Федор кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание: женщина до сих пор не заметила его, увлеченная распеканием провинившегося в чем-то медведя.
— Ой! — вскрикнула она от неожиданности и обернулась. — Кто вы?
Ее взгляд, пристальный и настороженный, казалось, пронзил Федора насквозь, и по тому, как он через долю секунды потеплел и смягчился, тот понял, что она каким-то образом уже знала, кто он и откуда, зачем здесь и что не представляет собой никакой опасности.
— Я… мы попали в беду, на нас напало двое незнакомцев, — пробормотал он, робея, как и медведь, которого она ругала перед этим.
— А, так вот чьи останки там волки доедают! — воскликнула она с облегчением. — Значит, поделом душегубам. Твоя работа, признавайся? — Женщина бросила на медведя строгий, но не злой взгляд. Медведь наклонил голову еще ниже и прикрыл морду лапой.
— Ладно, ладно. Прощаю. — Она потрепала его по голове, и при этом ей пришлось приподняться на цыпочки, чтобы дотянуться. — Знаете… — Она обернулась к Федору. — У него нюх на злых людей, за версту их чует и гонит прочь, но чтоб убил кого… никогда такого не было. Вы-то как, в порядке?
— Пуля насквозь прошла, а мишка ваш рану мою облизал. Теперь, наверное, быстро заживет, — ответил Федор.
— Стреляли, значит, подонки. — Она нахмурила свои красивые черные брови. — Смотрю, и ему досталось. Вон, из лапы кровь сочится. Ясно, почему он напал. Они что, охотились? Но от вас-то что хотели?
— Да какое-то золото спрашивали. Я так и не понял, шутили или всерьез.
— А, много их тут бродит, особенно по весне. Охотников за золотом. — Она кивнула. — Гибнут, бедолаги, сами не знают, куда лезут!
— От чего гибнут? — насторожился Федор, вспомнив о детях. Те ведь тоже за золотом пошли!
— Будто вы не знаете! — Женщина повела округлым плечом под собранной складками тканью. — Не местный, что ли?
— Нет, я из города. Я директор школы. У меня ученики пропали, и с ними вместе мой сын. Вроде, в Камышовку пошли.
Она резко обернулась при упоминании названия деревни, вздрогнула, прищурилась, лишь потом произнесла медленно:
— Давно ушли?
— Да вчера утром еще! Мы сразу не знали, потом только письмо с адресом нашли и кинулись вдогонку, но уже был вечер поздний, — объяснил Федор. — А что там такое, в Камышовке? Вроде бы, старик какой-то оттуда писал внуку, да адресом ошибся.
— Пришли уж, наверное. — Она тяжело вздохнула и устремила взгляд в землю под ногами.
— Да что там, в Камышовке той, такого уж страшного?! — не выдержав, воскликнул Федор. — Что там?!
— Да что объяснять… Сами скоро все увидите, — ответила она, не поднимая глаз. — Вы ведь туда идете?
— Туда, только вот из-за ранения совсем идти не могу, — Федор потрогал сквозную рану и поморщился.
— Ничего, косолапый подвезет.
— Что?! Как это?!
— Да он у меня ручной, — пояснила женщина. — Подобрала его еще малышом. Охотники мать убили, браконьеры. Я его выходила, как вот этих. — Она кивнула в сторону стоявшего истуканом лося и замерших у его ног дрожащих зайцев. — Теперь ходят за мной, как привязанные.
— Да?! — удивлению Федора не было предела. — А вы сама кто, лесничий?
— Вроде того. Давайте уж, что ли, познакомимся. Меня Тара зовут.
— Тара? Как река?
— Как река, — повторила женщина. — А ваше имя?
— Я Федор Гаврилович. Можно просто Федор.
— Что ж, Федор. Отдохните ночь, и с утра отправляйтесь в Камышовку.
— Что вы, какой отдых?! Мне спешить надо! Со мной еще женщина была. Она решила, что меня убили, и пошла одна. Без меня ей не справиться.
— И вы ей сейчас не помощник. — Тара внимательно посмотрела на него, будто оценивая его состояние. — Здесь домик мой неподалеку. Перины там, конечно, нет, но все-таки крыша над головой, и травяная подстилка лучше, чем в лесу на земле. К тому же, вон, дождь собирается. Сыростью несет.
— Даже не знаю, — Федор колебался. Дорога была каждая минута. Он должен был мчаться на помощь и не мог потратить на отдых целую ночь.
— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, пойду, — сказал он и решительно поднялся. Сосны вдруг закачались перед ним и пустились в пляс, а в следующее мгновение земля прыгнула ему в лицо, и свет померк.
Когда очнулся, обнаружил, что лежит лицом вниз на медвежьей спине, раскачивающейся из стороны в сторону. Медведь передвигался, плавно переставляя лапы, словно боялся уронить свою ношу. Лежать на нем было хоть и непривычно, но мягко и вполне удобно. Федор огляделся и заметил идущую рядом Тару, похожую на дрессировщицу в цирке, выводящую на арену вереницу разномастных питомцев. Следом за ней гордо вышагивал лось-гигант. На его раскидистых рогах устроилась белая сова. За ним семенили два черных диких борова — наверное, примкнули по пути. Знакомые зайцы скакали то справа, то слева, иногда забегая вперед, словно соревновались между собой в прыткости. А сверху, над ними, порхали сотни неизвестных Федору лесных пичуг, создавая музыкальное сопровождение своими переливчатыми трелями. Все происходящее могло бы казаться забавным, если бы не выглядело абсолютно нереальным, и Федор снова усомнился в том, что еще жив. Может, он уже на том свете и так выглядит сибирский рай? Может быть, рай такой же разный, как природа Земли? Если так, то наверняка ему вскоре предстоит встреча с Богом.
