у есть за что гневаться на нас! Но почему всегда страдают невинные?
– Иуда! Ты опять задаешь вопросы, на которые у меня нет ответов.
– Ну, если уж у тебя нет…
Они в молчании остановились у креста.
– Зачем Садок это сделал? – тихо спросил Иисус.
– Умереть ради того, кого любишь несравненно легче, чем предать его.
– Но Ефрем – преступник, убийца! Он виноват в их бедах. Было бы справедливо…
– Ты говоришь о справедливости, Назарянин? Ты!
– Конечно! Людям нужна справедливость, они стремятся к ней.
– Ой ли?! Скажи это завтра своим слушателям, от них и трети не останется.
– Но почему?
– Будто сам не знаешь! Разве тебя окружают одни праведники, что не боятся истинной справедливости?
Иисус ответил не сразу. Он задумчиво смотрел на искаженное болью лицо друга.
– А что тогда нужно людям?
– Милосердие и надежда. Тебе ли спрашивать, когда каждый день даешь им это.
– Ты думаешь?
– Я знаю. Именно потому они верят в тебя, идут за тобой. Господь грозный и карающий страшен. Гнева и так слишком много на земле.
– Что ж ты такое говоришь! Отец наш небесный не может…
– Вот! – горячо перебил друга Иуда. – Ты называешь Бога отцом и другим позволяешь делать это. А любящий отец не отворачивается даже от заблудших детей, его можно просить о милосердии, взмолиться: вразуми, просвети, и надеяться, понимаешь, надеяться на него…
– Ты прав! Но Садок не просил милосердия.
– Он любил Ефрема, как сына, принес себя в жертву ради него и родного селения. Не думал о милосердии, о справедливости, ему не важно было, достойны ли они такой жертвы. Он сделал это из любви, любовь не судит.
– Он любил, страдал, жил ради этих людей, а теперь он мертв…
– Садок сам выбрал свою судьбу. Выбор его прекрасен, хоть и страшен…
Иисус хотел уйти. Его пробирала дрожь. Иуда не двигался, неотрывно глядя на крест.
– О чем ты думаешь? – осторожно спросил Назарянин.
Иуда вздрогнул.
– Если бы я мог, выбрал бы такой конец.
– Если бы мог?
– Да… Если бы Господь позволил… я был бы счастлив так умереть…
Иисус зябко съежился.
– Зачем ты говоришь о смерти? Мне становится страшно!
– Страшно говорить о ней, когда мы столько раз видели ее воочию?
– Правда… Я просто смешон!..
– Нет, это я жесток! Прости меня!
– Не надо! Я просто…
Иуда подошел ближе.
– Что с тобой, Иисус? Что тебя мучает? Скажи мне! – мягко произнес он.
– Мы идем в Иерусалим на праздник Песаха. Я должен быть в Храме и говорить с людьми. Но там Синедрион, левиты… Они ничего не забыли… по-прежнему хотят… Что мне делать Иуда?
– А что ты хочешь сделать?
– Я не могу уйти, бросить их… И тех, кто верит в меня, и прочих…
– Понимаю! Впрочем, даже если бы ты хотел этого, теперь поздно. Никто тебе не позволит отступить. Вспомни наш разговор на берегу озера.
– Какой? Мы много говорили…
– После того, как побывали в Гиркании.
– Помню…
– Помнишь, я предлагал тебе остановиться? Сказал тогда: «Черта еще не пройдена».
– Да…
– А теперь она не просто пройдена, к ней уже не вернуться, так далеко ты ушел за это время. Теперь ты можешь идти только вперед. Ни свернуть, ни остановиться уже нельзя.
– Боже мой!.. Я боюсь, Иуда!
– Понимаю! Но нельзя вечно бегать от своего страха. Если постоянно прятаться от них, ты, в конце концов, станешь посмешищем. Кто тогда поверит тебе?
– Но они хотят моей смерти…
Глаза Иуды наполнились болью. Долгим печальным взглядом он обжег друга, потом отвернулся.
– Знаю, – тяжело прозвучал его голос. – Истину всегда хотят заглушить. Она многим мешает. Но чего же все-таки хочешь ты?
– Чтобы люди услышали и поверили мне! Чтобы у них была надежда!
– Тогда… Разве у тебя есть выбор?
Пауза затянулась.
– Ты прав, – медленно произнес, наконец, Иисус. – Господь послал меня нести людям Его слово. Я не могу отступить.
Иуда пристально смотрел на него.
– Ты… Ты понимаешь, на что решаешься?
– Понимаю… Но иначе нельзя. Ты поможешь мне? Поможешь… не испугаться?
Во взгляде Иуды плеснул ужас. Он схватил руку Назарянина, крепко стиснул, прижал к груди. Иисус почувствовал, как его бьет озноб, как бешено колотится его сердце.
– Ты сделаешь это, Иуда! Правда? – поймав взгляд друга, с расстановкой произнес он. – Ты предашь меня!
Иуда отшатнулся, побледнел.
– Что ж… Бей! Больнее бей, Назарянин! Я заслужил, – ответил он, склонив голову.
– Ты… Что ты?.. О, прости меня!
Иуда застонал.
– Господи!.. Лучше бы ты ненавидел меня, Иисус!
– Ненавидел?! Тебя?! Как же я могу?
– Боже!.. Почему ты не прогнал меня тогда в Вифании, когда узнал, кто я? Почему не выгнал, когда я убил Товию? На беду мы встретились с тобой! Встретились, чтобы убить друг друга!.. Боже Правый, почему?..
