– Прошу тебя, хозяюшка, дай совет. Как мне и междоусобицу не породить, и княжество младшему сыну отдать?
– Младшему, значит, – задумчиво проговорила Яга. – Его твоя душа жаждет видеть с княжеской шапкой на голове?
– Его, хозяйка.
– Раз так, вот тебе слово мое – зоркое и ясное, как и просил. Раструби по княжеству, что тот из твоих сыновей станет править, кто принесет тебе чудо чудное – саму жар-птицу.
Гости, будто зеваки на ярмарочном представлении, дружно ахнули. По горнице пронесся гул голосов. Яга досадливо цокнула языком, и все тут же смолкли, как будто воды в рот набрали. Меня саму потряхивало от волнения. В разговоре с Ягой не покидало ощущение опасности, как от хождения по тонкому льду, – неверный шажок, и ты ухнешь с головой на дно. И все же то, как хозяйка дома повелевала толпою, завораживало. Одного взгляда, одного движения брови хватало, чтобы осадить любого. В ее молчании чувствовалась сила – мягкая, обволакивающая, пугающая до икоты. Даже красота Яги, от природы нежная, казалась суровой, будто зимние морозы.
– Жар-птицу приманить – задача не для простых смертных. Любит эта птица яблоки, но не простые – колдовские. Я дам тебе несколько. Развесь их на своей яблоне, да накажи сыновьям сторожить сад. По одной ночи – один сын. Придет черед младшего, заткни ему уши воском, да крепко, чтобы ни один звук не пробился.
– Зачем, хозяюшка?
– Жар-птица петь любит. И голос ее любого убаюкает. Пускай старшие твои сыновья об этом не узнают и птицу проворонят. А младшему подскажи. Он с воском в ушах и поймает в силки это чудо чудное.
Снова по горнице пронесся гул, подобно морскому прибою, на этот раз в нем слышалось одобрение. Церковники клеймили волшебство злом, но простой люд до сих пор преклонялся перед дивом больше, чем перед законом. Сына, что достанет жар-птицу, сочтут достойным, отмеченным свыше. Любопытно, как хоть выглядит эта птица? Правдива ли молва, что от ее перьев исходит жар, словно от костра?
Лицо князя озарила довольная улыбка. Он вновь поклонился в пол и с чувством произнес:
– Благодарствую тебе, хозяюшка! Верно говорят: зорко твое слово!
Яга на мгновение отвлеклась от прялки. Взгляд ее светлых глаз, как острая игла, пронзил князя и заставил того замереть с улыбкой на губах.
– Птицу мне отдашь, князь. Нечего ее клеткой неволить.
Князь чуть приуныл, будто уже представил, как жар-птица будет согревать его холодными ночами и радовать буйством красок. Впрочем, спорить он не посмел:
– Как скажешь, хозяйка.
Яга кивнула и вернулась к своему неспешному занятию.
Гости заметно повеселели. Если обращение княжича в волка их напугало, то история второго просителя и ее итог успокоили растревоженные сердца. Из шепотков ушел страх, зато послышалось предвкушение, будто у дитя перед страшной сказкой, рассказанной на ночь. Среди гостей снова развязался горячий спор, но продлился он недолго: я даже заскучать не успела.
На середину горницы шагнул князь, не старый и не молодой. Лицо такое же благородное, как у прочих гостей, но будто не наше, чужое. И одежда, богато украшенная, ладно сидящая на дородном теле, сшита за морем по незнакомой, иноземной моде. Штаны слишком тесно льнут к ногам, кафтан укорочен, и под ним виднеется шелковая рубашка с россыпью мелких золотых пуговичек от горловины до самого низа. На голове – шляпа с ярким птичьим пером. Речь чужака тоже звучала непривычно: где-то слова он растягивал, как песню, где-то сглатывал, словно они ему язык жгли.
– Доброго здоровья, хозяйка, – сказал он и отвесил поклон, зачем-то при этом расставив руки в стороны. Полы его широкого плаща взметнулись, подметая деревянные половицы. Движение вышло странным, чуждым. – Наслышан я о тех чудесах, что тебе под силу, а теперь имею честь их лицезреть.
– Много ли там чести?.. – буркнула Яга и вздохнула. – А чудес и того меньше. Рассказывай, гость дорогой, зачем пожаловал?
Чужеземный князь не стал ходить вокруг да около.
– Судьба не даровала мне сыновей, одной только дочерью наградила. Я не роптал до этого часа, с ласкою и заботой относился к единственному чаду. Но дочь вошла в пору, когда к ней сватаются женихи.
– А ты не рад?
– Рад был бы, да только в приданое к ней идет большая часть моих земель.
– Тех, что тебе дали за жену, когда ты сам сватался?
Чужеземный князь не дрогнул, лишь ненадолго потемнел лицом: то ли от переживаний, то ли от непристойности разговора. Мыслимо ли это – намекать достойному мужу, что благосостояние его нажито приданым жены?
– Тех самых, тех самых.
Яга пожала плечами.
– Так оставь дочь в семье, пусть при тебе живет.
– Я не могу разгневать короля. Он требует немедля сыграть свадьбу.
– За кого отдают твою дочь? Если человек он честный, не возьмет больше положенного.
– Муж он отважный, хозяйка, но едва ли добросердечный. Славу он в битвах завоевал, тем и пленил сердце короля.
Яга поморщилась, будто глотнула горького отвара. Слова ее засочились ядом:
– Коль он ему так мил, сам бы и женился. А то гонит девку под венец… Она-то хочет женой стать?
