь? Нет ее у меня, Креститель. То, что сейчас, жизнью нельзя назвать. Пустота, боль, одиночество, да еще раскаяние – это ли жизнь?! Не так давно я вышел за ворота Иерусалима и понял, больше мне незачем идти, некуда возвращаться. Незадолго до этого я был там, где вырос, недалеко от родного дома, и мне не захотелось пойти туда, увидеть родных, даже краешком глаза. Что же это, Иоанн? Что я за человек?
Пустынник молчал, не сводя с него внимательных глаз.
– Сколько раз мной овладевало искушение взять этот нож и вонзить его себе прямо в сердце. Я сделал бы это без колебаний, я не боюсь смерти. Но я не хочу! Это слишком похоже на малодушие и слабость – то, что я презираю всей душой. Только я не могу больше, Креститель! Силы мои на исходе!
– Странна твоя речь, Иуда, – заговорил, наконец, пророк. – Никто еще не спрашивал меня о таких вещах. Ко мне приходят за отпущением, ты же – за бременем… Мне жаль, но я не знаю ответов. Вижу, страданье твое искреннее. Хотел бы помочь – не могу.
– Но ты же… Тогда зачем ты здесь?
– Мне был знак, я услышал Его зов, с тех пор живу так и этим счастлив. А ты… Я вижу, ты сильный, твердый, как кремень. Может, потому Господь так медлит, что испытывает твою силу. Терпи. Могу сказать одно: такие, как ты, зря не рождаются, они призваны свершить нечто. Слушай, смотри, и ты получишь знак Божий.
– Ты так думаешь? – хрипло спросил Иуда.
– Уверен.
– Но когда же? Я так устал!
– Скоро! Я понимаю, очень трудно, но надо терпеть, Иуда.
– О, если б только ты оказался прав, Иоанн! И… пусть Господь не медлит.
– Аминь. Но время уже. Помолимся вместе, Иуда.
– Нет! Не молиться нам рядом, Иоанн. Твоя душа чиста, как хрусталь, моя же… Прощай. Спасибо тебе.
– Не уходи, Иуда. Мрак сходит на землю. Ночью пустыня опасна.
– Мне не страшны ее опасности.
– Понимаю. Но все-таки останься, прошу. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как живется сейчас на земле Израиля.
– Зачем?
– Я смиренный пустынник, отрекшийся от искушений мира. Но люди приходят ко мне за советом, ждут моего слова. Разве не должно мне знать, чем живет народ Божий?
– Да. К людским душам сложно подобрать ключи, чтобы извлечь на свет их сокровища.
– Ты хорошо сказал, Иуда. У тебя редкий дар смотреть и видеть.
– Если бы ты знал, Иоанн, сколько раз я проклинал его!
– Почему?
– В великом знании великая скорбь.
– Но оно же дает счастье.
– Счастье?! Никогда не поверю!
– А ты был когда-нибудь счастлив, Иуда?
– Был, – его голос звучал глухо, – но все это исчезло, как дым, разбилось вдребезги.
– Прости, я напомнил о том, что вспоминать не стоило.
– Ничего. Такого много в моей жизни… Но я мешаю тебе. Солнце садится.
Иоанн взглянул на небо.
– Да. Не уходи, я скоро.
Иоанн отошел. Иуда медленно опустился на колени, омыл лицо, поднял руки.
– Боже Правый! Ты, читающий в каждой душе, видишь мою, знаешь, вера моя глубока! Я грешник, Господи, и готов ответить за свои грехи, как бы суров ни был твой приговор. Я приму любую волю Твою. Но молю Тебя, скажи, чего Ты хочешь от меня! Дай мне знак, Господи! Сжалься надо мной! Я измучился! Силы мои иссякают, ибо трачу их без цели! Я все выдержу! Но я устал ждать! Разве я много прошу? Услышь меня, Боже!
Ответом было безмолвие. Даже воды Иордана катились беззвучно. Иуда откинулся на камень, запрокинув голову. Бесконечная усталость овладела им, глаза закрылись, но это был не сон, а тяжелая дрема, полная смутных образов. Голос Пустынника вернул его к действительности.