Первые звезды зажглись на небе, когда они добрались до сторожки лесника, спрятавшейся под лапами двух гигантских елей, росших с обеих сторон. Колючие густые ветки устилали ее крышу хвойным одеялом. Медведь подогнул лапы, и Федор сполз с его крутого бока у самого крыльца. Тара подхватила его под руку, удивив отнюдь не женской силой, и помогла войти внутрь, где было так темно, что убранство домика рассмотреть было невозможно. Пахло сухой травой и старым деревом. Она подвела его к какой-то лежанке в углу, и Федор в изнеможении рухнул на мягкую, но колючую — похоже, травяную — подстилку. Тяжелые веки сомкнулись. Он лежал, слушая замедляющееся биение собственного сердца и тревожный шорох качающихся над крышей еловых крон, с горечью думая, что шансов увидеть рассвет у него крайне мало.
Проснулся Федор от шума дождя. Мощные струи пронзали хвойный полог над домом и барабанили по крыше. Ветер бросал крупные капли в окно перед ним, заставляя дрожать тонкое стекло. «Тара!» — на зов, брошенный в темноту дома, Федор не дождался ответа. Похоже, он был здесь один. Странная женщина куда-то ушла вместе со своим зверинцем.
Ползком он перебрался поближе к окну, шурша травой, как змея. Глаза, привыкшие к темноте, различили очертания гигантской ели на фоне ночного неба. Дерево было таким могучим и высоким, что казалось, тяжелые тучи, плывущие мимо, цепляются за ее острую макушку. Какое-то время Федор сидел так, слушая дождь и глядя на дрожащие ветви. Нестерпимо ныла рана под левым плечом — чуть выше сердца. Удивительно, что он остался жив. Но, наверное, проживет недолго. Федор с горечью подумал о сыне и Ладе, об остальных учениках. Тревога за них терзала его, хотя он так и не понял, какая опасность грозит им в Камышовке. Что там такого страшного, в этой опустевшей, затерянной в лесных дебрях деревеньке? Вспомнил слова Алевтины о «темном войске», показавшиеся ему тогда нелепыми и смешными. Сейчас ему было не до смеха. О чем же говорила пожилая женщина? Теперь он жалел, что не расспросил ее тогда, сочтя ее недалекой и суеверной. Вот и его новая знакомая Тара, услышав о Камышовке, заметно встревожилась. Наверняка знала что-то, но почему-то не стала ему говорить.
Впервые название этой деревни Федор услышал примерно десять лет назад. Он старался не вспоминать ту ночь, разделившую его жизнь на «до» и «после». До сих пор не мог простить себе, что не сумел уберечь жену. Она была так молода — почти ребенок — и мгновенно покорила его сердце своими огромными, насмерть перепуганными глазами, когда взглянула на него в окно его автомобиля, остановленного им на обочине загородного шоссе. Федор не мог проехать мимо женщины с малышом, бредущей нетвердой походкой по краю асфальтированного полотна. Грязное худое дитя висело на ней мешком, обвив руками и ногами ее тщедушное, с признаками дистрофии, тело, едва прикрытое остатками то ли платья, то ли ночной рубашки. Когда Федор притормозил поблизости, женщина вначале испуганно отбежала в сторону, но потом, будто осознав, что сил идти у нее уже нет, медленно подошла к машине и посмотрела на него через приоткрытое окно. Федор даже не пытался выйти, чтобы не испугать ее еще больше. Он постарался изобразить на лице самую добродушную улыбку, на которую только был способен, а сердце его содрогнулось от пронзившего насквозь сочувствия к этим двум изможденным созданиям. Она сама открыла заднюю дверцу и молча села на сиденье. Увидела в кармане автомобильного чехла бутылку с водой, жадно схватила, открутила крышку, уронив ее, сделала большой глоток, потом прислонила горлышко бутылки к губам ребенка. Рука ее тряслась, и вода потекла мимо. Федор повернулся и придержал бутылку, чтобы не вылилось все оставшееся. Она испуганно зыркнула на него серыми глазищами, и в этот момент он уже знал, что никуда ее больше не отпустит. Федор привез их к себе. Жил он один, без семьи. О женитьбе как-то не думал. Работа в школе отнимала почти все время, и он боялся, что семейная жизнь у него не заладится. Какой жене понравится, что муж допоздна пропадает на работе? А тут судьба сама за него распорядилась, преподнесла не только жену, но и сына в комплекте.
Ксения молчала несколько дней, ограничиваясь односложными фразами: «Да, спасибо», «Нет, спасибо», «Извините, пожалуйста». Последнюю она обычно произносила тогда, когда ее малыш в очередной раз что-нибудь разбивал, проливал или ломал. Мальчуган был еще более дикий, чем его мать — попытки Федора подойти ближе к нему или к ней встречались истеричным протестующим визгом, и если поблизости были предметы, которые можно было взять и бросить, они все летели в Федора. Поэтому перемещаться по квартире приходилось с большой осторожностью: малыш мог неожиданно выскочить из любого укрытия — из-за кресла или шторы, из-под стола или кровати — и при этом пронзительно визжал и бросал всё, что попадалось под руку: книги, пульт от телевизора или стереосистемы, забытую у компьютера кружу с недопитым кофе, стеклянную вазу, кухонный нож… Пришлось убрать все, что могло представлять опасность, и Федор иногда не мог вспомнить, где теперь что лежит. Он терпел все нападки ребенка и озлобленную угрюмость Ксении, подозревая, что они ведут себя так неспроста. Похоже, с ними случилось что-то ужасное, и не прос