Ключа под телогрейкой не было. Не оказалось его и под курткой. Борис снял с вбитых в стену гвоздей стариковскую одежду и обшарил в ней все карманы — никаких ключей! Неужели старик обманул его?
Солнечный луч, наполнявший комнату золотистым сиянием, вдруг потускнел, и сразу же серые тени выступили из всех углов. Странные скрипы и шорохи понеслись отовсюду. Тяжелые вздохи вырвались из невидимых ртов, им вторил чей-то невнятный сердитый шепоток. Шестым чувством Борис уловил чье-то присутствие. В избушке кто-то был — неосязаемый, незримый, но абсолютно реальный. Этот кто-то источал неуловимый для обоняния, но проникающий в каждый уголок души запах — боли, горя, неизбежности, обреченности. Так пахнет на похоронах — скорбными слезами и невосполнимой потерей. Так пахло то утро, когда однажды отец сказал ему, что мамы больше нет.
Взгляд Бориса испуганно заметался по стенам и нехитрой мебели в попытке обнаружить движение или тень, принадлежащую таинственному невидимке, но ничего странного или подозрительного не заметил.
Медленно переставляя ноги, будто балансируя на краю пропасти, он направился к темнеющему в полу проему. Хлипкая лестница застонала и задрожала под его весом. Тонкие перекладины прогибались, угрожающе поскрипывая. Вдруг к их тихому скрипу прибавился другой, более громкий и заунывный, идущий из глубины подземелья. Будто скрипели ржавые петли открывающейся двери. А затем раздался лязг металла, похожий на выстрел, и Борис от неожиданности оступился и сорвался вниз. Хорошо, что земля была уже близко и он ничего себе не сломал. Что это было? Похоже на захлопнувшуюся железную дверь! Может быть, старик все-таки нашел в своем кармане ключ и открыл ее? А почему тогда она захлопнулась? Ответы находились на расстоянии нескольких шагов. Раздвигая мясные лоскуты, болтающиеся в воздухе, он помчался к тому месту, где остались ждать старик и его друзья. И он уже понял, что опоздал.
Колючие мурашки побежали по коже, обжигая ее морозом. Однажды Борис уже испытал такое. Тогда ему было всего пять лет. В ту ночь ему снилось, что мама уходит от него. Он стоял ночью на пустынной дороге, освещенной луной, и смотрел на удаляющийся мамин силуэт. Она иногда оборачивалась и махала ему с улыбкой. Борис вдруг понял, что мама уходит навсегда. Стал звать ее, умолять, чтобы она осталась, но мама лишь оборачивалась и грустно улыбалась. Борис уже не мог разглядеть ее лица, но знал, что оно печальное. Будто она не хотела уходить, но должна была. Он кричал и плакал, пока не проснулся. Первой мыслью в момент осознания реальности было бежать к маме, проверить, не ушла ли она. В родительской спальне был только отец. Он сидел на полу, усыпанном осколками битого стекла, и плакал. Увидев его, Борис, как и сейчас, понял, что опоздал.
Старик стоял у кирпичной стены, освещенный тусклой «керосинкой». Рядом никого не было. Железная дверь тонула во мраке. Борис направил на стену луч фонаря, отыскал очертания проема. В глаза бросилось небольшое глухое окно в центре двери, едва заметное среди разводов многовековой ржавчины. Он случайно заметил его по выпуклым петлям, и ужас пронзил его насквозь. Как на тюремных камерах! Через такие «окна» надзиратели подсматривают за узниками. За узниками! Да что происходит?!
— Где все?! — заорал он диким голосом. — Ты что, их запер там?!
— Не шуми, — проскрипел старик невозмутимо. — Не мог же я посвятить в тайну клада всех твоих друзей. Это семейный секрет, и передать его я могу только тебе.
— А ну, выпусти их! Немедленно! — Борис бросился к двери в поисках ручки, нашел, схватился, потянул на себя, упершись одной ногой в стену. Дверь, конечно, не шелохнулась. Из-за нее слышались слабые звуки — похоже, крики запертых с той стороны друзей.
— Пусть посидят там немного. С ними ничего не случится. — При этих словах костлявая стариковская рука, неожиданно тяжелая, легла на плечо Бориса.
— Ты обещал показать нам клад! А сам заманил в темницу! — От панического ужаса Бориса сотрясала крупная дрожь.
— Обещал, и покажу. Но лишь тебе. Ты мой внук.
— Я не твой внук! Я тебе наврал! — срывающимся голосом завопил он.
— Ты мой внук, просто не знал этого. Я сразу учуял в тебе родню. Мое чутье никогда меня не подводит.
— Что за бред?! Я тебя обманул! Ты послал письмо не на тот адрес!
— Я не знал адреса, но верил, что однажды мое письмо попадет к тебе и приведет тебя сюда. Так и вышло. А теперь я должен тебе многое рассказать, — Пальцы старика впились в плечо Бориса, точно металлические клешни. — Идем наверх и там поговорим.
— Сначала открой чертову дверь! — Попытка высвободиться оказалась безуспешной, лишь причинила боль.
— Слушай меня, если хочешь поскорее освободить своих друзей! — злобно прорычал старик. — Иди за мной. Или оставайся здесь, но тогда ты ничем им не поможешь!
Борис понял, что спорить с сумасшедшим дедом бесполезно. Приблизив лицо к двери, он крикнул во всю силу своих легких:
— Я вернусь и выпущу вас! Не бойтесь! Подождите немного!
