– Высечь этого оратора! Наказать сурово, но не забивать.
– Нет! Смерть ему! Смерть! – заревела толпа, когда до нее дошел смысл приказания.
Понтий Пилат, не оборачиваясь, ушел во дворец. Легионеры грубо схватили Назарянина и поволокли на другой конец площади к лобному месту.
Иуда догадался о сути приказа наместника, когда Иисуса потащили через площадь.
– О нет! Господи, зачем?! Ему разве мало?! – выкрикнул он в небеса.
Иисуса приковали к столбу, сорвали с него хитон.
Маленький, толстый, с расплющенным носом палач-каппадокие[70] вышел вперед, занес короткую руку, остервенело размахнулся… Сверкнув, бич опустился на спину Назарянина, оставляя глубокую кровавую борозду. Иуда вскрикнул и рухнул на колени… Палач размахнулся снова. Бич алой змеей взмыл в воздух…
– Не-е-е-е-е-ет! – страшно закричал Иуда.
Его крик потонул в общем реве толпы. В исступлении он воздел к небу руки.
– Господи! Боже Правый! Молю Тебя, пожалей его, Господи! Боже милосердный!..
Толпа подначивала и улюлюкала. Бич уже не свистел, а звенел, пропитанный кровью Назарянина, беззвучно клонившегося все ниже, ниже…
Иуда неотрывно смотрел на пытку. С каждым ударом в его сердце словно вонзалась раскаленная игла. Распластанный на жаркой мостовой, он не видел, не слышал ничего вокруг, весь отдавшись захлестнувшей его муке. Вдруг среди этого бреда чья-то ледяная ладонь коснулась его плеча, нежный голос назвал по имени. Иуда резко обернулся. Перед ним стояла Магдалина. Ее искаженное лицо было залито слезами. Иуда отпрянул, но Мария, разрыдавшись в голос, бросилась ему на грудь. Сам не понимая, что делает, он обнял ее, крепко прижал к себе и замер, утопив лицо в ее душистых волосах.
Они не знали, сколько так прошло времени. Бичевание кончилось. В наступившей тишине они разом обернулись, все еще держась друг за друга, и увидели, как стражники грубо поднимают и встряхивают покрытое кровью безвольное тело Иисуса. Магдалина в ужасе вскрикнула и снова приникла к груди Иуды. Он разжал руки.
– Мария!..
Она подняла заплаканное лицо.
– Ты… ты… я же…
Он так и не смог сказать, только отстранил женщину от себя, отвернулся.
Но она ласково прикоснулась к его щеке.
– Иуда!.. Бедный… – она взяла его за руку.
Их глаза встретились, вместо ненависти и презрения Иуда увидел боль и (о нет, ему не показалось!) сострадание…
– Мария!..
– Я все знала, Иуда! – тихо произнесла она. – Мне не за что ненавидеть тебя!
– Знала? Откуда?
– Он все рассказал мне в ночь перед последней вечерей. И… я догадывалась раньше… Но почему именно ты?
– Ты спрашиваешь?..
Мария не ответила.
– Ты говоришь, что не…
– Нет! Ведь он знал… хотел… он простил тебя…
Иуда вырвал из ее рук свою.
– Он еще жив…
– Они все равно убьют его…
Иисуса снова подтащили к помосту. Иуда поднялся, протянул Марии руку. Они вышли на площадь, оказались в задних рядах. Опять появился Понтий Пилат. Иуда смотрел на него и понимал: римлянину безумно надоела эта история, ему, в общем-то, все равно, лишь из упрямства он готов дать Иисусу последний шанс. Подвели Назарянина. Его истерзанное тело, измученное лицо, погасшие глаза вызывали сострадание даже у самого жестокосердного. Наместник невольно отступил, его взгляд смягчился.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Пилат заговорил.
– Что молчишь, проповедник? Видишь, люди жаждут твоей крови! Защищайся же!
– Мне нечего сказать, игемон. Не я называл себя царем – они, не я призвал к бунту – они требовали этого.
– Но зачем ты смущал их странными речами?
– Я говорил об истине и Царствии Божьем.
– Истине? А что есть истина?
– Истина – это Бог. Бог – есть Истина.
Пилат саркастически усмехнулся.
– Красивый афоризм! Но сейчас он тебе не поможет. Истина в том, что у меня достаточно оснований казнить тебя. Ты в моей власти, от моего слова зависит жить тебе или умереть!
– Никакой власти надо мной у тебя нет, игемон. Моя судьба в руке Бога. Да будет Его воля! Ты не изменишь того, что начертано Им.
– Фанатик! Безумец! Все вы здесь такие!.. Впрочем, мне все равно. Хочешь умереть – пожалуйста.
По знаку наместника Назарянина вытолкнули вперед.
– Вот человек! – обратился Пилат к толпе. – Вы просите, чтобы я судил его. Что сделать мне с ним?
– Распни его! Смерть ему! – заревела толпа.
Мария застонала, у Иуды потемнело в глазах.
Пилат смотрел на беснующуюся толпу. Губы его презрительно скривились. Иуда понял: последние искры жалости растаяли в его душе, теперь он чувствует лишь досаду и отвращение, покорное спокойствие Назарянина раздражает его, а не вызывает уважение.
По знаку наместника легионеры вывели еще одного узника. В ярком свете солнца сверкнула рыжая шевелюра, Иуда невольно вскрикнул, узнав Бар-Аббу.
– Господи! Это уж слишком! – прошептал он, сообразив, что задумал римлянин.
