— А как же твои коровы? — спросила Лера, неодобрительно покосившись на Бориса.
— Так я Полкана с ними оставил. Он, знаете, какой умный пес? До утра стеречь будет, ни одной корове не даст отбиться от стада.
— А мамка? — усмехнулась Маша.
— Ну, мамка… — Генка снова задумчиво почесал бедро, вспомнив, наверное, крапивный зуд. — Ничего, как увидит сокровище, тут же подобреет!
— Думаю, ты прав. — Борис хлопнул мальчишку по плечу. — Молодец, теперь ты с нами в доле! Будешь дорогу показывать, а то, боюсь, мы без тебя пропадем.
К тому времени тьма вокруг них сгустилась настолько, что они едва различали лица друг друга. Продолжать путь было страшно, но теперь с ними был Генка, и они решили рискнуть. Мальчишке вручили самый большой и мощный фонарь и пустили его первым: все-таки абориген. Остальные выстроились в той же последовательности и пошли вперед, прорезая ночную тьму подрагивающими в такт ходьбе лучиками желтого света.
Глухую лесную тишину нарушало лишь потрескивание сухой хвои под их ногами, да иногда поскрипывали старые доски — остатки некогда широкой дороги. Шли молча, прислушиваясь, в ожидании посторонних звуков — не зашуршат ли ветки, потревоженные крадущимися хищниками, не раздастся ли в ночи заунывный волчий вой? Но время шло, и все вокруг было спокойно. Когда же все-таки появился посторонний звук, он был абсолютно не похож на то, что они ожидали. Странные и чужие в дремучем лесу гулкие металлические удары, идущие, казалось, прямо из-под земли, заставили всех вздрогнуть. Будто молот кузнеца, кующего цепи для грешников, свирепо застучал по наковальне в самой преисподней.
— Что это? Слышите? — Генка внезапно остановился, и остальные едва не налетели на него.
— Очень странно звучит, — произнес Борис с тревогой. Свет фонарей беспорядочно заметался во мраке, выхватывая фрагменты зарослей.
— Это где-то далеко, — заметила Лера. — Отсюда мы не увидим, что это.
— И проверять не пойдем, — добавила Маша.
— Железный Дровосек, — пробормотал Витя Сомов шепотом.
— В сказке он рубил обычные деревья, а этот стук такой, будто металлом по металлу долбят, — возразил Саша Разгуляев. — Разве что в этом жутком лесу растут железные деревья.
— Да еще под землей. Будто далеко внизу стучат, вам не кажется? — предположил Паша Зубрилов.
Они вновь замолчали и прислушались. «Лязг! Лязг! Лязг!» Звук был довольно громкий, но равномерный, не приближался и не удалялся, и невозможно было даже представить себе его источник. Простояли так минут десять. Ничего страшного не происходило. Вдруг стук прекратился, но ненадолго, возобновившись через пару минут, и показался громче, чем был до этого, будто «железный дровосек» взял паузу для передышки, и теперь принялся за дело с новыми силами.
— Ой, я не могу дальше идти! — простонала Лера голосом умирающего.
— Тогда можешь пойти обратно, — поддразнил ее Сашка.
— Пойдемте обратно все вместе, — не заметив издевки, взмолилась Красавина. — Я уже не хочу искать клад!
— Не бойся, стучат где-то далеко. Думаю, ничего страшного с нами не случится, — подбодрил ее Борис, но произнес это как-то не вполне уверенно. — Звук, конечно, странный, это так. И я понятия не имею, кто или что его издает. Но не стоять же вечно посреди леса? Давайте все вперед!
Вся группа последовала за ним, в том числе и Лера, боясь даже на шаг отстать от друзей. Общий темп ходьбы ускорился. Страх подгонял их, будто толкая в спины. Монотонный металлический лязг бил по нервам, поэтому, когда над верхушками сосен прокатился надрывный мученический стон, все они хором завопили — кроме Генки, как выяснилось. Он единственный не испугался, дернул Бориса за рукав и выкрикнул:
— Че орете?! Это же сова!
Борис сконфуженно переспросил:
— Сова?
Стон раздался снова, и если бы не Генкины заверения, Борис никогда в жизни бы не поверил, что какая-то сова может так выть и стонать на весь лес. Будто душа грешника вырвалась из ада, оборвав цепи «железного дровосека», и взмыла ввысь с душераздирающими стенаниями, но бесы ее уже поймали и тянут назад.
Сова рыдала еще долго, и ее заунывный плач перемежался со звуком металлических ударов, создавая некую адскую симфонию, которая будоражила до глубины души и будила глубокий первобытный страх перед неизведанным. Теперь, несмотря на усталость, они почти бежали, спотыкаясь о выпирающие местами из земли доски, не сбавляя темпа до тех пор, пока зловещее звуковое сопровождение не стихло, наконец, оставшись далеко позади. Лишь тогда, запыхавшиеся и полностью измотанные, они позволили себе перейти на шаг.
— Господи, если я выберусь когда-нибудь из этого проклятого леса, клянусь, нога моя больше не ступит ни в один лес на свете! — истерично воскликнула Лера. — Я не могу больше бояться, у меня все нервы болят!
— Уже недалеко, — отозвался Генка, возглавляющий шествие. — Чувствуете, как воняет?
— Тухлятиной несет, — заметила Маша.
— Это омут. Мы с мальчишками несколько раз туда ходили, там всегда такая вонь стоит.
