– Да… – растерянно проговорил идумей.
– И что ты будешь делать?
– Не знаю… Я же не могу теперь сделать это… Ведь ты тоже его ученик?
– Я его друг. Что, это так меняет дело?
Симон не ответил. Некоторое время Иуда смотрел на него, потом усмехнулся.
– Решай, Симон. Смотри только, не ошибись. А пока придется терпеть друг друга, но я постараюсь не докучать тебе.
Он медленно пошел вниз. Каменотес еще долго растерянно смотрел ему вслед.
Город погружался в вечернее безмолвие и постепенно пустел. Иуда уверенно вел друзей по вязи иерусалимских улиц. Время от времени он бросал взгляды на Иисуса и старался замедлять стремительные шаги. Они уже покидали пределы старого города, когда услышали сзади тяжелую мерную поступь. Иуда остановился: он слишком хорошо знал этот звук, чтобы ошибиться. Рассеянный свет молодого месяца внезапно выхватил из мрака фигуру римского легионера. Ученики невольно втянули головы в плечи. Иуда встал рядом с Назарянином. Тот схватил его за руку.
– Спокойно! Он только один, нам нечего бояться.
– Думаешь? После того, что я устроил в Храме…
– А что ты устроил – выкинул, наконец, из Скинии этот базар. Кому-то же надо было, если сами священники не додумались!
– Ты радуешься, словно я подвиг совершил.
– Это было смело, друг мой. Я действительно рад – с детства терпеть не могу этих торговцев. Разве им место в доме Божьем?
Проповедник не ответил, он смотрел на преградившего им путь римлянина. Тот жестом приказал им остановиться. Назарянин сильнее сжал пальцы Иуды.
– Иисус, если бы тебя хотели арестовать, нас бы встречало десятка два храмовой стражи, а не один легионер. Римлянам уж точно нет дела до того, что ты натворил нынче.
Высвободив руку, он вышел вперед.
– Приветствую. Зачем преграждаешь нам путь? – спросил он на латыни.
– Забыл меня, иудей?
– Центурион Руфус! Вот так встреча!
– Узнал! Не ожидал, что снова увидимся?
– Нет. Но, если я правильно понял, ты искал нас. Почему?
– Наместник приказал. Он хочет тебя видеть.
– Вот как! Ему принесли новый донос на меня?
– Насколько мне известно, нет. Просто наместник желает встречи с тобой.
– Зачем?
– Откуда мне знать. Он велел сказать, чтобы ты шел без боязни.
Глаза Иуды сверкнули.
– Надеюсь, центурион, ты не думаешь, что я испугался. Иду. А мои спутники?
– О них никакого приказа не было. Они могут свободно продолжать путь.
– Хорошо. Я только объясню им, в чем дело и последую за тобой.
– Жду. Только не долго.
Центурион отошел, Иуда обернулся к друзьям.
– Это посланец Понтия Пилата. Он пришел с миром.
– Откуда ты его знаешь? – подозрительно спросил Фома.
– Встречались, – небрежно отмахнулся Иуда. – Наместник хочет видеть меня.
– Зачем? – испуганно спросил Иисус.
– Не знаю. Центурион уверяет, что никакой опасности нет.
– А мы? – с тревогой спросил Нафанаил.
– Вас никто не задерживает, идите, куда шли.
– Постой, неужели ты пойдешь во дворец? – изумленно распахнул глаза Иаков.
– Конечно, сам наместник римский зовет меня в гости.
Ответом было изумленное молчание.
– Обязательно пойду. Я должен узнать, что наместнику надо. Ничего не бойтесь. Встретимся в доме Клеопы.
– Иуда! – Иисус, схватил его за плечо.
– Что ты?
– Мне страшно за тебя!
– Напрасно. Ты ведь знаешь, я не могу не пойти, и мне нечего бояться.
– Тогда для чего ты ему нужен?
– Видимо, хочет в чем-то разобраться с моей помощью.
– Хорошо… Идем. Я подожду тебя у входа.
– Не надо. Возвращайтесь. Поздно уже, ты устал.
– Ничего.
– Нет, – твердо сказал Иуда. – Иди. Все будет хорошо, не тревожься.
Он решительно отстранил Иисуса и подошел к центуриону.
– Идем?
– Следуй за мной.
– Вообще-то я помню дорогу. Но раз ты так настаиваешь, – с иронией заметил Иуда.
Руфус резко обернулся – осадить его. Глаза Иуды смеялись, легионер смягчился.
– Поторопимся, наместник не любит ждать.
Понтий Пилат сидел в кабинете, небрежно поигрывая кинжалом из слоновой кости – памятью об Эфиопии. Наместник был задумчив и требовал одиночества. Рабы прятались по углам, боясь потревожить господина. Пилат ждал, изумляясь своему нетерпению.
Наконец вызолоченный восходящей луной мрамор зазвенел под тяжкой поступью центуриона. Наместник жестом подозвал легионера.
– Твой приказ исполнен, игемон.
– Хорошо. Это было сложно?
– Нет, игемон. Найти его не составило большого труда. Он теперь всегда сопровождает этого нового проповедника из Галилеи, а от него много шума.
– Хм… Как он отреагировал?
– Был удивлен, но остался совершенно спокойным, даже позволил себе шутить. Его спутники разволновались больше, чем он сам.
– Ясно. Хорошо, Руфус. Приведи его и можешь быть свободен.