– Что ты говоришь! Я каждый день благодарю Бога за то, что он соединил наши дороги!
– А-а-а! – согнувшись, словно в приступе боли, Иуда закрыл лицо руками.
Иисус осторожно коснулся его плеча. Иуда резко обернулся. Лицо его было страшно.
– Ну, останови меня! Останови, пока не поздно! Прогони!.. Прокляни!.. Заклейми позором! Сделай что-нибудь!..
Иисус покачал головой.
– Я тоже помню пророчества Исайи[68], друг мой, и понял, что Господь предназначил мне… Ты сам знаешь – отступить нельзя.
Иуда содрогнулся, застонал, смертельная бледность разлилась по его лицу.
– Тогда… не надо больше говорить об этом…
– Хорошо… Но ты должен знать…
– Нет!.. Пощади! Я заслужил, да… Но хоть ты… будь милосерден ко мне!
Иуда отвернулся и медленно побрел куда-то в ночь.
Глава 7
Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться.
Покой был ярко освещен и убран, словно неведомые хозяева ждали их. Ученики в удивлении остановились у входа.
– Что же вы? Войдите, – приказал Иисус. – Здесь нам есть агнца.
– Чей это дом, равви? – удивленно спросил Иаков.
– Наш. Входите. Уже время.
Один за другим они проходили в низкую дверь под пристальным взглядом Иисуса. Иуда шел последним. Он задержался на пороге, полной грудью вдыхая вечернюю прохладу.
– Почему медлишь?
– Не торопи. Все успеем.
– Ночь близится.
– Знаю.
Он пристально посмотрел Иисусу в глаза, тот кивнул, едва улыбнулся.
– Господи, Твоя воля! – прошептал Иуда и решительно переступил порог.
Женщины бесшумно накрыли на стол и молча удалились. Только Магдалина задержалась, остановив на Иисусе полный любви и печали взгляд. Проповедник подошел к ней, не стыдясь обнял, что-то прошептал на ухо. Женщина приникла к нему, в ее глазах задрожали слезы. Иуда поспешно отвернулся.
Иисус и Мария долго не могли оторваться друг от друга. Наконец Назарянин выпустил ее и знаком приказал уходить. Магдалина молча вышла, ни разу не оглянувшись.
Откуда-то возник большой медный таз, Иисус наполнил его водой, взял полотенце и вдруг склонился к ногам учеников.
– Учитель! – испуганно воскликнул Иоанн.
– Так должно. Если не сделаю этого – не войти в Царство Божье.
Они молча подчинились, лишь переглянулись изумленно. Проповедник начал обмывать им ноги. Очередь дошла до Иуды.
– Нет!
– Дозволь!
– Для чего?
– Так надо.
– Никогда!
– Позволь, Иуда! Я должен!
– Я не могу!..
– Можешь. Ты все можешь, друг мой! Не противься…
Иуда молча склонил голову, вздрогнул, когда Иисус коснулся его ступней. Руки друга были нежны, но его обжигало каждое прикосновение.
Церемония завершилась, они возлегли за трапезу. Волей случая Иуда оказался напротив Назарянина. Иисус произнес короткую молитву, взял кувшин.
– Вот вода, соленая и горькая, как слезы человеческие. Помянем же, братья, слезы, пролитые предками нашими в плену египетском и в поисках Земли Обетованной.
Он каждому плеснул из кувшина. Последнему наливал Иуде. Чаша наполнилась до краев, вода начала выплескиваться, а Назарянин все лил. Иуда молча смотрел на это.
– Учитель, ты переполнил чашу. Вода уже на столе, – вмешался Андрей.
– Так и должно, сын Ионы. Помянем же. Пейте.
Все отхлебнули. Иуда странно взглянул на друга, одним долгим глотком осушил свою чашу, перевернув, показал проповеднику. Иисус промолчал, дал знак остальным. Ученики с жадностью набросились на угощение.
– Ты почему не ешь, Иуда? – внезапно спросил Назарянин.
– Следую твоему примеру.
– Я не голоден.
– Я тоже.
Трапеза шла в молчании. Учеников пугало непривычно строгое, печальное лицо учителя. Иисус взял хлеб, преломил и передал сидящим рядом Иоанну и Петру.
– Это – плоть моя, приносимая в жертву за род человеческий. Примите и едите.
Все испуганно переглянулись, под пристальным взглядом учителя каждый съел свой опреснок. Иисус взялся за кувшин с вином, наполнил все чаши. На это раз поровну.
– Испейте. Это – кровь моя, за вас проливаемая.
Он не сводил с учеников глаз, пока чаши не опустели.
– Отныне пусть вино и хлеб вечно напоминают обо мне.
Ученики снова переглянулись, но ни один не посмел задать вопрос. Повисло молчание. Они хмуро доедали агнца. Трапеза выходила совсем не праздничной.
– Учитель, тебя что-то тревожит? – решился Иаков. – Что мы можем сделать для тебя?
– Все уже сделано. Сроки истекают. Скоро простимся с вами.
Сын Зеведеев замолчал, озадаченный. Иисус медленно обвел всех пристальным взглядом:
– Час мой близок. Грядут испытания. Трусость, слабость не будут оправданием отступнику… Готовы ли вы?
Ученики вновь испуганно переглянулись. Петр с грохотом отодвинул чашу.