— А зачем? — поинтересовался Борис. — Ты же говоришь, там старик страшный живет, которого все боятся.
— Да так… Интересно же. Мы в домах пустых полазили.
— Ясно. Нервы пощекотать, — усмехнулся Зубрилов. — Ну и как там?
— Страшно, — ответил Генка.
— Неужели страшнее, чем здесь, в лесу? — спросила Лера голосом, полным отчаяния.
— Намного страшнее, в сто раз, — подтвердил мальчишка, и она жалобно простонала.
— Что ж, всем приготовиться. Входим в эпицентр нечистой силы, — попытался пошутить Борис, но никто не засмеялся. Тогда он и представить себе не мог, насколько окажется близок к истине.
С первыми проблесками рассвета, разбавившего темноту ночного неба, они неожиданно вышли из чащи на открытое место, большую часть которого занимал небольшой продолговатый водоем, окруженный плакучими ивами. На берегу его, почти у самой воды, притулилась старая избушка, черная от времени, с единственным мутным окошком, глядя на которое, совсем не хотелось знать, что кроется за ним с обратной стороны немытых стекол.
— Вот и добрались, — произнес Генка почему-то шепотом, словно боялся потревожить кого-то невидимого.
— Пейзаж унылый. — Сашка хмуро разглядывал местность.
— Как-то серенько — мрачненько, — добавила Лера с выражением брезгливости на лице, сморщив свой идеальный прямой нос. — И дышать совсем невозможно. Пока найдем этот клад, сдуреем от вони.
— Тише, с этого момента о кладе — молчок, — предостерег Борис. — Вдруг старик где-то рядом. Я же к деду в гости приехал, забыла? А вы — за компанию со мной. Прежде чем секрет выспрашивать, присмотреться надо, что к чему.
— Да нет тут никого. Вокруг посмотри, будто вымерло все, — ответила Лера, обводя взглядом местность.
— Тогда идемте и постучимся в дверь этой кибитки, — предложил Зубрилов. — Мне просто необходимо куда-нибудь присесть.
— А еще лучше — прилечь, — добавил Витя Сомов.
— К сожалению, сомнительно, что там найдется приличная постель для всех, — вздохнула Лера. — Умираю от усталости, но в той избушке спать не буду. Лучше уж с жуками и гусеницами на траве.
— Если отойти за избушку метров на пятьсот, там будет целая деревня, и все дома заброшенные, — сообщил Генка. — Можно выбрать любой для отдыха. Там и мебель есть, и даже посуда. Никто из нашего села ничего оттуда брать не хочет, так и стоят избы нетронутые.
Все семеро подошли к дому и остановились перед дверью, грубо сколоченной из толстых досок и очень крепкой на вид. Стучать в нее почему-то было боязно. Борис знал, что должен сделать это сам, раз уж он привел всех сюда. Но внезапно его обуял ужас. Он вдруг почувствовал, что собирается сделать роковой шаг, после которого уже ничего нельзя будет изменить и исправить. Остальные молча ждали за его спиной. Борис набрал побольше воздуха, собираясь с духом, и уже сжал кисть в кулак и занес его, чтобы постучать, как вдруг дверь с протяжным скрипом отворилась. Борис увидел старика и усилием воли подавил инстинктивное желание развернуться и помчаться обратно в лес. Сзади ахнула Лера. Кажется, он, попятившись, наступил ей на ногу, но, похоже, ахнула она не от этого — скорее от ужаса, в который она пришла от внешнего вида стоявшего перед ними хозяина дома. Более безобразного лица Борис, кажется, еще не видел.
Нос старика походил на нездоровый нарост. Рот кривился подобно трещине в рассохшейся древесине. Серая кожа выглядела безжизненной. Лишь темные, глубоко посаженные глаза оживляли этот трудно отличимый от гнилого пня облик. Борису показалось, что пронзительный взгляд острыми иглами вонзается в него, причиняя ощутимую физическую боль, вероломно проникает в душу и по-хозяйски рыщет там, исследуя ее самые сокровенные потайные уголки. Всего через несколько безмолвных мгновений Борис был уверен, что старик уже знает о нем все. Даже больше, чем он сам.
Внезапно хозяин моргнул, и взгляд сразу изменился, сделавшись вполне обычным. Как будто из глаз его, как из отверстий замочных скважин, смотрел кто-то другой, и теперь, удовлетворив любопытство, исчез (или спрятался?). Подслеповато прищурившись и вытянув тощую шею, хозяин произнес надтреснутым голосом:
— Вы кто такие будете?
«Обережное» платье
В тот момент, когда распахнулась дверь старой избушки, что стоит на отшибе деревни Камышовки у самого края омута, синий «Форд» Федора Гавриловича притормозил на въезде в соседнее село, остановленный энергично жестикулирующим человеком в полицейской форме. Тот с важным видом направился к водительской двери и, нагнувшись к опускающемуся стеклу, выкрикнул:
— Здравствуйте! Я должен задать вам пару вопросов! — Полицейский оказался молодым, не старше тридцати, крепким высоким парнем с интеллигентным выражением лица.
— Что случилось? Мы нарушили правила? — удивленно спросил Федор.
— Нет, дело не в этом. В селе обнаружен труп женщины с признаками насильственной смерти, и я расследую обстоятельства произошедшего. Не позволите ли к вам присесть? — После одобрительного кивка Федора полицейский обошел машину и сел рядом с ним с другой стороны.