Толпа притихла. Наместник заговорил, холодно, нарочито негромко:
– По вашему древнему обычаю на праздник Песаха принято миловать осужденного. Римская власть уважает обычаи. Перед вами двое осужденных: Иисус из Назарета, проповедник, названный вами царем иудейским, обвиняемый Синедрионом в богохульстве, и Бар-Абба – бунтовщик, разбойник, приговоренный к смерти за убийства, грабежи и насилие. Кого из них отдать вам?
– Бар-Аббу! Бар-Аббу! – не помедлив ни секунды, заревела толпа. Некоторое время Пилат наблюдал, как беснуются люди, потом поднял руку.
– Вы решили! – крикнул он, перекрыв шум толпы, и дал знак страже.
С Бар-Аббы, ошалевшего от неожиданного спасения, сорвали веревки, грубо столкнули его с помоста. Разбойника подхватили, он исчез в людском море. Опять вывели Иисуса.
– Распни его! – с новой силой завопила толпа.
Наместник огляделся, пожал плечами.
– Да будет так! – прогремел его голос над площадью.
Люди ответили радостным кличем. Презрительно усмехнувшись, Пилат стремительно пошел прочь, по пути отдавая приказания начальнику тайной службы и офицерам.
Легионеры начали выстраивать второе кольцо оцепления.
Иисус упал второй раз. Иуда увидел, как Магдалина опрометью кинулась к нему, не обращая внимания на стражников, едва сдержался, чтобы не броситься следом. Но как? Если бы он мог! Страшному пути, казалось, не будет конца. В этом окровавленном, истерзанном человеке невозможно было узнать Назарянина. Его глаза погасли, черты лица исчезли за маской из крови и грязи.
Иуда схватился за стену, зажал уши, закрыл глаза. Когда он снова открыл их, процессия ушла далеко. Стиснув зубы, собрав оставшиеся силы, Иуда бросился догонять ее.
До Голгофы оставалось несколько стадий, когда Иисус упал снова. Иуда понял: больше он не поднимется. Взбесившиеся от жары, несмолкающего крика толпы, стражники исступленно били распростертое на земле тело. Иуда смотрел и чувствовал, как кровь закипает в жилах. Непроизвольно его ладонь легла на рукоять ножа, мышцы напряглись…
– Прекратить! – вдруг отчеканил, перекрыв шум толпы, властный голос.
Легионеры вытянулись перед легатом[71], который с высоты седла бесстрастно наблюдал за происходящим.
– Прекратить! – повторил римлянин. – Вам приказано распять его, а не забивать.
Стражники отступили.
– Но он все время падает! Так мы никогда не дойдем!
– Вы полагаете, от битья он встанет и побежит? – усмехнулся легат. – В чем проблема? Пусть кто-нибудь поможет осужденному. Холодным взглядом римлянин обвел толпу. Люди попятились. – Ну что, – с явной издевкой заговорил он, – кто-нибудь хочет помочь?
Толпа притихла. Люди отворачивались от ледяного взгляда, прятались друг за друга. Едва ли понимая, что делает, Иуда шагнул вперед. Но его опередили.
– Я хочу! – раздалось из толпы.
Все обернулись. В первые ряды протолкался маленький грузный человек. Рассмотрев его, Иуда даже задохнулся: перед легатом, уперев руки в бока, стоял Симон Киренеянин.
– Я хочу помочь! – с вызовом повторил он.
– Похвально! Тогда бери крест. Неси. А вы помогите осужденному подняться.
Стражники брезгливо отстранились. Симон сверкнул на них глазами, подошел к Иисусу, склонился, что-то прошептал ему на ухо. Назарянин с трудом поднял голову. Крест был раза в два больше трактирщика. Но Киренеянин молча взвалил его на себя, помог подняться Иисусу. Медленно, пошатываясь, они пошли вперед. Толпа двинулась за ними.
Иуда стоял и плакал, не замечая слез. Только когда глаза совсем перестали видеть, он поднял дрожащие руки, спрятал в них лицо… Его грубо толкнули в спину. Резко обернувшись, он оказался лицом к лицу с Симоном Зелотом.
– Ты! – изумленно выдохнул идумей. – Любуешься зрелищем? Иуда молчал. Желтые глаза зелота недобро вспыхнули. – Какая встреча! Я молил Бога…
– Хочешь убить меня?
Симон отступил.
– Так что?
– Зачем ты сделал это?
– Ты хочешь знать?
– Да!
– Зачем?
– Я не понимаю! Вы были лучшими друзьями! Он так верил тебе! Я даже…
– Даже не исполнил приказ старейшин, опасаясь гнева Иисуса, если тронешь меня, – жестко закончил Иуда.
– Да.
– Как видишь, зря. Впрочем, у тебя есть возможность сделать это сейчас. Я не стану сопротивляться. Бей!
Они замерли, меряясь взглядами. В какой-то миг Симон нерешительно взялся за нож, но тут же выпустил его. Иуда не шевельнулся.
– Нет, – медленно произнес каменотес, – я не стану убивать тебя.
– Почему? Презираешь?
– Хотел бы… Но… я видел, ты не взял у левита деньги. Я видел, как учитель смотрел на тебя во время ареста… Не на нас – не ждал от нас помощи – на тебя!.. Я не понимаю…
– От тебя ли я это слышу, Симон?
– Прекрати! Ты не смеешь! Из-за тебя равви сегодня будет распят!
Иуда в изумлении смотрел на каменотеса.