– Слушаюсь, игемон.
Почтительно поклонившись, легионер вышел. На террасе бесшумно появился Иуда.
– Наместнику Иудеи здравствовать и радоваться, – произнес он на латыни, приветствуя Пилата по римскому обычаю.
– И тебе привет, Иуда. Проходи. Я ждал тебя.
Он прошел на середину террасы, остановился, внимательно рассматривая римлянина, занятого тем же. Наместник отметил: морщин на лице иудея прибавилось, на лбу и правой руке появились новые шрамы, черты лица стали еще более резкими. Только глаза остались прежними – холодные, лучистые, они обожгли Пилата изумрудным блеском, живо напомнив их первую встречу.
– А ты изменился, Иуда. Видно эти годы были нелегкими.
– Ты прав, игемон. Ты тоже не помолодел. Управляя такой провинцией как Иудея, здоровья не прибавишь.
– С каких пор ты заботишься о моем здоровье?
– Я? Вовсе не забочусь. Просто отметил то, что есть.
– Да, ты все такой же наглец. И что скажешь – как, по-твоему, я правлю Иудеей?
– Ты серьезно спрашиваешь, игемон?
– Вполне серьезно.
– Но для чего?
– Ну… считай, мне просто интересно. Не только же первосвященника и членов Синедриона мне слушать. Хочу знать мнение стороннего человека.
– Стороннего?
– От власти, политики. Твой характер я знаю. Лгать из опасения ты не станешь.
– Верно, игемон. Что ж, если тебе действительно интересно, за прошедшие годы мое уважение к тебе только упрочилось. Ты ведешь себя достойно своего имени и звания.
– Благодарю! Похвала из твоих уст приятна! Но это все, что ты можешь сказать?
– Нет. Скажу еще, что ты лучше всех прежних наместников.
– Хм!.. Чем же?
– Даже презирая, ты пытаешься понять нас – варваров, – по лицу Иуды скользнула усмешка. – Ты не любишь попусту лить кровь – полагаю, ты достаточно насмотрелся на нее в походах[66]. И еще ты умеешь отделять настоящие интересы Рима от сиюминутных настроений императора Тиберия[67].
– Это уж слишком! Что тебе может быть известно о кесаре? Как ты можешь судить?
– Имеющие уши слышат, игемон. А не глупые еще и понимают кое-что.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ты забыл – я не идумейский пастух, достаточно разбираюсь в… политике. Так у вас это называется?
– Да… Пожалуй, я сам напросился – знал, с кем имею дело. Ладно, закончим этот разговор. Признаю, мне приятны твои слова. Хотя дерзость переходит всякие границы.
– Извини, игемон. Другим быть не умею. Однако не за этим же ты звал меня к себе?
– Верно. Не за этим. Но что же ты стоишь? Присядь, – Пилат указал собеседнику на мраморную скамью.
– Ты настаиваешь, игемон?
– Что за вопрос? Сегодня ты мой гость, а не арестант на допросе.
– Рад слышать. Скажи, кстати, ты не жалел о том, что отпустил меня?
– Я никогда не жалею о сделанном. Хотя, – усмехнулся наместник, – если разговор наш продолжится в таком тоне, я, пожалуй, изменю свое мнение.
– Понятно, – засмеялся Иуда, вольготно располагаясь на скамье. – Тогда, игемон, расскажи мне, что наместнику Иудеи понадобилось от нищего бродяги и преступника, причем столь спешно, что он тратит вечер на беседу с ним.
Пилат встал, зашагал по комнате. Гость внимательно наблюдал за ним.
– Я хотел задать тебе несколько вопросов, Иуда. Точнее выражаясь, кое-что выспросить.
– Спрашивай, игемон. На что смогу – отвечу.
– Вот и хорошо.
Снова наступило молчание. Они смотрели друг на друга. Наместник вернулся в кресло.
– Что ж… Кстати, что скажешь об акведуке?
– О его проекте или о том, как мои соотечественники принимают его строительство?
– А ты что-нибудь смыслишь в архитектуре?
– Нет.
– Зачем тогда лишние слова?
– Да так, собираюсь с мыслями. Видишь ли, игемон, дело это, конечно, нужное – проблемы с водой в Иерусалиме были всегда. Но как, и особенно, на какие средства ты его строишь, не может нравиться иудеям.
– Что, готовится бунт?
– Вряд ли. Во-первых, Каиафа не допустит, ему это совершенно не нужно. Кроме того, ты уже показал, что можешь действовать жестко, как настоящий воин, и крови не боишься. Так что, если не будет какого-нибудь вопиющего повода, ничего не произойдет.
– Вот как! Какой же должен быть повод – новое изъятие казны?
– Полагаю, наместник Иудеи не так прост, чтобы сообщить об этом народу, даже если он возьмет деньги их храма второй раз? И Каиафа с Аннахом будут молчать, ведь это серьезный удар по их авторитету.
– Хм!.. Ты прав, Иуда, во всем прав… – хмуро усмехнулся Пилат. – Так опасаться волнений не стоит?
– По этому поводу нет. Правда, ликования по случаю открытия тоже не жди.
– Почему?
– Пусть даже мы умом сознаем необходимость акведука, но он – творение римлян, наших поработителей и язычников. Иудеи не смогут принять его с радостью.
– Какое безумие!.. Ладно, это ваше дело. Сейчас мне важно без помех закончить строительство.