Чужеземный князь смешался, будто слов не разобрал. Склонил голову, потер ухо, а в глазах его, как рыба в озере, заплескалось недоумение.
– Дочь моя?
– Да-да, она.
Настроение Яги резко, будто погода в певучие капели, переменилось. Глаза стали колкими, как снег в сильный буран.
– Не знаю, хозяйка. Да и не имеет это значения. Важно другое.
В голосе чужеземного князя проступило раздражение учителя, принявшегося объяснять урок глупому неучу. Я сама в школу не ходила, но грамоте обучался Тим. Вот по его рассказам и помню.
– И что же важно? – неохотно, будто уже зная ответ, спросила Яга.
Веретено в ее руке закружилось с бешеной скоростью.
– Земли мои важны, – ответил чужеземный князь. – Научи меня, хозяйка, как дочь замуж не выдать, короля не разгневать, а свое добро сохранить.
– Многого, ох, многого просишь. – Яга покачала головой и вдруг улыбнулась. Так скалится лиса за миг до того, как набросится на зазевавшегося зайца. Я едва не отступила за трон, чтобы спрятаться за широкую резную спинку. – Но я тоже не лыком шита. Знаю, знаю средство верное!
Веретено, с легким жужжанием танцевавшее все это время, резко остановилось.
Яга сделала чужеземному князю знак подойти. Тот послушно приблизился и замер в полупоклоне.
– Слушай внимательно да запоминай. Возьмешь веретено мое костяное. Ровно в полночь, в самое темное время ночи, дочь твоя уколет им палец. Кровь окрасит кость, и в тот же миг девушка уснет. Ничто ее не сможет разбудить, кроме одного – любви.
– У нас не терпят колдовства, хозяйка. Сожгут ее или сочтут мертвой и похоронят.
– Коли и так, тебе-то какое дело? Дочь твою под венец не вытолкнуть, а иначе тебя в опалу изгнать – дело хлопотное. Пока суть да дело, глядишь, чего изменится. Может, люб станешь своему королю, может, король сменится. А то и сын у тебя родится и положение твое укрепит, кто знает?
Яга с прищуром смотрела на чужеземного князя. В ладони ее тускло поблескивало костяное веретено с острым наконечником. Мне до одури стало жаль бедную княжну: ее уморят долей хуже смерти, уберут, как досадное препятствие с пути. Долго ли она будет спать, да и позволят ли? В землю сырую закопают и даже рябинку сверху не посадят.
Я украдкой смахнула скатившуюся по щеке слезинку. Глупо это – тревожиться за тех, кого не знаешь.
– Благодарю, хозяйка! – донесся довольный голос князя. – Убить родное дитя своей рукой я бы не смог, а вот…
«Чужой?» – едва не сорвалось с моих уст.
Наученная опытом, я с силой прикусила язык и тихо зашипела от боли, как раздраженная кошка. Ворон покосился на меня, переступил с лапы на лапу и отвернулся.
– …ворожба здесь к месту будет.
Ладонь чужеземного князя уверенно сомкнулась на веретене, принимая подарок. Яга чуть склонила голову, всматриваясь в неприкрытую, детскую радость гостя, словно в отражение незримых вод. Я привстала на цыпочки, думая углядеть то, что увидела хозяйка терема, но тщетно. Этот миг, протянувшийся между нами как длинная, звенящая от натяжения нить, прервал Кощей. Он хлопнул в ладоши раз, два, а затем принялся рукоплескать с такой силой, что захотелось прикрыть уши. Его красивое лицо снова озарила улыбка – солнечная, теплая, согревающая. Она коснулась сердца каждого в горнице и нашла отражение в глазах гостей.
– Благодарствуем тебе, хозяйка!
– Здоровьица тебе, родная!
– Не забудем слово твое зоркое!
– Совет твой драгоценный!
Гвалт поднялся, как после представления скоморохов. Одобрение, облегчение, удовлетворение – все смешалось в один неясный гул. Яга поднялась с табурета и, взяв сотканное покрывало в правую руку, левой махнула:
– Идите с миром, князья.
Те попятились к двери. Их резвости позавидовали бы и голодные звери лесные. Даже они не сумели бы так быстро унести ноги. Боялись князья Ягу, ох боялись! И все равно шли к ней на поклон.
– Князь Святослав, подожди.
Спина одного из гостей, почти исчезнувшего в дверях, дрогнула. Князь замялся на пороге, будто колебался, но все же возвратился. Раздался шелест его неспешных шагов: подол длинного, расшитого золотом плаща тихо прошуршал по ковру. На сафьяновых сапожках с россыпью самоцветов на носках заиграло солнце, заглянувшее в распахнутое окно и тут же скрывшееся за сизыми тучами.
– Знаю, матушка твоя больна.
– Откуда, хозяюшка?
Ставни дрогнули от порыва ветра. Я втянула носом воздух: запахло скорой грозой. В горнице потемнело.
Яга провела ладонью в воздухе. Ее пальцы точно струны гуслей перебрали. Нить, которую она вытянула на прялке, сплелась в причудливый узор. Тот разрастался все больше и больше, пока не превратился в… покрывало! Да какое: тонкое, изящное, теплое. Красивое, глаз не отвести.
Яга покрутила его в руках, с удовлетворением хмыкнула и отложила в сторонку.
– Слухами земля полнится. Вот, возьми. – Яга протянула князю покрывало. – Пусть согреет ее.