Вряд ли они услышали его: ведь он сам едва различал их далекие голоса, сливающиеся в единый приглушенный крик, едва проникающий через массивную преграду.
Старик отпустил его плечо и направился к светлому квадрату в потолке подполья. Борису ничего не оставалось, как пойти следом. По пути он умоляюще говорил ему в спину:
— Я просто пошутил! Отпустите моих друзей, и мы уйдем! Не надо нам клада! Мы просто хотели устроить себе приключение. Нам ничего не надо!
Старик не оборачивался. Мимоходом зачем-то снял с балки огромный кусок мяса, обрезав веревку, и, прижимая его к боку, поднялся по лестнице, почти не придерживаясь за нее. Борис удивился координации его движений. Сам он полз наверх, перемещаясь по ступеням, точно гусеница. Оказавшись в комнате, хозяин направился к выходу из дома и, распахнув деревянную дверь, оглянулся, бросив на гостя мимолетный взгляд: идет ли. Убедившись, что тот никуда не делся и следует за ним по пятам, вышел наружу.
Они сели на самом краю обрывистого, укрепленного деревянными столбами берега. Было тепло и солнечно. Легкий ветерок клонил к воде послушные ивы, и те полоскали в ней пучки зацепившихся за ветви высохших водорослей, похожих на длинные бороды столетних старцев. Идиллию портил лишь запах — омут нестерпимо вонял. Но старику, казалось, это даже нравилось. Он с довольным видом подергал носом, втягивая воздух, пожевал потрескавшимися сухими губами и произнес, задумчиво глядя на озерную гладь:
— Я так давно ждал тебя, внучек…
Борис не возражал. Он и так сказал сто раз, что не внук ему и просто пошутил — все было бесполезно. Теперь он решил подождать, выслушать старого безумца до конца.
— Я ждал тебя, чтобы передать секрет. Двери потустороннего мира не отворятся мне до тех пор, пока я не найду себе замену. А это непросто. Ведь нельзя передать секрет кому попало — его не каждый сможет принять. Не каждому по силам обладать им. Чтобы дело удалось наверняка, лучше всего передавать секрет кровному родственнику — это сказал мне мой дед, от которого я узнал о секрете. Ну, а ты мой внук, значит, достоин. — Старик зачем-то погладил лежавший рядом с ним на траве кусок мяса. Борис терялся в догадках, что же тот собирается с ним делать. Не мог же он съесть его, такой огромный даже для десятерых!
— Я — хранитель клада Кучума, — продолжал старик. — Ты и во сне не видал такого несметного богатства! Там столько золота и драгоценных камней, что целый город можно превратить в богачей. Много народу могло б жить безбедно, купаться в роскоши. Но это все мое, и мне никогда не хотелось потратить даже копейку. Я лишь давал немного матерям своих детей, чтоб им было чем их кормить. А детей у меня было двое. Два сына. Первый исчез, когда ему было лет тринадцать — как тебе сейчас. Как раз тот возраст, когда человек становится способен к осознанному выбору. Я ждал его, знал, что он вернется обратно. Он и вернулся, но стал совсем другим, больным и слабым. Пилюли какие-то глотал всегда, они его разум помутили. А потом вдобавок его девка деревенская к рукам прибрала — приворожила. Будто не знала, что от приворота никакой любви не бывает. Совсем пропал парень, в живой труп превратился. Такому секрет не передать.
Удивление Бориса возрастало: с чего это старик в такие подробности его посвящает? Для чего это все рассказывает?
— И вот стал я подумывать о другом сыне, хотя и был уже очень стар. Обезобразили меня годы так, что никто из женского полу на меня без ужаса смотреть не мог. Как жену найти? Пришлось хитростью заманить да в темницу посадить. Я ее не обижал. Кормил хорошо, гулять водил даже. Особенно, когда сын родился — вместе с ней гуляли вдоль озера, я его на руках носил. Нарадоваться не мог. И она, вроде, привыкать ко мне стала, уже не орала дурниной, когда я в темницу к ней заходил. Я разрешил ей в избе жить, запирать перестал. А она взяла и сбежала однажды вместе с пацаном. И остался я снова один, а годы все шли. Устал я, на покой хочу, но хозяин не позволяет. Как хорошо, что ты пришел! Сынок ты мне, значит.
— Ну, это ваще! — не выдержал Борис. — Какой я тебе сынок? То внучек, то сынок. Что-то запутался ты, дед!
— Я знал, что тебе трудно будет поверить. Потому и писал в письме «внучек». Я ведь старый совсем, а разве бывают у стариков такие юные сыновья? Решил, что расскажу при встрече.
— Но это бред! Полный бред! — Борис возмутился, забыв о страхах. — У меня есть отец, так что придется тебе другого сына поискать. Ошибся ты, дед!
— Говорю тебе, что кровь родную чую! Мать твоя сбежала с тобой, трехлетним. По лесам плутала три дня, и однажды отец твой подобрал ее на дороге, еле живую. А потом женился на ней и ребенка усыновил. Не веришь — сам спросишь, когда он сюда придет! — выпалил старик так уверенно, что у Бориса в душе что-то дрогнуло. «Неужели… правда?! Быть не может! — подумал он испуганно. — Не верю, что это чудище может быть моим отцом! Я и не похож на него, слава Богу!» Вслух спросил: